– Кому костыль, кому булава! Была б голова, будет и булава! Без хвоста птица – ком. Без гребня петух – каплун!
Бова было кинулся, чтобы оттащить юродивого в сторону, но внезапно лицо князя просветлело. Он жестом остановил привратника и воскликнул:
– Молодец, Никитка! Как это я сам не догадался?
С этими словами Владимир отстегнул от пояса дорого украшенную княжескую булаву и протянул её Муромцу.
– Держи, богатырь! Она тебе по руке…
– Ура! – закричали все, кто был у городских ворот.
А громче и радостнее всех кричали Добрыня Никитич и Алёша Попович.
Вот так в одночасье Илья стал первым богатырём, хотя пришёл к Владимиру последним. К этому времени Красное Солнышко уже прошло свой зенит. Правда, и до заката было ещё далеко: шёл только 1006 год и князю оставалось править целых девять лет. Это было много, потому что всего год понадобился Владимиру, чтобы озарить Киевскую Русь светом, который не угас и поныне, и не угаснет до скончания века!
* * *
Девять лет Илья служил князю не за страх, а за совесть, потому что Красное Солнышко хотел сделать державу крепкой и Илья хотел того же. Вот и ладили они всегда, а ежели ссорились (и такое бывало!), то быстро мирились и худого не поминали.
С первенством Муромца никто не спорил. Даже Алёша Попович, весельчак и задира, привыкший к похвалам, в его присутствии сразу умерял свой пыл. А когда натура всё же брала своё, и Алёша начинал бахвалиться подвигами, Илья как бы невзначай предлагал:
– А может, на левых поборемся?
Ухарь тут же прикусывал язык и заливался краской, но потом не выдерживал и, добродушно улыбаясь, шёл на мировую:
– Да я, Илюша, со всей душой, так ты ж опять стол сломаешь. Лучше давай, пока он цел, кваску выпьем да погуторим по-братски!
В этих разговорах любил принимать участие и грозный воевода Добрыня Никитич. Только грозным он был не для друзей, а для врагов-супостатов и нерадивых вояк. Глядя на его широкую улыбку и светлый взгляд, даже тугодумы понимали, почему воевода носит имя Добрыня.
* * *
Однако мы забежали вперёд. Поэтому вернёмся к битве с Калином-царём. Тем более, что мы ещё не всё рассказали.
На второй день после беды, то бишь по-беды над кочевым войском, Добрыня пришёл к Владимиру и упал ему в ноги:
– Дозволь речь держать, Красное Солнышко!
Владимир удивлённо вскинул брови. Ведь Добрыня был не только воеводой, а как-никак приходился ему родным дядей. И вдруг такие церемонии!
Племянник хотел было поднять Добрыню с колен, но понял, что тот возжелал не семейного, а державного разговора. Поэтому сел в своё резное кресло и молвил:
– Дозволяю! Только встань сперва: ты ж всё же воевода, а не купец какой.
Добрыня поднялся во весь свой богатырский рост и сказал, как отрезал:
– Был воеводой, а теперь не буду!
– Это почему?
– Да ты и сам знаешь.
– С каких пор воеводе известно, что знает великий князь, а что нет? – в голосе Владимира зазвенел булат. – Изволь объяснить.
– Да чего тут объяснять! Меня всегда почитали не за звание, а за то, что я и сам справный богатырь. Даже Алёшку опрокинуть могу, хоть тот и бахвалится. А теперь у нас Муромец появился, и я ведаю, что он вдесятеро сильней меня и, как выказал бой с кочевниками, стократ мудрее. Так какое же я право имею им верховодить. Он и есть настоящий воевода. Его это место. Отпусти меня, князь! А я Илье во всём помогать буду. Соколу, конечно, лес не диво, но и старый волк знает толк!
Вместо ответа Владимир встал с кресла и в задумчивости начал мерить шагами палату. Наконец, князь остановился и молвил:
– Есть в твоих словах резон… Но есть и закавыка.
– Какая ещё закавыка?
– А мы не знаем, что об этом сам Муромец думает. Так давай сперва у него спросим, а уж потом решать будем…
* * *
Илью разыскали не сразу. Ни в гриднице, ни во дворе его не было, но и уехать Муромец не мог, потому как Бурушка был причален к коновязи и, опустив голову, думал какую-то свою думу.
Пока богатыря искали, он пировал в доме Тровура Прекрасноволосого, не только успевшего вернуться из похода, но и поучаствовать в сражении вместе с сыном. Его левая рука выше локтя была замотана белой тряпкой, сквозь которую проступало кровавое пятно. Однако рана была лёгкой, потому что сабельный удар смягчили кольчуга и кожаный рукав боевой рубахи.
