Пока охотники «ох!» да «ах!»—шесть утят перетаскала, целый выводок!
— Ох, и пристыдила нас собачонка! — говорит дядя Петя. — Стреляли мы, стреляли — ни одной утки на обед не взяли. А Латка сплавала — полдюжины обедов принесла. Да без выстрела. Вот это так добытчик!
Таня спрашивает:
— Какие-такие «обеды»? Не дам шлёпунцов убивать! Мои шлё-пунцы: мне их Латка принесла. Пускай все у меня и живут!
Охотники видят — делать нечего. Таня права: её утки. Поклали всех живыми в мешок, потащили домой. Ох, и смеху было над охотниками в деревне! «Ваша дробь, — говорят, — только живит дичь!»
Ну да охотнички и сами над собой посмеялись с другими.
— Сами видим — не годимся в стрелки. Мы и ружья решили продать. Пускай Латка одна за нас на охоту ходит: у неё это лучше получается.
А Таня так всех шестерых утят и выкормила.
Осенью, когда дикие утки собрались в отлёт, им подрезали отросшие крылья — и они остались зимовать в курятнике. Таня их вволю кормила, и они очень привязались к доброй девочке. Услышат её голос издали и — квяк! квяк! квяк! — ковыляют к ней навстречу все шестеро, одна за другой — гуськом.
Школьники готовились к празднику Седьмое ноября, украшали зелёными ветвями свои классы. И задержались в школе до поздних сумерек.
Кто близко живёт — тем ничего. А Тане с соседскими Колей и Толей, второклассниками, три километра домой идти — да лесом, да полями. А в лесу дорога чёрная-чёрная — размыло дождями.
Мальчики говорят:
— Мы лучше не пойдём — подождём, пока лошадь пришлют. Дороги нисколько не видать. Боязно идти.
Ну, а Таня — та смелая! Когда с ней Латка — ничего не боится. А Латка от Тани никуда, и в школу вместе ходят; пока Таня в классе, Латка во дворе играет.
Таня и говорит мальчикам:
— Эх вы, трусишки! Да ведь моя Латка впереди нас побежит, нам дорогу указывать будет. Уж не собьётся с пути: она дорогу носом видит.
Уговорила мальчишек.
Вошли они в лес — совсем темно, дороги в потёмках не видно. А Латка впереди бежит — Латку ребятам видно: мелькает впереди белая Латкина спина. Белое на чёрном даже в потёмках видно.
Шли так ребята, шли — ночью дорога куда дольше кажется — шлёпали, шлёпали. . И вдруг повалил снег! Первый в году снег, а густой-густой, крупными хлопьями — всё кругом закрыл.
И Латка вдруг затявкала, затявкала и умчалась куда-то прочь. Верно, заяц на дорогу вышел — зайца погнала.
Прошли ребята немного вперёд, чувствуют — под ногами у них неутоптанная земля. Ещё маленько прошли — на кусты стали натыкаться, на деревья… Дорога совсем куда-то потерялась.
Пошли ребята назад — как, им казалось, только что шли. Нет дороги. Взяли вправо — нет дороги, чаща. Повернули налево, шли, шли — лес будто реже, верхушки деревьев стали видны, а дороги всё равно нет.
Остановились ребята: поняли, что заблудились. .
Мальчишки посопели-посопели — и в рёв!
Тане хуже всех: ведь это она уговорила маленьких Колю и Толю не дожидаться лошади, самим домой идти. Теперь и поедут за ними — не найдут в лесу, раз уж с дороги сбились. И Тане одной отвечать.
Таня усадила мальчиков под шатёр большой ели; даже в темноте разобрала, что это ель: здорово колется. .
А Коля и Толя в голос ревут, причитают:
— Пропали наши головушки! Мы на холоду замёрзнем, нас волки-медведи съедят!..
— Цыц, вы! — Таня на них. — Никаких тут волков-медведей сто лет нет — всех повывели.
А самой как раз и вспомнилось: вчера только мать рассказывала, что объявился в лесу за озером медведь. Тёлку задрал. Долго ли ему сюда перебежать?.. И ух как страшно самой стало! Хотела ещё Латку крикнуть — голос перехватило: а ну как вместо Латки да медведь услышит!..
Мальчики замолчали, только всхлипывают. Слышно в тишине: мягко так падают холодные пушинки на землю, на ветки. Чуть шебуршит в лесу.
И вдруг послышалось Тане — шум какой-то издали! Ближе, ближе… Будто баба-яга — костяная нога идёт по дороге, клюкой постукивает.
Ближе, ближе… Цок-цук! Цок-цук! Цок!..
Мальчики всхлипывают, ничего не слышат. А у Тани прямо сердце зашлось от страха. Хоть бы Латку сюда: она бы носом разобрала, что там…
Между тем в деревне уже хватились Тани и мальчиков: уж ночь, снег повалил, а ребят все нет из школы.
Колхозники живо запрягли лошадь, и Танина мать погнала в школу: думала, ребята еще там.
