Но тут вдруг в траве зашевелилось что-то чёрное, длинное. Егорка даже вздрогнул: «Гадюка?.. — И вдруг понял: —Да ведь это же Бобкин хвост!»
Щенок сейчас же был вытащен за хвост из-под куста и получил строгий выговор от хозяина. Медлить, однако, было нельзя: уже ударили первые тяжёлые капли дождя. В невысоком, жидком кустарнике нечего было и думать спрятаться. Егорка огляделся и с Бобиком под мышкой помчался к скирде.
В одну минуту он выкопал себе с подветренной стороны скирды норку и спрятался в ней с Бобиком. И пора было: дождь хлынул как из бочки. Зачастили молнии, гром сливался с громом в сплошной грохот. Бобик повизгивал от страха и жался к Егорке. А у Егорки страх совсем пропал: в этом превосходном укрытии от дождя и ветра с несмышлёнышем-щенком на коленях он чувствовал себя совсем большим и спокойным. Ведь он должен был заботиться о маленьком, как это делают взрослые.
— Ну, что дрожишь, дурашка? — ласковым голосом говорил он Бобику, гладя его по шелковистой спинке. — Плохо тебе разве тут? Что вздрагиваешь? Грома боишься? Да ведь он же вон уж куда укатился.
И правда: гром стал тише, гроза удалялась. Но ливень был такой, что за сплошной стеной воды потерялись даже ближние кусты. Всюду стояли лужи, из них выскакивали большие пузыри и тут же лопались. По канавке, сделанной плугом, бежал быстрый ручеёк. Ветер со всей силы налетал на скирду, но ничего не мог ей сделать и только гнул гибкую водяную стену ливня.
Тучу пронесло неожиданно быстро. Разом кончился ливень Опять стало светло и на небе ослепительно засверкало солнце. Дышать было легко и радостно. И всё кругом — трава, кусты, сено в скирде, — всё сияло неисчислимыми звёздочками дождевых капель.
По дороге из деревни, разбрызгивая лужи, мчался грузовик. Поравнявшись со скирдой, он остановился. Геша открыл двери кабины и крикнул Егорке:
— Ты куда ж это запропастился? Сам Анатолий Веденеевич забеспокоился. «Поезжай, — говорит, — привези братишку». Я говорю: «Бензин только зря тратить, — не пропадёт Егорка, не маленький». Так и есть: ишь ведь, даже не вымок нисколько.
— Я под скирдой сидел, — сказал Егорка, подхватил Бобика и полез к брату в кабинку.
20Председателя колхоза Егорка встретил вечером того дня, после ужина. Анатолий Веденеевич о чём-то беседовал на крыльце правления с конюхом — дедом Савелием.
— Эге, Бригадирыч! — крикнул он Егорке, завидев его издали. — А ну, топай сюда!
И когда Егорка подошёл, сказал, обращаясь к деду Савелию:
— Молодец он у меня нынче: весь народ собрал на помощь, на сеновницы-то. Наградить надо парня. Возьмёшь его нынче в ночное?
Ехать с дедом Савелием в ночное считалось у ребят большим счастьем. Можно было и верхом прокатиться и сказки послушать: дед был мастер сказки рассказывать.
— Что ж не взять, — согласился дед Савелий и подмигнул председателю, — он у нас наездник лихой, с седла не свалится: поскольку сёдел у нас и в заводе нет.
Егорка помчался домой.
— Мам! — крикнул он ещё с порога избы. — Дай шубачок. Я с дедушком Савелием в ночное, — председатель велел!
— Ещё чего выдумал! — рассердилась мать. — Наряд тебе председатель дал. Утром на рыбалку, теперь в ночное, — отдыхать-то когда же?
— Дак ведь на рыбалку-то я же вчера ходил, — начал было Егорка и осёкся.
Помощь неожиданно пришла от отца:
— Ишь ведь, вчера, думаешь? Длинен же для тебя день выдался! А всё заботы да хлопоты. И соснул ты среди дня, — вот и разбил сутки надвое. Ну, ничего, — пусти его, мать, в ночное. Это ему премия за утреннюю рыбку да за сеновницы. Он у костерка поспит. Дедушка Савелий за ним присмотрит.
Поворчала мать, поворчала, потом всё-таки дала полушубок, да краюху хлеба, да молока бутылку.
21Солнце уже село в далёкий лес, когда Егорка прибежал в конюшню. Дед Савелий положил полушубок на спину невысокой лошадёнке мышиной масти и посадил на него Егорку. Выпущенные из конюшни кони, хорошо зная дорогу, сами побежали на берег озера, где для них был огорожен большой выпас.
Дед и Егор ехали сзади и степенно беседовали. Они уже выехали за околицу, когда их с обиженным лаем догнал Бобик.
— Верный у тебя дружок, — усмехнулся дед. — Вырастишь — добрым сторожем тебе будет.
— А то как же! — с важностью сказал Егорка. — Чай волкодава ращу.
