Поглядел Дятел на топорёнок и говорит:
— Спасибо, только мне твой инструмент ни к чему. Мне и так плотничать ладно: лапками держусь, на хвост обопрусь, пополам согнусь, головой размахнусь, — носом ка-ак стукну! Только щепки летят да труха!
Смутил меня Дятел; птицы-то, видно, все мастера без топора. Тут увидел я гнездо Орла. Большущая куча толстых сучьев на самой высокой сосне в лесу.
«Вот, — думаю, — кому топор-то нужен: сучья рубить!»
Подбежал к той сосне, кричу:
— Орёл, Орёл! А я тебе топорёнок принёс!
Разнял Орёл крылья и клекочет:
— Вот спасибо, парнишка! Кинь свой топорёнок в кучу. Я сучков на него ещё навалю — прочная будет постройка, доброе гнездо.
Молодая ворона ходила по берегу реки, разыскивала себе среди камешков пропитание.
Ничего хорошего ей не попадалось — одни дохлые, высохшие рачки да рыбки.
Вдруг видит: на песке у самой воды лежит крупная двустворчатая раковина-беззубка. В этих раковинах превосходные, на вороний вкус, слизняки, вроде знаменитых у людей устриц: такие слизкие, прохладные, аппетитненькие… Одна беда: укупорка — первый сорт. Раковина толстая, гладкая, крепкая. Створки её плотно сомкнуты — что на замке.
Как из такой посудинки слизняка добыть?
Пробовала ворона и так и эдак: то на один бок повернёт, то на другой, то на ребро раковину поставит — да тюк её носом, тюк носом! А нет, ничего не выходит, не поддаётся раковина: скользит острый крючковатый вороний нос по гладким створкам.
Тюк — и в песок носом.
Тюк — и в песок.
Наглоталась ворона песку и раковину бросила. Сидит — хохлится. Не знает, что дальше делать.
Прилетел на берег кулик-сорока, рядом с вороной сел. Сейчас же себе беззубку разыскал — точь-в-точь как у вороны.
Пальцами её прижал к песку, кончик носа просунул в маленькую щёлочку в уголке между створок — да как нажмёт! А нос у кулика-сороки длинный и на конце с двух сторон заточен — вроде отвёртки. Ну конечно, раковина так пополам и раскрылась.
Молодой вороне обидно. Подскочила к кулику-сороке, хотела слизняка у него из-под носа выхватить.
А кулик — глыть! — и сглотнул слизняка.
Ворона: «Кра! Кра! — кричит. — Кража! Так всякий раскупорит, раз отвёртка! Вороний нос порочит!»
— Раскаркалась! — гаркнула старая ворона, подлетая на шум. — Сама вороний нос порочишь, дурашка. Всякая птица своим носом сыта. — Сама хвать раковину у молодой вороны из-под носа.
Крючковатым своим носом крепко, как клещами, зажала беззубку — не выскользнешь! Взвилась с ней в воздух да оттуда, с высоты-то, швырк её на камни! Раковина вдребезги, а слизняк вот он!
Молодая ворона только рот разинула. А старая уж тут, на камнях. Глыть слизняка! И говорит:
— Кто дальше своего носа не видит, тот с носом и останется. Благодарим за угощенье! — И улетела.
Рассказал про молодую, надо и про старую ворону рассказать. Только уж тут надо немножко вороний язык знать, — хоть три вороньих слова. Вот они, запомни.
Просто: «Карр!» значит: «Здравствуй, товарка!» — обычное у ворон приветствие.
Два раза: «Карр! Карр!» значит: «Грабь! Гррабь!»—или: «Харч! Харрч!»—то есть еда, вкусное что-нибудь на вороний вкус. Вороны ведь грабежом живут.
Три раза: «Карр! Карр! Карр!»—отчаянным голосом: «Кар-раул! Удир-рай! Враг!».
Вот проверь: стоит только одной так закричать — разом все вороны, сколько их есть кругом, подхватят: «Карр! Карр! Карр!» —
«Враг! Враг! Враг!»—на крыло да врассыпную, кто куда!
Потому как это — воронья тревога, тут времени терять нельзя: опасно для жизни.
Запомнил вороньи слова? Теперь слушай.
Жила-была в деревне старая, бывалая ворона. Среди других ворон самой умной слыла. Она воронью молодёжь учить очень любила: где как летать, да что как клевать, да как понимать.
Жива эта ворона и сейчас. Только уж больше такой особенно умной даже среди ворон не слывёт. Нет уж, давно не слывёт.
А случилось это вот как, вот почему.
Захотелось раз старой вороне свежих беззубок на завтрак. Вспомнила, как в прошлом году вкуснейшую беззубку у молодой вороны из-под носу утащила. Эх, и аппетитный был слизнячок — прямо устрица!
Полетела старая ворона на ту реку, где беззубки водились. А туда от той деревни, где ворона жила, не близкий путь: с солнышком вылетела — едва к полудню прилетела.
