вольно поселить в любом посаде Нижня Новгорода,
как только закончат постройку крепости. А тальяш-
ка этот, Жеваный Тать, после того еще злей стал при-
дираться к русским каменщикам и особо к мастеру
Даниле Волховцу.
Жила в ту пору на верхнем посаде одна девка-
краса, темные глаза, толстые косы, а улыбнется —
словно бутон розовый раскроется. По имени звали
Настасьей, а прозывали Горожаночкой, лет ей за два-
дцать перевалило, но замуж что-то не торопилась и
отшучивалась:
— Милый не берет, а за немилого сама не иду —
не миновать вековушей быть!
Жила своим домком, с матушкой родной, честным
трудом. Частенько она по горе за водой спускалась, и
каждый раз ей молодцы-каменщики с крепости под-
мигивали, ягодкой называли, на стену зазывали. Толь-
ко ягодка, видно, не промах была, отвечала бойко, но
по-умному. Сам Петро Франческо на ту Горожаночку
заглядывался, шапочку на лысине поправлял, усы
крутил, завивал и, за шпагу держась, как журавель
по стене выхаживал. А подручный его Жеваный Тать,
завидев Настасью, добрым притворялся и рожу свою
идолову старался подделать под ангельскую. Не зна-
ли, не ведали они, дурачки заморские, да и никто
другой не догадывался, что не зря Настасья Горожа-
ночка мимо стен часто ходила, ватагу трудовую во-
дой поила. Давным-давно через решетку темницы она
с Данилом Волховцем добрым словом уж перемол-
вилась.
«Добьюсь воли—назову женушкой!»—так ей Да-
нило однажды из окна темницы сказал. А теперь,
не жалея сил, служил он князю московскому, надеясь
дожить до обещанной воли. Молодецкая артель нов-
городская ничем перед девкой не бахвалилась и не
охальничала, а, завидев ее, песни заводила и под пес-
ню крепость строила — камни тесала, тяжести под-
нимала :
Ай, ладушка, Горожаночка,
Не жаль такой полушалочка!
Ай, ладушка, пожалей молодца —
Не жаль для такой золотого кольца!
Краса молода, откуда вода?
Чай, с Почайны-ручья, нам напиться бы!
Али с Волги-реки, так умыться бы!
С такой песней и камень легче казался, и с но-
шей кирпичей веселее бежалось, и крепость быстрее
росла. Как пройдет мимо Настя Горожаночка — слов-
но солнышком всех пригреет, и каждому горемыке-
труженику казалось, что это ему она так радостно
и по-родному улыбнулась.
Трудились люди русские на нижегородской крепо-
сти почти без сна и отдыха, подвозили кирпичи ка-
леные, как кровь багряные, а в ямах кипела, пузыри-
лась известь горячая, набирая силушки, чтобы ка-
мень-кирпич схватить мертвой хваткой. Согнувшись
под ношами, вбегали на стену сотни людей и, свалив-
ши груз, обратно скатывались. А ловчее, быстрее и
крепче всех работали молодцы из ватаги Данилы Вол-
ховца, зарабатывая милость княжескую — волю воль-
ную! Сам Петро Франческо, маэстро великий, не мог
надивиться на мастерство и неутомимость артели нов-
городской, и наполнялось его сердце уважением к
русскому мастеру: «Таких поучать не надо — сами
любого научат!» А помощник его, этот Жеваный
Тать, все придирался и подгонял, очень хотелось ему
поскорее золотом мошну набить и за море удрать.
Особо невзлюбил он ватагу новгородцев после того,
как они его на безлюдьи окружили и посулили в го-
рячей извести выкупать, если не перестанет докучать
Настасье Горожаночке.
