– Наш паша – жулик! – басом, словно ударяя в барабан, доказывал дюжий, широкоплечий оруженосец. – Он утаивает от султана одну треть всех податей…
Каймет ничего не говорил. Он только улыбался и подливал своим гостям густое вино.
А время все шло и шло. Прошумели над Анапой холодные ветры. Выпал снег и растаял. И снова зацвели белым душистым цветом яблони в анапских садах.
Как-то паша вызвал к себе певца.
– Привет тебе, о светоч султана! – приветствовал пашу Каймет и низко поклонился.
Желтое, жирное лицо паши было мрачным.
– Мне скучно, – проговорил паша, поерзав задом по алым шелковым подушкам. – Расскажи, как идет обучение осла? Через месяц ты приведешь его ко мне.
Лицо Каймета стало испуганным.
– Не знаю, как и сказать тебе это, о цвет турецких воинов, – робко начал он.
Черные глаза паши засверкали злобой.
– Ты обманул меня, презренный раб! – закричал он. – Осел не умеет разговаривать?
– О нет, могучий паша! Хуже!
– Что хуже? Может быть, драгоценный осел султана умер из-за твоего плохого ухода?
– – О нет! Еще хуже!
– Что же? Что? – прохрипел паша, схватив певца за ворот халата. – Говори!
– Осел султана заговорил… Он говорит чище, чем мулла в Анапской мечети. Но он рассказывает страшные вещи! – зловещим шепотом проговорил Каймет.
– Что? Что говорит этот проклятый… – Паша закашлялся. – Я хотел сказать – этот уважаемый султанский осел?
Каймет нагнулся к волосатому уху паши и прошептал:
– Он говорит, что ты, паша, похитил самую любимую рабыню султана и прячешь ее в своем гареме.
Паша вздрогнул и откинулся на мягких подушках, словно увидев змею.
– А еще он говорит, что ты, о светлый паша, каждый месяц присваиваешь треть всех податей…
У паши отвисла нижняя челюсть, и он стал дышать отрывисто, с хрипом.
– И еще этот белый осел утверждает, что ты подсыпал смертельный яд в шербет своего старшего брата… Это был розовый шербет, говорит осел… А когда твой брат отправился к аллаху, ты захватил все его богатства.
Паша дрожащей рукой схватился за жирную шею, точно ее уже перехватил зловещий черный шнурок. Несколько минут он молчал, вздрагивая, как побитый пес. Затем он ласковыми глазами взглянул на Каймета и сделал вид, что смеется.
– Ха-ха-ха! Какие глупости говорит этот уважаемый осел! – выговорил наконец паша. – Но все-таки он говорит! Я вижу, что ты – великий мудрец, о Каймет… А интересно, сможешь ли ты теперь отучить осла разговаривать?
– Это очень трудно! – грустно покачал головой Каймет. – Легче убить осла.
– Что ты, что ты! – замахал руками паша. – Этот осел подарен мне самим султаном. Сколько времени тебе потребуется, чтобы отучить осла от человеческой речи?
– Я думаю, что года будет достаточно! – задумчиво ответил певец.
– Хорошо! – кивнул головой паша. – Тебе, как прежде, будут доставляться лучшие блюда с моего стола. Ты будешь получать свои пятьдесят серебряных монет в месяц. Иди! Смотри, чтобы ни одна душа не беспокоила этого мудрого белого осла!
Пряча улыбку, певец вышел из дворца паши.
И снова Каймет гулять по Анапе, купался в море, тешил себя беседами с поваром, смотрителем гарема и оруженосцем паши.
Но теперь паша каждый месяц звал к себе Каймета и спрашивал:
– Ну, как поживает почтенный белый осел?
– Хорошо! – отвечал певец. – Он забывает турецкую речь, и у него улучшается аппетит.
Опять отшумело зим ними штормами море, и под теплым солнцем раскрыли розовые лепестки абрикосы в анапских садах.
Как-то вечером в кофейне повар предупредил Каймета:
– Не ешь завтра плова, который тебе пришлют из дворца. Паша приказал вместо шафрана посыпать его ядом.
– Спасибо! – поблагодарил Каймет и налил повару большую чашу вина.
На следующее утро певец без вызова пришел к паше.
– Приказание твое выполнено, о мудрейший из мудрых! – кланяясь, сказал Каймет. – Белый осел больше не разговаривает. Но прежде, чем потерять дар речи, он предупредил меня, что кто-то из твоих слуг сегодня хочет посыпать ядом мой плов. А я в свое время записал все, что рассказывал мне мудрый султанский осел. Эту бумагу я передал своему верному другу. И если я внезапно умру, мои записки будут отосланы могучему султану. – Паша заскрежетал зубами от ярости, а Каймет продолжал. – Но я думаю, что этого не случится! Прощу тебя, о справедливейший повелитель, о роза моего сердца, дать мне двух коней, и я сегодня же отправлюсь в свой аул. Там я брошу в огонь записи, хранящиеся у моего друга. А осла ты можешь спокойно поставить в свою конюшню: если он проговорит хотя бы одно слово, то я – клянусь тебе своей матерью – сам вонжу себе в сердце кинжал.
