— Нет.
— Слушай, а ты где жила?
— В школе.
— Так ты должна много знать. Неужели никогда не видела кролика?
«Кролик! — подумала Флора. — Ну конечно! Я помню эту картинку в одной из самых первых своих книжек».
— Только в книге, — призналась она.
Кролик удивлённо покачал ушами:
— Слушай, мышь, у тебя что, с головой не в порядке? Что ты тут бормочешь про школьных мышей, книжки и красных монстров? Можно подумать, что и трактора ты никогда не видела?
«Трактор! — подумала Флора. — Да, в той книжке он тоже был».
— А что он делает? — спросила она.
— Едет за соломой, — объяснил кролик. — Он наберёт полный прицеп тюков соломы.
— Моя мама живёт там. В соломе.
— А папы у тебя разве нет?
— Он в школе.
— Так они что, живут врозь?
— Ну да, сейчас врозь, — попыталась объяснить Флора. — Поэтому я и здесь — забрать маму и младшую сестрёнку с собой, в школу. Надеюсь, там они будут в безопасности. И ещё я хочу, чтобы они познакомились с моим бойфрендом. Его зовут Бой.
— Бой? — не понял кролик. — Он что, мальчик?
— Нет-нет, он мыш. И такой красивый. Понимаешь, он белый, весь снежно-белый, и с красивыми розовыми глазами.
— Ага, а ещё шесть ног и пара прелестных крылышек, — хмыкнул кролик. — Знаешь, мышь, таких ненормальных, как ты, я ещё не встречал. Не знаю, насколько ты учёная, но уж точно чокнутая. — С этими словами кролик исчез в глубине норы.
Гиацинта и Лаванда не забеспокоились, услышав шум трактора. Они уже привыкли, что он постоянно приезжает за соломой. Но они не заметили, что куча соломы уже сильно уменьшилась, и не подумали, что в этот раз они сами могут стать частью груза.
В то утро они выбрались на самый край кучи и там ожидали Робина, когда водитель трактора начал загружать свой прицеп.
— Чёртовы мыши! — пробормотал он, подняв очередной тюк и обнаружив под ним двух мышей. Но прежде чем он успел что-то сделать, мыши в ужасе прыгнули на прицеп и спрятались среди уже лежавших там тюков соломы.
Когда трактор возвращался обратно, Флора уже собиралась покинуть кроличью нору. Но, услышав шум, лишь осторожно выглянула наружу, когда он проезжал мимо. «Узнавать разные вещи — это часть моего образования», — сказала она себе. Она внимательно рассмотрела огромное красное чудище, водителя, сидевшего высоко в кабине, и окинула взглядом тюки соломы, лежавшие в прицепе. Вдруг в самом низу она увидела две обеспокоенные мордочки, выглядывавшие из-под тюка. Одну, ту, что поменьше, она не узнала. Зато прекрасно узнала вторую.
— Мама! — закричала Флора как можно громче и, выскочив из норы, бросилась за трактором.
— Это наша Флора, — сказала Гиацинта Лаванде.
— Прыгай, мама! Прыгай! — кричала Флора.
— Прыгай, Лави! — приказала Гиацинта.
— Но, мама… — начала Лаванда.
— Никаких «но».
Для мыши прыгнуть с такой высоты — это всё равно что человеку прыгнуть с крыши высокого дома. Но мыши совсем лёгкие, да и трава смягчила приземление, так что они даже не пострадали.
— Флора! — удивилась Гиацинта. — Ты что здесь делаешь?
— Пришла за вами, — объяснила Флора.
— Но почему ты, а не твой отец? Я же велела идти ему.
— Что с папой? — спросила Лаванда.
— А ты, должно быть, Лаванда? — повернулась к ней Флора.
— Мама обычно зовёт меня Лави.
— Идём, Лави. Мы должны как можно скорее добраться до школы, а потом я всё объясню.
— Ты всё ещё в первом классе? — спросила Гиацинта.
— Нет, мама, я теперь во втором, — ответила Флора.
Пока их не было, Робин и Бой мирно беседовали. Бой чувствовал себя виноватым, что покалечил отца Флоры, а Робин был растроган его явным раскаянием.
— Да не расстраивайся ты так, — сказал он. — Меньше сказано, легче исправить. — Хотя на самом деле сказали друг другу они немало.
Робину хотелось как можно больше узнать о ручных мышах, а Бою — о школьных.
— Это чтение — просто поразительная штука, — говорил Бой. — Просто не понимаю, как Флора это делает. Она умеет считать до тридцати одного и знает невероятно много. Она называет это образованием. Даже не представляю, что это значит.
— Я тоже, — признался Робин. — Я всю жизнь был школьной мышью, но всё, что я знаю, можно пересчитать по коготкам одной лапы.
— Кстати, о лапах, — вспомнил Бой. — Тебе бы нужно дать отдых своим. Пойдём ко мне, там очень уютно.