А матушка-Волга катилась и катилась, неудержи-
мо, как время, волной играла, по утрам солнце с ле-
вого берега принимала, по вечерам за правым горным
прятала, то стужу, то зной, то каргу-осень встречала,
то весну-молодушку. А за весной и праздники весен-
ние спешили. Ко дню праздника зачатия приурочили
нижегородцы закладку сразу трех башен кремлев-
ских: Бориса да Глеба, Зачатьевскую и Белокамен-
ную, да всей стены между ними. Выкопали котлова-
ны и рвы, натесали камня белого, кирпича навозили
гора горой, заварили известь в ямах глиняных. И в
день непорочного зачатия все нижегородцы на моле-
бен высыпали. Под колокольный звон из церквей ико-
ны вынесли, а передом, на полотенцах льняных, бело-
снежных, икону Богородицы. Все труженики кремля,
простые люди и знатные, обнажили и склонили го-
ловы. Петро Франческо, мастер гордый и суровый, с
непокрытой головой незаметно в сторонке стоял. Ува-
жал он и народ и веру русскую, православную. Толь-
ко Джовани Татти, этот безумный Жеваный Тать, не
снимая шапчонки, среди народа важно расхаживал,
на православный обряд дивился.
Под конец моления стали нижегородцы нательные
крестики снимать и на дно котлованов бросать, что-
бы стояли башни и стены кремля веки вечные, не
поддавались вражьим осадам и приступам. Вот по-
дошла к яме Настасья Горожаночка, расстегнула на
груди пуговки, сняла с шейки крестик золотенький и
в котлован бросила. Тут откуда-то Жеваный Тать под-
вернулся, как угорь начал вокруг девки увиваться,
обнимать, да под расстегнутую кофту заглядывать.
Гляди того, целовать-миловать при народе начнет.
Оторопела было Горожаночка, но скоро образумилась
и наотмашь охальника по роже ладошкой ударила.
Попятился от нее Джовани Татти да в яму и свалил-
ся, озорник заморский, на смех всему миру нижего-
родскому. Свалился, а выбраться не может, злит-
ся и ругается по-иноземному: «О, Мадонна путана!»
Все видел и слышал Данило Волховец, и не стер-
пело сердце его. Подскочил он к яме, за руку Жева-
ного вытащил да тут же, не откладывая, ударил того
по одной щеке, потом по другой, поучая уму да раз-
уму: «По-вашему она путана, да по-нашему матерь
честная!» Стыдно стало Татти, что при народе по ще-
кам бьют, и за шпагу схватился. Но Данила его за
руки ловко поймал и, когда шпага вывалилась, в
охапку супротивника сгреб. И тут от боли нестерпи-
мой охнул новгородец, но приподнял злодея-тальяш-
ку и в яму с кипящей известью бросил. А сам, как
дуб подрубленный, медленно к земле склонился. Под-
бежали к яме люди — Джовани Татти вытаскивать,
да нескоро достали. А Данила без дыхания лежал*
с заморским ножом в подреберье.
Затужили, загоревали нижегородцы, заголосили,
запричитали бабы. Настасья Горожаночка в сторонке
стояла и платок свой в горячих слезах молча купала.
Потускнел лицом главный мастер Петро Франческо.
Жалел он земляка своего, Татти шалопутного, а еще
больше печалился о русском мастере Даниле Волхов-
це. Поговорили они с воеводой и распорядились, что-
бы обоих смертоубийц в подбашенных котлованах за-
хоронили.
Невесело разошелся с молебна народ нижегород-
ский. Недобрая примета при закладке башен получи-
лась. Не устоять долго стенам кремля, что близко к
Волге спускаются. Неохотно и каменщики за известь
брались, в которой безбожный тальяшка сварился^
Ватага Данилы Волховца молча работала, воздвигая
башню-памятник над могилой своего товарища. Весь
белый камень с берега Волги своими руками перено-
сили, известь по-своему в яме замесили и трудились
неистово, не жалея себя.
С каждым днем и часом прибывала, росла у Вол-
ги величавая суровая башня. Все остатки белого кам~
ня на нее израсходовали, и прозвал ее народ Белока-
менной. А на полдень от нее, из кирпича кроваво-ба-
гряного другая башня росла, Зачатьевская. Под ней
богохульник и хвастун тальяшка Тать лежал. Живые
же люди, как муравушки, на стены карабкались, кир-
пичи, камни, известь тащили, стены лепили с верой