Вечером Каймет на отличном коне въехал во двор сакли своего друга. Другая лошадь везла хурджин с турецким серебром.
Когда в сакле собрались друзья певца, он разделил между ними серебро и сказал:
– Это вам подарок от белого осла султана и анапского паши.
Потом он взял свой шичепшин и запел песню о глупом паше и умном белом осле, который умел разговаривать по-турецки.
Все слушали своего любимого певца и весело смеялись.
У доброй славы широкие крылья, и она далеко летит по земле. Певец Каймет был простым крестьянином – тфокотлем, но многие князья-пши завидовали его славе. Песни Каймета пели в любом адыгейском ауле – от Двух рек, сливающихся у моря, до мрачного и дикого бурного Уруштена. Острые, как стручки красного перца, шутки певца передавались от человека к человеку. Простые люди смеялись, а орки и пши злобно шептали проклятья.
Родной аул Каймета гордился своим сыном, и каждый аульчанин считал, что луч славы, освещающий певца, согревает своим светом и его. Как-то, сговорившись между собой, аульчане построили рядом со старой, покосившейся хатенкой Каймета, просторный дом для своего любимого певца.
Конечно, этот простой дом со стенами, сделанными из турлука, с камышовой крышей, не был так роскошен, как каменные замки пши. Но для Каймета не было и не могло быть лучшего дома, потому что в нем каждая балка, каждый кусок глины говорили о драгоценной народной любви.
– Спасибо, дорогие земляки! – Каймет низко поклонился аульчанам. – Моему сердцу тепло от вашей заботы, Пусть в этом доме, построенном вашими руками, рождаются хорошие, звонкие песни! Пусть каждую осень, когда закончится уборка урожая и стада спустятся с гор, в этом доме будут собираться певцы изо всех аулов Адыгеи и пусть они здесь обмениваются своими лучшими песнями. Ведь песня – это птица свободы и счастья, она украшает жизнь и зовет вперед.
С той поры каждую осень в ауле происходили состязания народных певцов адыгейской земли. И много добрых, светлых и звучных песен разлетелось отсюда по горам Кавказа.
В эту осень собрание певцов было особенно многолюдным. В гостеприимный дом Каймета приехали шапсугские, абадзехские, бжедугские, темиргоевские, натухаевские и даже кабардинские певцы. Они дружно жили в новом доме, а гостеприимный хозяин перебрался в свою старую хижину, где хранилась у него кукуруза и был выкопан погреб для охлаждения кислого айряна и бодрящей, освежающей бузы.
В первый день состязаний двадцать певцов сели в круг под высокой старой грушей. Их окружили внимательные, почтительные слушатели.
О разном пели певцы. О чистых снегах горных вершин, к которым ласкаются белые облака. О бесстрашных воинах-джигитах, борющихся против жадных князей. О черных, как южная ночь, глазах горских красавиц, взгляды которых ранят сердца юношей. О холодных, прозрачных струях буйной Шхагуаше. Об адыгейских скакунах, быстрых, как ветер, и верных, как стальной клинок.
Особенно отличились в первый день два певца – тонколицый старик-кабардинец и статный молодой певец, пришедший из земли темиргоев. Старик пел о красоте и свежести горных долин родной Кабарды. И такие верные, горячие слова выговаривали его старческие губы, так светились его глаза, что песни находили путь к каждому сердцу. Юноша пел не так. Его красивое лицо перекашивалось злой и горькой усмешкой, взгляд оставался холодным и мрачным. Гортанным, высоким голосом он бросал едкие слова о жадности и глупости одного пши, который попытался доить облака и оседлать горный ветер. Каждая строфа этой песни кончалась одной фразой: «А ваш князь не такой же?»
Народ горячо приветствовал эту песню и попросил певца пропеть ее во второй раз.
Каймет наслаждался пением молодого гостя, когда кто-то осторожно тронул его за плечо. Певец обернулся. За его спиной стоял старый и верный друг Магамуд, певец из бжедугской земли. Его загорелое лицо, окаймленное рыжей бородой, выглядело усталым и мрачным. Он шепотом попросил Каймета отойти в сторону.
– Я счастлив видеть тебя, о мой друг Магамуд, – ласково проговорил Каймет, когда они отошли к плетню.