Они отправились во второй класс, и Робин вслед за Боем спустился в дырку под раковиной.
Норка действительно оказалось очень удобной, потому что Бой натащил туда много теплоизоляции с водопроводных труб, и двое мышей устроились отдыхать на толстой подстилке из жёлтого фетра.
В приятной беседе время прошло незаметно, и вскоре они услышали голоса наверху.
— Это они! — обрадовался Робин, поспешно выбрался из дырки в полу и, прихрамывая, направился к жене.
— Цинта, дорогая! Ты вернулась!
Гиацинта строго оглядела мужа.
— Ты дрался, — неодобрительно заметила она.
— Ну да…
— Как ты мог! Ты уже слишком стар для такого поведения.
— Ну да…
— Наверняка это ты во всем виноват! Затеял с кем-то драку.
— Ну… вообще-то нет.
— И вот теперь ты хромаешь. Неужели нельзя вести себя в соответствии с возрастом?
— Но, Цинта… — заикнулся было Робин.
— Только попадись мне тот, кто это сделал! — воинственно заявила Гиацинта.
— Но, мама… — начала Флора.
— Никаких «но», — отрезала Гиацинта.
В это время из дырки в полу показался Бой. Он, как всегда, был безупречно чист, ни один волосок не торчал в сторону. Белая шёрстка сверкала, усы аккуратно приглажены.
Он скромно опустил глаза, встретив ошарашенный взгляд Гиацинты.
— Простите, — сказал он. — Это сделал я.
На мгновение Гиацинта застыла в неподвижности.
Потом прыгнула к Бою и острыми, как иголки, зубами вцепилась ему в нос.
Глава двенадцатая, в которой Гиацинта приносит извинения
— Двоя баба одень звирепая бышь, — сказал вечером Бой.
Флора нежно лизнула его распухший нос.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Всё случилось так быстро, я даже не успела ничего объяснить.
— Она разгвасила мде дос, — вздохнул Бой.
— Полежи отдохни, — предложила Флора, устраивая его поуютнее в жёлтом фетровом гнёздышке. — Я думаю, она извинится, попозже.
Но Гиацинта вовсе не собиралась извиняться. Этот огромный белый мыш укусил её бедного мужа — ну и она отплатила ему тем же.
— Нос за лапу, зуб за зуб, — сказала она Робину, когда они устроились на старом месте, под полом учительской.
— Да уж, Цинта, устроила ты ему трёпку, — ответил Робин.
Он испытывал смешанные чувства по поводу случившегося. С одной стороны, ему было жаль своего нового друга, с другой — было приятно, что жена отомстила за его увечье.
— Но ты же не будешь больше так делать, правда? — сказал он. — Ведь уже всё выяснилось. Ну, я хочу сказать, он же теперь член семьи.
Гиацинта промолчала.
— Я бы тоже хотела, чтобы у меня был бойфренд, — вздохнула Лаванда.
— Ты ещё слишком молода, — сказала мать. — Подумать только, кажется, лишь вчера ты родилась здесь, на этом самом месте!
— У Боя очень удобное жильё, — продолжал Робин. — Оно гораздо просторнее этого и так хорошо обставлено. — Может, нам лучше перебраться к ним с Флорой, как ты думаешь, Цинта?
Но Гиацинта снова промолчала, и Робин решил больше не трогать её.
К следующему утру из пяти живущих в школе мышей выспалась только одна — Лаванда. Бою и Робину не давали уснуть раненые нос и лапа, а Флоре и Гиацинте — мысли.
У каждой была своя проблема.
Под полом учительской Гиацинта боролась со своей совестью. «Извиниться, сказать, что сожалею о случившемся? Я не сожалею, но, может, надо сказать, что сожалею? — думала Гиацинта. — Как мы сможем перебраться к Флоре и Бою, если я не извинюсь? Что же делать?»
Под раковиной во втором классе Флора переживала за своё будущее. «Я не должна быть здесь, — думала она. — Скоро начнётся летний семестр, и мне уже пора переходить в третий класс. Я уверена, что справлюсь там. Мне так хочется учиться дальше, но совсем не хочется переезжать. Что же мне делать?»
Её мысли были прерваны неожиданным появлением Лаванды.
— Флора, все собираемся, — быстро проговорила она. — В учительской. Мама сказала — прямо сейчас. — И она исчезла.
Флора и Бой отправились в учительскую, и там их радостно приветствовал Робин:
— Флора, дорогая! Бой, мальчик мой, как ты себя чувствуешь?
— Збазибо, бдого лудше. А ды?
— Поправляюсь. У старой мыши ещё хватает сил.
Наступила неловкая пауза. Никто из мышей не мог придумать, о чём бы ещё поговорить. Сама Флора испытывала к матери далеко не нежные чувства. «Она собрала нас здесь, — решила молодая мышь, — вот пусть сама и выпутывается».
