Тёма мрачно задумался.
— А у бабушки тоже есть пища, такая, как здесь?
— Конечно, даже лучше. Бабушка моя умеет пироги печь. И у неё грибы солёные есть. Она сама их солит.
— Солёные?
Я вспомнил, как он морщился, когда я лизнул стену в соляном тоннеле.
— Ты можешь не есть грибы, никто тебя не заставляет. У бабушки и другое кое-что найдётся. А главное — тебе больше всего понравится сама бабушка. Ни у кого такой нет. Вот увидишь!
Тёма насупился и… согласился:
— Ладно, что делать, поедем к твоей бабушке, будем есть солёные грибы.
Глава седьмая. Ждёт бабушка, ждёт Ольга
Я знал, что зелёный цвет — любимый у бабушки. «От зелёного у меня хорошее настроение», — говорила она. Поэтому, когда ей делали подарки, то старались подарить что-нибудь зелёное — вазочку или косынку… Мы с мамой в день рождения бабушки послали ей в подарок зелёный берет.
И сейчас бабушка встречала меня в платье с зелёными цветами и в зелёном берете. Я издалека сразу узнал её. И она, увидев меня, кинулась ко мне, стала обнимать, целовать.
— А это что за мальчик? — спросила бабушка про Тёму.
Никто не видел, что это мальчик, а бабушка сразу увидела.
— Это Тёма.
— Ты думаешь, ему удобно на верёвочке болтаться?
— Тёма, тебе удобно? — спросил я.
— Как сказать… привяжи кружку, я лучше ногами пойду.
И тут я спохватился, что оставил кружку в самолёте.
— Какая кружка? — удивилась бабушка. — Неужели ничего умнее не могли придумать? Вы бы ещё привязали ему кастрюлю. Или корыто.
— А что? Кружка хорошая, чистая, мы из неё цветы поливаем.
— Ну, Тима, не ожидала. Такой взрослый парень — и на тебе… И приодел бы его немножко. Совсем голый мальчишка, замёрз, наверное.
— Не-а, не замёрз, — сказал Тёма. Разговаривал он с бабушкой весёлым голосом: видно, она ему понравилась.
Но бабушка покопалась в своей сумочке и вытащила оттуда сетку-авоську. Сунула в сетку Тёму и, очень довольная, сказала:
— И не улетишь никуда, и немножко прикрыт.
Она насильно отняла у меня корзину с моими вещами, хотя я и не давал ей, потому что мой дедушка говорит, что стыдно, когда женщина идёт рядом с мужчиной и несёт что-то тяжёлое. Отняла корзину, и мы направились к стоянке такси.
— Шанаюшка, — позвал Тёма из сетки, — вы меня только не потеряйте, ладно?
— Ни за что на свете, — успокоил я его.
Бабушка с дедушкой живут в самом лучшем, самом красивом месте на земле — в Петродворце. Вообще-то, это Ленинград, просто надо на электричке проехать немного в сторону — туда, где парки и фонтаны, — и попадёшь в Петродворец.
В Петродворце есть всё: и музеи, и школы, и библиотеки, и магазины, и озёра, и море, и лес, и фонтаны, и дома, и ребята, и взрослые, и моряки, и солдаты, и собаки, и белки, и скворцы, и попугаи… Впрочем, попугаи — это кое у кого дома, в клетке.
У дедушки и бабушки в Петродворце свой дом. И к ним на лето приезжаем мы, их внуки. Мы — это я и моя двоюродная сестра Ольга. Двоюродная всё равно что родная: двоюРОДНАЯ.
— А дедушка в море ушёл, не дождался вас, — сказала бабушка. — Теперь вы его не скоро увидите.
А я-то надеялся, что дедушка научит меня этим летом плавать!
— А Ольга приехала?
— Ольга дома, ждёт нас.
Когда мы подъехали, Ольга сидела на крыльце одна-одинёшенька и, запрокинув голову, пила что-то из большой эмалированной кружки.
— Опять она за квас принялась, — сказала бабушка.
Ольга услышала, что подъехала машина, поставила на ступеньку свою кружку и стала ждать, кто выйдет из машины.
Первой вышла бабушка с сеткой.
Глазастая Ольга сразу всё разглядела, кинулась к бабушке и стала отбирать у неё сетку с Тёмой.
— Ой какой хорошенький мальчик! Дай мне его, бабушка!
— Это тебе не мячик, — сказала бабушка. Она посмотрела кругом, ничего не нашла. Тогда она взяла Ольгину кружку, выплеснула из неё квас, вынула Тёму и привязала ему к ноге эту кружку.
— Временно, — сказала она мне, покраснев. — Потом я кое-что придумаю.
Тёма, довольный, что его вытащили из сетки, стал топать по крыльцу, разминая затёкшие ноги, и кружка гремела, как будто это был такой дикарский музыкальный инструмент.
Ольге, видно, всё это так понравилось, что она встала на голову и вытянула вверх по струнке ноги.
