— Приложи эту волынку к губам, юноша, а я поучу тебя играть, — с улыбкой сказала странная дева.
Маккримон исполнил приказание, а она, обвив руками его плечи, стала касаться пальцами волынки. Раздалась чудесная мелодия — молодой Маккримон никогда не слышал такой прекрасной музыки.
— Ровно один год и один день эта серебряная волынка будет принадлежать тебе, — сказала дева, когда урок был окончен. — Когда бы ты ни заиграл на ней, пальцы твои будут так искусны, что ты прославишься на всю Шотландию. Но помни, юноша, лишь только минует один год и один день, ты должен вернуться вместе с серебряной волынкой вот к этой пещере возле горного озерца. Здесь я буду тебя ждать.
Маккримон обещал исполнить все в точности и поспешил домой, крепко сжимая в руке подарок феи. Он еще не дошел до родительского дома, как им овладело непреодолимое желание сыграть мелодию, которой его выучила фея. И как же он обрадовался, когда мелодия получилась еще прекраснее, чем на вересковом лугу. Отец и братья Маккримоны услышали чудесную музыку и вышли на порог. Они ушам своим не поверили: неужели у юноши открылся талант.
— Есть у меня три сына, — воскликнул отец, — но тот, что стоит сейчас передо мной, — величайший музыкант из всех!
И это была истинная правда, потому что пальцы юного Маккримона искусно и проворно сновали теперь по волынке, извлекая из нее сладость и печаль и неземную радость. А когда пришло время молодому Маккримону играть на большом состязании волынщиков, все решили, что нет ему равных среди людей.
Но вот настал день, когда молодой Маккримон должен был исполнить свое обещание и возвратить фее ее дар. Вместе с отцом и братьями отправился он на вересковый луг. Они шли до тех пор, пока не достигли озерца, где цвели лилии и где жила в пещере фея. Ступив в тень большой скалы, младший Маккримон остановил отца и братьев.
— Дальше я пойду один, — сказал он.
— Будем надеяться, сын мой, что, когда ты вернешься, в твоих пальцах сохранится волшебная сила, даже если у тебя уже не будет серебряной волынки, — напутствовал его отец.
И вот юноша скрылся в глубине пещеры, наигрывая странную, печальную мелодию, какой никогда еще не слышали на острове Скай. В этой мелодии словно собралась печаль всего мира, и в то же время было в ней что-то чарующее и хотелось слушать и слушать ее без конца. Отец и братья Маккримоны стояли, освещенные солнцем, а волынка удалялась все дальше и дальше под землю, и звук ее становился все слабее и слабее.
— Никогда не вернется Маккримон, — словно пело эхо.
На этом и кончается предание о Маккримоне младшем. Правда, говорят, люди с хорошим слухом до сих пор еще слышат где-то в глубине пещеры Маккримона это эхо, но юный Маккримон так и не вернулся на землю, к солнечному свету.
А если вы не верите, что где-то далеко в заколдованной пещере Маккримон и сейчас играет на своей серебряной волынке, станьте в тень скалы, что возле озерца с лилиями, и прислушайтесь.
Те, кто слышал серебряную волынку Маккримона, говорят по-разному: одни говорят, что это словно море плачет, другим кажется, что музыка похожа на ветерок, убаюкивающий молодые рябины; а еще говорят, что она подобна дыханию весны над озерцом с лилиями. Но на что бы ни была похожа эта музыка, слушать ее приятно.
СОН КОРОБЕЙНИКА
Английская сказка
Жил в деревне Суофем коробейник по имени Джон Чапмен. День-деньской таскался он со своим коробом по округе, торговал всякой всячиной: иголками, булавками, лентами, нитками, пуговицами, но выручал совсем мало денег.
Хуже всего было зимой, когда лили дожди, сыпал снег, холод пробирал до костей, а товар его никому не был нужен.
— Ох, муженек, — вздохнула однажды жена. — Что мы будем делать? Детишки просят есть, а накормить их нечем. Нет у них теплой одежды, да и твое пальто совсем обносилось. Поискал бы ты другой работы, нам ведь не прожить на те гроши, что ты приносишь.
Джон печально покачал головой.
— Я коробейник и никакой другой работы не знаю. Пора сейчас самая трудная — дождь, ветер, стужа. Вот подожди, придет весна — товару на модниц не напасешься.