Подъехав к выпасу, дед и Егорка слезли с лошадей и закрыли за собой ворота. Через пять минут на песке у берега озера весело затрещал, запылал костёр, а за ним и другой рядом. Один разжёг дед, другой — Егорка. Но Егоркин костёр очень быстро догорел: он был нарочно сложен из сухих вересковых веток и еловых лап. Они разом вспыхивали, отчаянно дымили и живо гасли.
На месте догоревшего костра дед уложил Егорку: сырой после дождя песок здесь хорошо прокалился, и Егорке было тепло лежать на нём. В другой костёр дед подложил толстые сухие поленья, чтобы горели всю ночь.
Ночь обступила небольшой круг, освещенный костром, — точно шатром из темноты прикрыла его. Над дальним лесом гасла заря. Тихо было кругом, — только позванивали колокольцы да изредка приглушённо ржали лошади. Над озером вставал густой туман.
22Лёжа на своём полушубке, Егорка задумчиво смотрел в костёр. Там рассыпались и вспыхивали золотые, как зорька, угли. Столбушкой поднимался над ними густой белый дым.
— Расскажи чего-нибудь, дедушка Савелий, — попросил Егорка.
Дед молча набил трубку, достал палочкой из костра золотой уголёк, положил его в трубку и придавил своим большим корявым пальцем. Раскурил табак и не спеша начал:
— Расскажу тебе, сынок, про одну малую травку. А ты слушай да смекай, об чём тут речь.
Была в одном колхозе луговина, или, сказать, пожня. Много разных трав росло, и всё самые для скотинки едомые, самые что ни есть кормовистые. Была тут и Тимофеева трава, и Мятлик, и Пырей, и Костёр-трава, и Ежа, и Лисохвост. И ещё был малый Колосок — так себе травка, простая былиночка: ни красы от него, ни проку.
Ну, хоть он и невелик был ростом, высокие травы на него не обижались.
— Пусть растёт, — говорили Тимофеева трава и Лисохвост, покачивая своими мягкими щёточками, похожими на ламповые ёжики. — Так приятно смотреть на малышей.
— Маленько он похож на меня, — говорил Мятлик. — И листочки у него узенькие и причёска метёлочкой. Обождите, он ещё покажет себя.
А жёсткий Пырей и Костёр-трава на него осерчали.
— Какой с него прок! — говорили они. — Только под ногами у нас путается да нашу пожню бесславит. Наше сено человеку по колено, а этот малыш, что Ландыш.
— Как есть Ландыш, — добавляла колючая Ежа. — Только без запаха. Какой с него толк?
Пришёл сенокос, застрекотала на пожне сенокосилка, — полегли травы на землю и стали сеном.
Свезли то сено колхозники в район, сдали государству, от государства благодарность получили:
— Спасибо, колхознички. На удивленье у вас сено, приятное. Прямо хоть из него духи делай — «Душистое сено».
Накормили тем сеном колхозники лошадей да коров; жуют лошади да коровы — не нажуются, нюхают — не нанюхаются.
Набили тем сеном колхозники сенники себе, — спят на них — не нахвалятся: уж больно дух от того сена лёгкий да приятный, уж больно сны на тех сенниках сладкие снятся!
А всё от того Колоска от малого: как скосили его, так и взялся от него дух, что от того Ландыша весной.
Вот ты и примечай, сынок: где на лугу тот простенький Колосок имеется, где ему среди высоких трав хорошо расти, — там сено будет самолучшее, славное будет сенцо, духовитое. А нет на лугу Душистого Колоска — простой малой Душицы-травки — и нет от сена того духа, нет от него людям той радости.
Тут дед Савелий кончил попыхивать своей трубкой, вынул её изо рта и взглянул на Егорку.
Подперев голову рукой, Егорка крепко спал.
Дед Савелий встал и плотно прикрыл его свободной полой полушубка.
Подбежал Бобик; он долго гонял на берегу лягушек и притомился.
— Ну, волкодав, — посмеиваясь сказал дед, — садись карауль хозяина. Такая уж твоя собачья должность.
Бобик весело замахал хвостом в ответ, как будто соглашаясь бодро нести всю ночь караульную службу. Но когда дед, поправив поленья в костре, опять перевёл на него глаза, щенок тоже спал, прикорнув к ногам Егорки.
— Нахлопотались, — прошептал дед Савелий. — Малыши-Ландыши..
И опять запыхал своей трубкой.
ЛЕСНОЙ КОЛОБОК — КОЛЮЧИЙ БОК
Жили-были старик со старухой — те самые, от которых Колобок укатился. Пошли они в лес. Старик и говорит старухе:
— Глянь-ка, старуха, никак под кустиком-то наш Колобок лежит?
Старик плохо видел, да и у старухи глаза слезились. Наклонилась она поднять Колобок — и наткнись на что-то колючее. Старуха: «Ой!» — а Колобок вскочил на коротенькие ножки и покатил по дорожке.