Прилетела на ту реку и видит: совсем будто и не та река! Была тут деревушка Малые Избушки, а стали дома каменные с длинными стенами, с широкими окнами. Один дом на одном берегу, другой — на другом. Посередине — поперёк реки — третий, а перед ним — запруда.
Подивилась ворона, как это люди столь живо на месте деревушки эдакие каменные палаты воздвигли.
Да тут глядит: на берегу запруды крупнейшую беззубку волной выплеснуло. А сзади — слышит: свист крыльев. В самый полдень-то тишина была — в ушах звенит: люди все на работе, и ветерок спит. Оглянулась, а сзади к ней молодая ворона подлетает — та самая, прошлогодняя. Тут уж старой вороне не до дивованья: стрелой вниз, на берег — и наступила на беззубку лапой — моё!
Молодая ворона подлетела, старая ей и крикни:
— Карр! Здравствуй!
А со всех сторон как грянет:
— Карр! Карр! Карр! Враг! Враг! Враг! Карраул! Удиррай!
Такой тарарам поднялся, что старая ворона с перепугу присела,
головой завертела, глазами захлопала: кто кричит? где кричат? откуда летят? какой такой враг, враг, враг?!
И хоть никаких ворон и никаких врагов не видать было кругом, старую ворону с перепугу как подхватит, как понесёт — только свист пошёл от крыльев! В жизни с ней ещё не случалось, чтобы, не видав врага, такого труса спраздновать, такого дать стрекача!
А молодая ворона увидала забытую старой беззубку да с радости как крикнет: «Карр! Карр! Харрч! Харрч!»—и ничуть не испугалась, когда крик её отскочил, как мячик, от одной каменной стены: «Карр! карр!» — от другой: «Карр! карр!»—и от дома поперёк реки: «Карр! карр!» Потому что она уже привыкла, что всякий звук здесь отдается от каменных стен новостроек, понимала, что это — эхо.
А старая ворона как перетрусила собственного голоса чуть не до смерти, как умчалась сломя голову, так больше туда ни крылом! И о вкусных беззубках забыла.
А всё почему?
Потому что ворона старая, а дома-то — новые.
Давно солнышко село.
Уже Соня — соседская девочка, Машина лучшая подружка — домой ушла.
Бабка со стола прибрала, дед за газету взялся. Жучка под лавку, кошка на печку спать убрались.
Одна Маша никак не угомонится, всё вертится, всё в окошко глядит.
А за окошком всё равно ничего не видно: темно, тихо. Все спят.
Дед: Машенька, спать время.
Маша: Я, дедушка, немножко. Я тише мыши.
Но тише мыши трудно усидеть, в пустое окошко глядеть; как Маша ни старалась, как ни поджимала губ, — выскочил из них нежданчик-зевок. За ним — другой.
Бабка: Машенька, сама знаешь, — зевочкам у нас твёрдый счёт: первый зевок — на потолок, второй — на стенку, третий — в постель.
Маша: Да, бабушка, да ведь я немножко.
Бабка: Мука да мука мне с тобой. С вечера спать не загонишь, утром с кровати не поднимешь!
Уложила, наконец, Машу.
Маша: Бабушка, тогда мне сказку!
Рассказала бабка Маше сказку про дедку и репку.
Маша: Ещё сказку, бабушка. Эта коротенькая.
Рассказала бабка Маше сказку про курочку рябу и серую мышку.
Маша: Бабуленька, ещё одну!..
Рассказала бабка Маше сказку про серого волка и семерых козлят.
Маша: Ещё, бабусенька!..
Но тут дед как буркнет:
— Полно тебе, Маша! — Как семечко в землю ткнул. Ещё и ладошкой прихлопнул: —Спать!
Маша — нырк под одеяло!
Что репка в земле, что Маша во сне: только косичка торчит!
Солнышко взошло.
Все встали. Дед дров наколол, бабка бурёнку подоила. И уж соседская девочка Соня к Маше в гости пришла.
А Маша спит.
Бабка: Машеньку нашу не добужусь. Ты, Сонюшка, мне пособи: гони-ка бурёнушку в стадо.
Соня взяла хворостинку:
— Н-ну, бурёнушка, н-нуу!
Рогатая бурёнка на маленькую Соню лиловым глазом косится, — сама поторапливается: «М-му, Сонюшка, м-муу! Бегу-у!..»
Колхозное стадо проходит по улице — что войско. Собаки на него из подворотен ярятся, лают. А коровы на них — рогом, рогом! Не напугать собакам коровье войско.
Пастухи сзади идут с подпасками, — как из ружей стреляют: предлинными кнутами щёлкают.
Вдруг как налетело на коров мушиное войско! Большие мухи с жёлтыми крыльями, с зелёными глазами — слепни. Облепили коров — в кровь жалят.
Коровы как заревут в голос:
«Му-ух-то, мух. Мука да м-му-ука!»
И всё коровье войско как задерёт хвосты метёлками, как помчит по улице вскачь, — за ним пастухи бегом, за пастухами собаки с лаем…