Тровур угощал богатыря варяжскими кушаньями: рыбой, варёной в молоке, печёной кашей и крепким пивом, от которого Илья вежливо отказался, потому как не понимал, зачем человеку дурить себе и без того дурную голову. Это ж всё равно, что перед битвой стреножить коня и лупить его плёткой, чтобы скакал быстрее… Поэтому рыбу богатырь запивал клюквенным морсом – ядрёным соком, разбавленным водой.
Во время трапезы Тровур не уставал расспрашивать о подробностях чудесного спасения Олава.
– Значит, ты услышал тихий голос. А потом что?
Илья делал большой глоток, вытирал усы и в пятый раз рассказывал, как он нашёл яму, сломал решётку и вызволил Прекрасноволосого. Олав сидел рядом за столом и с нескрываемой любовью глядел на седого викинга, который не мог скрыть слёзы.
– А кто-то говорил, что воину не пристало плакать, – наконец не выдержал Олав.
– И сейчас то же скажу, только с одной поправкой: плачет не воин, плачет отец!
– Это кто тут плачет? – раздался в дверях громовой голос.
С этим вопросом в горницу влетел Василий, чуть было не сказали пьяница, но не скажем, потому что богатырь после битвы дал зарок: «ни капли вина!».
– Так кто тут плачет? – повторил Василий-трезвенник. – Не плакать, а радоваться надо, когда все живы, а татарва побита! Илья, тебя князь ищет. Все с ног сбились, а ты жуёшь. Беги скорее в терем: можа, случилось чего?
– Бегу! – ответил Муромец и, не без сожаления глянув на миску с печёной кашей, стремглав выскочил из горницы.
* * *
– Тут такое дело, Илья Иванович, – молвил князь когда богатырь вошёл в каменные палаты. – Наш воевода собрался на покой, поэтому хочет передать тебе своё звание. Что скажешь?
– Скажу спасибо за честь великую. Только не могу я воеводой быть. Мне старцы наказали землю нашу святую защищать, а не командовать, иначе силу свою потеряю. И потом лучшего воеводы, чем Добрыня Никитич, нам не сыскать. Его слово, что монета золотая, вес великий имеет, потому всеми принимается без досады. Так что увольте.
– Слыхал? – спросил Владимир старого богатыря. – Я тоже думаю, что коня на скаку менять негоже. Так что на том и порешим: ты остаёшься воеводой. А Ильёй командовать не будешь, ежели права за собой не чуешь. Он будет при мне служить, на особом довольствии.
– Если это приказ, я подчиняюсь, – буркнул Добрыня, но по глазам было видно, что он доволен таким решением.
* * *
И хотя князь Владимир взял Муромца на особое довольствие и даже хотел построить ему терем подле своего, не сиделось богатырю в Киеве. Через неделю после победы над кочевниками оседлал он Бурушку и подался в леса тёмные и степи лихие, где пошаливали супостаты да басурмане всякие. И как начал их бить булавой, князем дарёной, так задрожала земля у них под ногами.
Много подвигов совершил Божий богатырь. Победил Идолище поганое, потопил с Добрыней Сокол-корабль басурманский, одолел кровавого Тугарин-змея, сыскал с Алёшей в лесах черниговских Лихо Одноглазое, прибил-прирубил тысячу разбойников, когда те хотели у него, спящего, отнять сагайдак, то есть лук с налучником и колчан со стрелами, и много чего ещё, про что мы рассказать сейчас не сподобимся, а поведаем в другой раз, ежели будет на то воля Божья.
Правда, и второго раза не хватит, чтобы обо всём поведать. Ведь по нашим меркам Илья прожил большую жизнь – ровно 213 лет. Только не говорите, что не может быть такого. Ещё как может, ибо допотопные люди, то есть жившие до Великого Потопа, и вообще достигали девятисотлетнего возраста, а патриарх Мафусаил умер, когда ему стукнуло аж 969!
Везёт же людям, скажут некоторые. Но не надо забывать, что до какого бы мы возраста ни дожили, жизнь никогда длинной не покажется, ибо время устроено так, что позади оно всегда сжимается, а впереди стоит непроходимой китайской стеной. Не верите? Тогда представьте себе завтрашний день. Чувствуете, как он далёк за этой непробиваемой стенкой, к которой чтобы только подойти надо ещё сегодняшний нескончаемый день прожить. А теперь оглянитесь и вспомните, как вроде бы сто лет назад вы с букетом шагали первый раз в первый класс. На вас были настоящие взрослые брюки или платье (тут уж кому что нравится!), и гремела музыка, и в такт ей колотилось сердце. Вы помните всё до мельчайших подробностей, даже ленивую осеннюю муху на вашем георгине, – словно с тех пор прошла всего одна секунда!
Вот как хитро устроено время! Позади оно летит быстро, а впереди его и нет, пожалуй. Отсутствие времени называется вечностью. Вот и получается, что пока у нас есть время, надо постараться жить так, чтобы сделать свою вечность не мукой, а радостью.