Я прекрасно понимал: она хочет показать мне, что если у меня есть Тёма, то она зато умеет стоять совсем как акробатка в цирке.
— Подумаешь! — сказал я.
— И ничего не подумаешь, — ответила Ольга.
— Вы бы поздоровались, — сказала бабушка, — целый год не виделись.
Я пожал Ольге руку, а она по-балетному присела и вежливым голоском пропела:
— С приездом.
Я повёл Тёму в дом, показать, где мы будем жить. Ольга, конечно, тащилась за нами. Она то и дело норовила схватить Тёму на руки, но я не давал ей, потому что позволь ей это хоть раз — потом затаскает чело… ну, не человека — тёмика, как куклу какую.
— А это что такое? — закричала бабушка.
Мы прибежали к ней и увидели, что в корзине, где моя одежда, как ни в чём не бывало спит Кася.
От шума она проснулась, стала потягиваться, выгнула спину, вытянула сначала одну лапу, потом другую…
— Ничего себе, — улыбнулась бабушка, — ждала одного гостя, а приехало сразу три. Хоть бы предупредили. Что мне теперь с вами со всеми делать?
Глава восьмая. Здесь, на земле
На другое утро, когда все проснулись, бабушка подарила Тёме синие трусы и жёлтую рубашечку.
— Какая красота! — восхитилась Ольга. — Надень, Тёмушка, скорее! Будешь как принц!
Тёма стоял и не знал, что ему делать с этой человечьей одеждой.
Бабушка взяла его на руки и стала учить надевать трусы, а потом поставила на пол — полюбоваться, как он выглядит в обнове.
Тёма тут же взлетел под потолок.
Бабушка встала на стул, сняла Тёму с потолка и надела ему рубашку. Хорошо, что она удержала его за палец, потому что он опять рванулся вверх.
— Нет, надо что-то тебе ещё, — решила бабушка. — Слишком всё это легкое.
Она порылась в своём рабочем столе и нашла там два серебряных лапоточка. Раньше бабушка работала на ткацкой фабрике художницей. Она придумывала рисунки для тканей, и на столе у неё были всякие баночки, краски, кисти. Теперь она уже не ходила на фабрику, но всё равно продолжала придумывать всякие красивые рисунки. В серебряных лапоточках бабушка разводила краску.
Лапоточки оказались как раз по ноге тёмику, как будто для него их и делали.
Он прошёлся по комнате, они постукивали звонко и легко.
— Ну вот, — сказала бабушка, — теперь можно идти гулять. Всё вполне прилично.
Бабушка повела нас на Чёртову горку. Чёртова горка особенная: совсем невысокая — она больше похожа не на горку, а на пригорок, — но на ней почему-то всегда прохладно. Если кругом жара и нечем дышать, то на Чёртовой горке можно сидеть, спокойно отдыхать и удивляться, почему люди, идущие мимо, такие красные, распаренные и еле дышат.
Бабушка взяла с собой разной еды, и мы сидели на горке и ели. Дома никогда так не хочется есть, как на воздухе.
Тёма уписывал за обе щеки всё, что ему давала бабушка. Он так увлёкся едой, что нечаянно взял да и скинул лапоточки. И вдруг с бутербродом в руке взлетел в воздух. Никто и опомниться не успел.
Я первый пришёл в себя, закричал Тёме:
— Бросай бутерброд, хватайся за ветку!
Тёма летел, куда его несли потоки воздуха. Он, конечно, мог схватиться за какую-нибудь ветку, но ему жалко было бросить бутерброд. Наоборот, он даже держал его обеими руками.
Так бы он и улетел с бутербродом неизвестно куда, но, к счастью, зацепился рубашкой за какой-то сучок и повис вниз головой. Он висел и быстренько доедал бутерброд: хотел освободить руки.
Бабушка попыталась взобраться на дерево, но ей это не удалось. Она стала подсаживать меня, но я никак не мог вскарабкаться даже до самой первой ветки, потому что у этого дерева, как назло, ветки были очень высоко.
— Побегу в пожарку, — сказала бабушка, — пусть приедут со своей лестницей. А ты привяжись там! — сердито закричала она Тёме.
Но тут Ольга, хоть ей всего четыре года, сообразила:
— А пускай Тима встанет на тебя, бабушка, а я на Тиму — как в цирке — и достанем Тёму.
— Умница! Попробуем, — сказала бабушка и опять крикнула Тёме: — Кидай сюда свой бутерброд!
— Я сейчас, — ответил Тёма и стал жевать ещё быстрее.
— Брось, — опять сказала бабушка, — я тебе дома целый горшок каши наварю.
Тёма только посмотрел на неё и ничего не сказал: не так просто сказать что-нибудь, когда висишь вверх ногами с полным ртом.
Он совсем не был жадным или обжорой. Но у тёмиков под землёй пищи мало, и добывается она тяжело.
