– А чего же они изволят гневаться?
– Жалобы разные ему поступили. Написал кто-то, что вы сено с общественных лугов продали, а денежки себе в карман положили… И еще довели до его сведения, что тыждневые у вас не в правлении дежурят, а на вашем огороде капусту полют.
Атаман от страху даже покачнулся. Если бы Иван не поддержал его, то рухнул бы он на землю.
– Ив-ва-ва-нушка! С-сыночек! – чуть справившись со страхом, заговорил атаман. – Да ведь мы – родственники, можно сказать… Да я всегда любил тебя, как родного. Что же теперь делать?
– Идемте, папаша, к вам, там все вопросы решим! Взял Иван атамана под руку и заботливо провел его
до самой хаты. Там заперлись они в отдельной горнице и стали вести разговор.
– Я, папаша, конечно, могу вас спасти, – прямо сказал Иван Перебийнос. – Хоть очень гневается на вас дядюшка, а родича своего не тронет. И вот есть у меня до вас такое предложение: сейчас поедем до попа – нехай он нас с Галей окрутит.
– Да как же это, сразу так? – всплеснул руками атаман.
– Нужно так, папаша! Проснется завтра дядюшка, – а тут вы к нему: «Мое почтение, родич! Прошу вас до меня, к свадебному столу!» Ну он и смягчит свой гнев.
Прикинул атаман умишком – и согласился.
– Ладно уж!
– Конечно, и приданое надо дать за Галей подходящее, – продолжал Иван. – Это ведь не какая-нибудь бесприданница, а атаманская дочка! Многого я с вас не спрошу. Но коровенку там, тройку коней, пару волов да тысячи три деньгами дать придется.
– Ой! Да где же я возьму три тысячи? – затрясся атаман.
– Ладно, папаша! Деньгами вы мне сейчас дадите полторы тысячи. А остальное – расписками, что наши заречные казаки вам дали за свои долги. Я сам с них все получу.
– Хорошо! – прошептал атаман.
– Конечно, приданое все вы выдадите сейчас же, чтобы утром можно было сказать дядюшке – дело, мое, еще до вашего приезда было, решено! Он тогда и копаться в этих жалобах не будет.
В эту ночь полстаницы не спало. Поднял атаман баб приготовить к утру пареное да вареное для свадебного пира. Казаки оружие чистили, к параду готовились. Работники атамана повезли на хутор приданое, погнали волов и корову. На утренней зорьке обвенчали Ивана с Галей. В церкви народу было – не пройдешь.
После венчания осыпали молодых хмелем да кубанской пшеницей. А потом Иван и говорит Тихону Антоновичу:
– Очень я вами доволен, батюшка! Можете не сомневаться – все для вас будет в полном порядке. Сейчас я с женушкой своей любимой домой к себе на хутор, за родителями поеду. А вы готовьте столы. Как солнце к полдню повернет, мы все к вам приедем. А вы к этой поре дядюшке представитесь, на свадьбу его пригласите!
Усадил тут Иван свою молодую жену на тачанку и разобрал поводья.
– Да как звать-то твоего дядюшку? Как его по имени-отчеству величать? – опросил атаман.
– Звать его Василием, величать Васильевичем! – ответил Иван и щелкнул вожжами.
Рванулись застоявшиеся кони, помчались по улице, играя лентами и бубенцами. Только пыль заклубилась за тачанкой.
В полдень собрал атаман самых богатых стариков и пошел звать генерала на свадьбу. И старые, и малые – вся станица столпилась возле генеральской квартиры. А в ней все тихо, вроде и нет никого.
Заглянул атаман украдкой в окно и зажмурился: видит, висит на спинке стула около кровати генеральский мундир. А в кровати лежит кто-то под одеялом, голова платком повязана, седая борода клинышком торчит.
Поправил черкеску атаман, окинул строгим взглядом стариков и первым вошел в дом. Смотрит – в передней нет никого, а дверь в генеральскую спальню открыта.
На цыпочках вошли старики и атаман в спальню. Темновато в ней, потому что все окна, кроме одного, ставнями прикрыты. Видно только, что шевелится над одеялом седая бородка да глаза поблескивают.
– Здравия желаю, ваше превосходительство! – гаркнул Лихолуп. – Честь имею представиться – урядник Лихолуп, станичный атаман. Во вверенной мне станице все, значит, в полном порядке! Прошу вас пожаловать на свадьбу племянника вашего, Ивана Перебийноса!
Тут генерал что-то вымолвил слабым дрожащим голосом, не то «благодарю!», не то «мо-ло-дец!» Атаман повеселел и крикнул в сенцы:
– А ну, открыть ставни в спальной его превосходительства!
Сразу загрохотали болты, застучали ставни, и яркий солнечный свет хлынул в спальню.