— Так до весны-то еще два месяца ждать. Но видно, ничего не поделаешь. Идем-ка спать, поздно уже, да и очаг остыл.
Утром проснулся Джон в большом волнении.
— Жена, жена! — кричит. — Мы спасены! Мне приснился удивительный сон!
— Как это сон может спасти? — возразила жена. — Денег ведь от него не прибудет.
— А ты послушай! Сплю я, и вдруг чей-то голос мне говорит: «Джон, Джон! Ступай в город Лондон, стань на Лондонском мосту — разбогатеешь».
— И это все? Разве можно на мосту разбогатеть? Пусть даже на Лондонском.
Промолчал Джон и ни слова больше не сказал за весь день о своем сне. Лег спать, опять голос велит ему в Лондон идти. Утром говорит он жене:
— Решил я все-таки идти в Лондон. Мне ночью опять голос был. Вот увидишь, вернусь домой с полными карманами золота.
— Ты, муженек, никак, спятил. Тащиться в такую даль, потому что голос ночью во сне велел! Другого такого дурня поискать — не сыщешь.
Что ни говорила жена, как ни отговаривала Джона идти в Лондон, не смогла отговорить. Натянул Джон свое ветхое пальтишко, взвалил на спину короб и отправился в далекий Лондон, позвякивая в кармане несколькими монетками. «Может, удастся продать в Лондоне мой товар, — размышлял он по дороге, — там ведь люди живут побогаче наших».
Шагает он день, шагает другой, третий, ночует в пустых амбарах. Утром четвертого дня вошел наконец в огромный город.
Все здесь было ново бедному коробейнику. Никогда прежде не видал он таких высоких домов, таких красивых карет, столько людей на улицах. Взошел на Лондонский мост и оторопел: не мост это, а торговая улица с лавками и домами по бокам, и под ней течет широкая река Темза.
Дошел Джон до середины моста и пристроился со своим коробом по соседству с мастерской сапожника. Простоял на мосту весь день, хоть бы одну золотую монету выручил; продал несколько булавок всего на полтора пенса. Зато на прохожих насмотрелся — не заметил, как время пролетело. Смерклось, купил Джон на полтора пенса хлеба и сыра, поел и пошел искать ночлег.
«Завтра уж непременно разбогатею», — думал он, лежа на берегу и кутаясь в свое ветхое пальтишко.
Наутро вернулся Джон на мост, встал в самом начале. Опять весь день шел мимо народ, но никто у Джона и булавки не купил — не годился, видно, его товар для лондонской публики.
Так прошло еще два дня, и Джон совсем приуныл. Верно говорила жена, как может разбогатеть человек на мосту, — мост он мост и есть, хоть бы и Лондонский. Зря он сюда пришел.
Каждый день вставал Джон на новом месте. На пятый вернулся к сапожнику на середину. Вышел сапожник на порог лавки, Джон и заговорил с ним:
— Хороший город Лондон, богатый и красивый. Да вот только лондонцы ничего не хотят покупать.
Глянул сапожник на товар Джона и отвечает:
— Чего тебя сюда принесло? На твой товар охотники в Лондоне вряд ли найдутся. Ступай лучше обратно к себе в деревню.
— Не могу идти, — отвечает Джон. — Видел я вещий сон. Чей-то голос велел мне идти в город Лондон. «Встань, — говорит, — на Лондонском мосту — разбогатеешь».
— Видали простака! Да кто же снов слушается, — рассмеялся сапожник. — Мне самому прошлую ночь приснился сон. Слышу, говорит чей-то голос: «Ступай в деревню Суофем, найди там Джона Чапмена, у него в саду растет старое дерево, а под ним зарыт горшок, полный золотых монет». Но я не так глуп, всякому вздору не верю. Да и не слыхал я о деревне Суофем — может, такой деревни и на свете нет. Что это с тобой, дружище? Уж не живот ли схватило?
Лицо у коробейника как-то странно вытянулось; ни слова не сказав, он быстро повернулся и зашагал прочь. Широким шагом мерял он улицы Лондона, не замечая больше ни красивых домов, ни церквей. И скоро очутился на дороге, которая вела обратно в Суофем. Он так спешил домой, что вряд ли хоть раз остановился. Наконец, едва переводя дух, подошел к своему дому.