Въехала в лес. Стучат лошадиные подковы по мёрзлой земле, дорога снегом покрыта — видна в темноте.
Доехала быстро. Но школа оказалась закрытой, а сторожиха сказала, что Таня с обоими мальчиками ушла домой ещё в сумерки.
— Не иначе как с дороги сбились, в лесу плутают, — догадалась мать. — Замёрзнут малыши!
И погнала лошадь назад: живей народ собирать — да в лес!
… Таня слушала, замерев от страха.
Но стук копыт бабы-яги — костяной ноги, приблизившись, вдруг стал отдаляться, отдаляться и затих вдали. Страх отпустил Таню.
И вдруг что-то холодное, мокрое ткнулось Тане в руки: собачий нос!
— Латка, Латочка! — прошептала Таня. — Собачушка моя!. И к Тане в один миг вернулась вся её смелость.
— А ну, ребятишки, побежали! — весело скомандовала она мальчикам. — Латка нас живо выведет!
И правда: они прошли совсем немножко по всё редевшему лесу — и вышли в поля. Тут было гораздо светлее. К тому же и снег перестал падать. На белом поле хорошо были видны чёрные «заплатки» на боках у бежавшей впереди Латки: чёрное на белом даже в потёмках видно.
Прямиком через поля и добежала Таня с мальчиками до своего дома. Утки услыхали её из курятника и громко закрякали: «Квяк! квяк! квяк!» А из-за угла улицы раздалось вдруг: «Цок-цук! Цок-цук! Цок!» — будто баба-яга — костяная нога идёт, по мёрзлой земле клюкой постукивает.
— Тпру-у! — крикнула мать. — Никак, ты, Танюша?
— Я, я, и с мальчиками! Нас Латка довела!
Ну, как узнали про всё это ребятишки— сразу зауважали Латку, собачку испанской породы, коротконожку, уши до полу, хвост культяпочкой, сама белая, а по бокам и на глазу — чёрные пятна, как заплатки.
Для своих котят тётина Фенина кошка Машка всегда была очень хорошей матерью. Кормила их сперва своим молочком, а как подрастут — мышей и птичек начинает им приносить с поля. Не раз и цыплят соседкиной клушки приносила. Такая бандитка! Сколько неприятностей тёте Фене было из-за неё!
А нынче — вот уже второй год — котят у Машки нет. Тётя Феня говорит, что и не будет больше: старенькая Машка стала.
Машка, и верно, всё больше на печке лежит или на крылечке на солнышке греется. На покое теперь.
На каникулы приехала к тёте Фене внучка — Натка-юннатка. И сразу:
— Мне, — говорит, — необходимо полдюжины цыплят. Инкубаторских, с птицефермы. Мне, — говорит, — наш юннатский кружок поручил — раз я в колхоз еду — петушков и курочек воспитывать.
Тётя Феня ей:
— Разве можно при такой бандитке, как наша Машка, цыпу-шек заводить? Она их всех поест!
А Натка:
— Ничего ещё неизвестно! Сделаем экс-пери-мент. Мы в кружке эксперименты часто делаем — опыты, значит.
Тётя Феня даже не дослушала: слово эксперимент ей необыкновенно понравилось. Она мигом приспособила его на свой лад и стала употреблять на каждом шагу.
— Ну, — говорит, — коли перемент, так заводи цыпушек. Поглядим, что получится.
Сама купила цыпляток на птицеферме— махоньких, прямо из яйца. Стала их у себя на дворе выпускать из корзиночки, а Натка стоит на крыльце над Машкой с прутиком: на случай — кинется!
Машка притворяется, будто спит, а сама один глаз приоткрыла: следит за цыплятами. Посредине двора стояла Машкина мисочка с едой. Цыплятки подкатились к ней, кашу на пол — и зёрна клювиками — тюк-тю-рик! тюк-тю-рю-рик! Кошка видит, а ничего, не бросается на них.
— Перемент сделался, — говорит тётя Феня с удивлением. — То ли Машка сыта?
Наклевались цыплюшки зёрнышек, а всё пикают, всё что-то по двору ищут.
— Матку свою ищут, — говорит тётя Феня, — клушку, значит. Холодно им так, бесприютно. Под крылышко хочется.
Тут один увидал на крыльце Машку и со всех ног — к ней! И все за ним.
Не успели тётя Феня с Наткой сообразить, что делать, цыпки так и обсыпали кошку: трое забились ей под лапы, один забился под хвост, двое вскочили на спину. Машка широко открыла глаза, приподняла одну лапу, выпустила когти и… опять спрятала их! И глаза зажмурила: будто ничего и не видела, ничего и не почувствовала.
Но она почувствовала. Почувствовала, как доверчиво прижались к ней малыши, как нежно согрели они её старое тело.
Уютно примостившись в чёрной шёрстке кошки, жёлтенькие цыплятки закрыли глазки и спокойно заснули: они нашли свою маму. И так неожиданно попавшая в мамы старая кошка вдруг блаженно зевнула, высунув красный язычок, и замурлыкала.