– Ой, да шо ж це таке? – выкрикнул кто-то из стариков.
А атаман Лихолуп раскрыл рот, выкатил глаза и словно онемел.
Перед кроватью, на спинке стула, висел блестящий генеральский мундир. А из-под одеяла высовывалась голова старого станичного козла Васьки. Козел испуганно тряс бородой, алый платок, которым была перевязана его голова, сбился на сторону.
Наконец атаман опомнился. Он подскочил к кровати и сорвал с нее одеяло. Точно, под одеялом лежал козел. Ноги его были крепко связаны веревками. Он закрутил головой и простонал:
– Бэ-э-э-з!
– Ах, он подлец! Ах, он охальник! – закричал атаман. – Да я его в Сибирь загоню! Да меня сам отдельский атаман…
Взглянул он на улыбающихся стариков и поперхнулся.
«Да ведь все они видели, что я козлу лапорт отдавал! – подумал он. – И все знают, что Иван Перебий-нос на дочке моей оженився. И приданое я им дал. Да ведь если это дойдет до господина отдельского атамана…».
И вдруг Лихолуп залился тоненьким, булькающим смехом:
– Хи-хи-хи! А что, старики, какую мы с зятьком моим шутку учудили! Хороша шуточка, а? Добрая шутка, веселая! А теперь прошу вас всех к столу, шоб горилка не простыла да жареное градусы не потеряло! А того подлеца, что по правленческой конюшне дневалил и козла упустил – на три дня в холодную! Верно, господа старики?
В этот день атаман был как никогда веселым, приветливым и хлебосольным. Вся станица гуляла у него.
К вечеру, по приглашению атамана, приехали вместе с молодыми и казаки с Заречного хутора. Им было особенно весело – Иван Перебийнос еще утром собрал их и в клочки разорвал все долговые расписки.
До следующего утра пили и гуляли у атамана. И все славили удальца – Ивана и красавицу Галю. И желали им многих лет счастья. И кричали «горько». И атаман, улыбаясь, чокался чаркой со своим зятьком, обнимал и целовал его… Только иногда лицо атамана становилось недовольным, кислым, точно он пил не сладкое вино, а уксус.
Душно летом в кубанской степи. Никнут, клонятся к земле тяжелые пшеничные колосья, опускает листы подсолнух. Горячей серой лентой тянется дорога, и путник, шагающий по ней на север, начинает жалеть, что в такой зной ушел от студеной Кубани.
И вдруг встречается тихая речка, точно задремавшая от жары. По ее берегам привольно раскинулись сады, огороды, хаты, фермы богатого колхоза.
– Что за станица? – спросит отдохнувший путник, напившись в какой-нибудь хате холодного молока, смыв с себя дорожную пыль и усталость в светлой речке.
– Это не станица, а хутор Первая Речка Кочеты, – ответят ему.
Пройдет путник еще десяток километров и снова встретится тихая речка и хутор – Вторая Речка Кочеты. Через несколько часов ходьбы – Третья Речка Кочеты.
И удивляется путник: что это за петушиный край? Почему все речки в честь кочетов названы?
А названия эти старинные, еще с тех времен, когда командовал здесь русским войском Александр Васильевич Суворов. От него эти названия и пошли.
Дело было так. Как приехал на Кубань Александр Васильевич, то отдал своим войскам строгий приказ не обижать адыгейцев и другие горские народы; завелось у него среди горцев много добрых друзей-кунаков, любивших его за справедливость и простоту. Мирно и дружно, как добрые соседи, зажили русские и адыги.
Недовольны были этим только турецкие визири, которые думали прибрать к рукам кубанскую землю и продать ее английским господам. Послал турецкий султан на Кубань многочисленное войско и поручил своему паше – генералу собрать всех турецких прислужников – пши да орков – и отнять у русских Кубань.
Насыпали тогда суворовцы у брода через Кубань валы, поставили пушки. Сунулся паша со своими янычарами и дружинами верных турецких псов-пши к крепости, а орешек-то оказался не по зубам. Хоть было русских втрое меньше, чем турок, а так врагов своих встретили, что потерял паша охоту лезть на крепость, когда там Суворов со всем своим войском стоит. Но турок тоже был опытный воин и решил русских взять измором. Оставил он половину своего войска за Кубанью, а конницу отправил в обход крепости и велел перехватывать все обозы, которые шли к Суворову.
Плохие времена наступили для суворовских богатырей: и хлеб к концу подходит, – и пороху недостача. А главное – никак не удавалось им по туркам ударить. Выйдут они из крепости, пойдут на север, где засели враги у тихой степной речушки, а тут посыльные мчатся – передают, что турки крепость штурмуют. Вернется Суворов к крепости – турки за Кубань уходят, а янычары да делибаши безнаказанно в тылу обозы громят, на станицы и хутора нападают.
