Когда дети были разведены по домам, а Дик и Одри пошли к себе, Дик достал что-то из кармана и протянул Одри.
— Что это? — спросила Одри.
— Свадебный подарок, — сказал Дик. — Я нашёл его в ручье, когда мы пробирались по нему.
И Одри засмеялась от радости.
— Ах, да ведь это мой мячик! Смотри, вот дети и цветы на зелёной стороне и звёзды и херувимы — на синей. Он совсем не выцвел! Блестит и сияет, как новенький! Кто бы мог подумать?! Какой он красивый!
Она подбросила мячик в воздух, поймала, поцеловала с синей стороны, потом — с зелёной и положила себе в карман.
I
Хэрри вошёл в комнату.
— Там человек… — сказал он растерянно.
— Какой ещё человек? Как зовут?
Я читала письмо от разгневанных соседей и посему была не в лучшем настроении.
— Не знаю. Мы поздоровались, а имени у него, по-моему, нет.
— Имя у каждого есть, — пробурчала Анжела. Она лежала на пузе и, разложив газету во всю ширину ковра, водила пальцем по строчкам.
— Мам, — обернулась она ко мне. — Ничего тут нет.
— Маленький такой человечек, — продолжал Хэрри. Тут он углядел в пачке писем заграничный конверт. — Можно я эту марку отклею?
— Что значит «маленький»? — спросила Анжела.
— Смотри повнимательней, Анжела, наверняка есть! А ты, Хэрри, пока не трогай письма, никуда твои марки не денутся, скоро получишь.
— Маленький, как птичка, — пояснил Хэрри. — А «скоро» это сегодня или завтра?
— Как какая птичка? — заинтересовалась Анжела. — Воробей или страус?
— Как дрозд.
— Не бывает таких людей!
— А вот и бывают!
— Опять ты споришь!
— Не спорю. Просто он мне нравится, он — другой.
— Как это — «другой»?
— У него ботинки другие.
— Другие, чем у тебя?
— Другие, чем у него. Один тяжёлый, чёрный, а другой парусиновый, белый.
— Никак не найду, — сказала Анжела. — Слишком мелкий шрифт.
Я вздохнула:
— Неужели ещё неделю ждать объявления?
Анжела продолжала водить пальцем по строчкам.
— Если мы не найдём человека и одуванчики процветут ещё неделю, господин Плотник станет на неделю сердитей.
— Но человек-то пришёл, — произнёс Хэрри. — Говорят вам — пришёл.
Я отложила послание соседа.
— Зачем он пришёл, Хэрри?
— Сад полоть!
Мгновение спустя я уже сбегала с крыльца. Хэрри не отставал.
Тот, кто пришёл, оказался всё-таки больше дрозда, но не намного. Из-под копны рыжих волос на меня глядели небесной голубизны глаза. На левой ноге незнакомца красовалась перепачканная парусиновая туфля с рваным, много раз завязанным на узел шнурком. На правой чернел изрядно потрескавшийся башмак, владельцу он был явно велик. Мой взгляд снова скользнул к лицу с пронзительно голубыми глазами: изысканный или, быть может, вовсе отсутствующий костюм маленького человечка я рассматривать не отважилась. На лице его сияла беззубая, но удивительно добрая улыбка.
— Мой мальчик сказал… вы насчёт сада? — нерешительно спросила я.
— Верно, саду-то вашему присмотр нужен. — Он сказал это решительно и бесповоротно.
— Значит, вы прочли моё объявление?
— Я через забор заглянул.
— Гм… А инструмент какой-нибудь у вас есть?
Он отрицательно покачал головой.
— Но вы… умеете садовничав:
— Дело я знаю. В лесу родился.
— В самой чаще? — не вытерпел Хэрри.
— Вроде того.
— Как вас зовут? — спросила я.
Этот вопрос он пропустил мимо ушей. А я мучительно обдумывала следующий: ведь когда нанимаешь садовника, нужны рекомендательные письма. Хэрри, однако, уже доверчиво уцепился за руку рыжего человечка.
— Я буду звать вас господин Ноготок. Знаете, цветок такой есть, вы с ним очень похожи, — сказал он. — Пойдёмте, покажу, где сарай, там у нас и лопата, и грабли, всё есть.
— Хэрри, погоди-ка!
Как этот маленький, тщедушный господин Ноготок справится с моим садом — нет, не садом, а джунглями, страшной, заросшей бурьяном чащей? И вообще, мы же ни о чём не договорились… Но Хэрри и рыжий человечек даже не оглянулись. Я беспомощно смотрела им вслед. Они были почти одного роста. Хэрри восемь, он для своих лет высок, а господин Ноготок для своих явно мал. Но сколько ему? Тридцать? Пятьдесят? Нечего и гадать, всё равно без толку.
Тут вышла Анжела со сложенной газетой.
— Я нашла, мамочка, есть объявление. Ой, кто это с Хэрри?
— Господин Ноготок.
— Он будет полоть сад?
— По крайней мере, он за это взялся.
Анжела с сомнением оглядела сутулую, узкоплечую спину.
— А справится?
— Не знаю. Пойдём посмотрим.
Мы двинулись по еле заметной тропке в самую гущу. Ровно год рука человеческая не касалась здесь ни травинки, ни листика.
Хэрри оживлённо объяснял:
— Это клумба с розами… то есть здесь была клумба в том году, пока мы не уехали за границу. А это — у клумбы каёмочка такая, здесь люпины росли. Только знаете, в омлет их нельзя класть. Я как-то сорвал для Эмилии, вместо петрушки, а она сказала, будто я всех отравить вздумал. А тут прежде горка была, каменный садик. По-моему, каменная роза больше на лютик похожа, правда? А здесь моя собственная делянка, вот тут начинается и туда тянется на двадцать два с половиной дюйма, я сам мерил, рулеткой.
— Ясно, — проговорил господин Ноготок, приподнимая целый занавес из мокричника. Цепкий сорняк переплёлся накрепко — его теперь только рубить. Я почувствовала, что подошло время для самого главного вопроса.
— Вас всё это не пугает? — спросила я.
Он беззубо улыбнулся.
— Вы полагаете, что справитесь?
— Да уж конечно.
— Приходите каждый день, — поспешно сказал Хэрри.
— Два раза в неделю хватит, — отозвался господин Ноготок.
Тут к нему не очень-то приветливо обратилась Анжела:
— Я полагаю, вы прочли мамино объявление? Мы приглашаем садовника как раз на два дня.
— Читать я не горазд. — И господин Ноготок перевёл взгляд с Анжелы на Хэрри. — Давай, малец, с твоей делянки и начнём.
— Но мы ещё не договорились об условиях, — промямлила я. — Сколько вы возьмёте за…
— Три шиллинга и девять пенсов в час.
— Какая точность! — фыркнула Анжела.
Я ткнула её в бок: помолчи, мол.
Он запросил половину обычной цены, и я сказала:
— Вы уверены, что этого достаточно, господин Ноготок?
Он решительно кивнул.
— Да, кстати, где вы живёте? На случай, если…
Но Хэрри меня перебил:
— Знаете, а некоторые сорняки я люблю. Например, ромашку. В поле она — цветок, а в саду почему-то сорняк.
— Мы с тобой ни одной ромашки не тронем, пускай растут. — С этими словами господин Ноготок протянул Хэрри совок, сам взял лопату, а мы с Анжелой, оставшись не у дел, поплелись домой.
Эмилия следила за этой сценой из окна кухни. Она довольно зоркая и наблюдательная, ничего не упустит.
— Вы его наняли, хозяйка?
— Вроде да.
— Он толковый, справится.
— Надеюсь, Эмилия, надеюсь, что я не ошиблась. Но ни имени, ни адреса своего он так и не сказал.
— В это время года они бродяжат.
— Кто — они?
— Такие, как он. Зимой по чужим домам спят, а летом на воздухе, деньги экономят. По утрам тянутся к трактиру из-за Болотной Пустоши, пропустят стаканчик и примутся работу искать. У них всегда по одежде видать, когда под кустом ночуют. Он к нам на полдня или на целый?
— Не знаю.
— Прикажете ему чаю подать?
— Да-да, конечно, и бутербродов сделайте.
— Ладно уж, не жалко.
Мы с Анжелой поднялись в гостиную.
— Выходит три фартинга в минуту, — сказала она.
— Что-что?
— Ну, если в час три шиллинга и девять пенсов, то в минуту…
— Ты в уме посчитала?
— Пришлось в уме, бумажки-то не было. Всё, хватит отвлекаться, сажусь за гаммы. А ты что будешь делать?
— Напишу господину Плотнику, что у нас наконец появился садовник и пушинки от наших одуванчиков не будут залетать к нему в сад.
И я, под Анжелину музыку, принялась за письмо. Мою дочь никогда не приходится усаживать за инструмент, она настойчива и трудолюбива, как муравей. Хэрри же, словно легкокрылая бабочка, стремится жить без забот и усилий; в отличие от сестры, ему надо всё напоминать, а порой и принуждать. А может, на бабочку люди наговаривают? Может, они муравья потому трудягой зовут, что он вроде них самих, бескрылый на земле копошится? А бабочкиной цели людям понять не дано.
К обеду Хэрри явился с опозданием, а под ногами принёс, верно, всю землю со своей делянки.
— Пойди умойся, — приказала Анжела.
Хэрри умоляюще взглянул на меня.
Я смилостивилась:
— Ладно, ешь скорей. Ты хорошо поработал?
— Очень!!! Я теперь умею ловить слизняков, а ещё господин Ноготок научит меня прививать розы, а ещё он отсадил клубнику с усами, и у нас на будущий год в два раза больше вырастет. А один ус я к себе забрал, я себе всего по одному посажу. А «скоро» уже наступило?
