Я угостил алтайку папиросой и пошёл вниз по реке, к узкой протоке, которая заросла с левого берега весёлой берёзовой рощицей.
У протоки стояли на камнях три мальчика и старательно хлестали удилищами. Рыба клевала. Изредка вылетали из воды челноками пёстрые хариусы, поддетые крючком, и возле берега их сейчас же подхватывали цепкие пальцы мальчишек.
Мальчишки не просто ловили рыбу — они трудились. Нелегко им было размахивать длинным и тяжёлым удилищем из пихты. Держать его приходилось обеими руками, да ещё упираться толстым концом в живот, И всё же мальчишки ловко бросали приманку туда, где была рыба.
А была она только у левого берега, под берёзками. Правый-то берег, где мы стояли, весь был залит ярким горным солнцем. Осторожные хариусы отлично видели нас и сюда не подплывали. А к берёзкам мой крючок не долетал.
Я даже сунулся в воду и, едва удерживаясь на быстрой струе, забрался выше колен. Но меня так обожгло холодом, что я тотчас же выскочил на берег и принялся растирать кепкой окоченевшие ноги.
За два часа я не поймал ни одной рыбки. Мальчишки стали посмеиваться: вот, мол, какой здоровый дядя, а пришёл на речку с лёгким бамбуковым хлыстиком! Да разве тут ловят на такую, прямо сказать, пустячную снасть? И чтобы не слышать, как смеются мальчишки, я уселся в тени, под кедром, далеко от берега.
Но даже у самых насмешливых ребят почти всегда доброе сердце. Было оно и у алтайских мальчишек, которые так здорово таскали хариусов на виду у меня.
Один из них подошёл ко мне, сел рядом и спросил:
— Дядя, а у вас есть удочка?
— Есть, как видишь. — И я показал на удилище, которое не принесло мне удачи.
— Да я не про палку! Вот такая удочка есть? — И он показал на крючок.
— Есть.
— И много? У нас их не купишь.
Я достал коробочку, отыскал хороший жёлтый крючок и дал его мальчишке.
— Эх, какой ладный! — сказал он и провёл жалом по ногтю большого пальца. — А почём продаёшь?
Я сказал, что дарю крючок, денег мне не надо.
Мальчишка набычился, скосил глаза на коробочку, затем глянул в сторону своих друзей и тяжело вздохнул.
Я понял, что надо дать ещё два крючка.
Мальчишка зажал их в кулак, вскочил, поддёрнул штаны и помчался к протоке с радостным криком:
— Удочки! Во! Карабаш! Всем по одной!
Мальчишки пришли пожать мне руку. Они расселись под кедром на голубом коврике из незабудок и что-то поговорили по-своему. Потом засунули руки в сумки, мокрые от рыбы, и одарили меня по-братски хорошими хариусами из своего улова.
— Жарить не надо, уху сделайте, — посоветовал старший из ребят, худощавый и стройный, черноглазый Илдеш, который тут же разрешил называть себя по-русски Илюшкой. — А завтра приходите с длинной палкой. У Темира есть запасная, он вам даст, — показал Илюшка на мальчика в розовой майке, который подходил ко мне первым.
У меня мелькнула догадка, что дело не только в длинной палке, и я спросил:
— А на что вы ловите? На червя?
— На букашку, на кузнечика. В тайге их много, они и в речку часто, попадают. И хариусы их хватают, — сказал Илюшка. — А червяк не годится, он хорош только весной да осенью. Сейчас на него совсем клёва нет.
— Пёстрое перышко птицы — вот это да! — вмешался в разговор Темир. — От кедровки, от сизоворонки. Получается — как бабочка. Только мы чаще «мушку» делаем: пучок волос с головы привязал к крючку — и готово!
Илюшка весело рассмеялся:
— Однако хариусы любят рыжих. Во всём Артыбаше нет лучше волос, чем у нашего Карабаша! — И он хлопнул по плечу мальчишку в синей полинялой рубахе, с копной русых волос на голове.
Карабаш застеснялся моего пристального взгляда. Он опустил глаза, задрал штанину и старательно стал разглядывать ранку на коленке.
— Я так думаю, что и прозвали его Карабашем просто в насмешку. Карабаш — это «чёрная голова», а он почти рыжий. Ну-ка, давай! — И Илюшка артистически вырвал маленький клочок на темени у Карабаша.
Карабаш зажмурился от боли и почесал голову, но не обиделся. Он сидел, ухмыляясь, и по всему было видно, что он доволен нашим вниманием и готов пожертвовать своей шевелюрой для рыбацкого счастья друзей.
Илюшка откусил кусок нитки, что была у него за пазухой, и привязал к крючку на моей удочке рыжеватый пучок с головы Карабаша. Получилась «мушка», похожая на крохотную метёлочку.
— Вот, глядите! — Он взял удочку и побежал к протоке.
Хариус схватил «мушку» на пятом забросе и через минуту оказался в руках у Илюшки. Мальчишка вернулся к нам, положил рыбу в мою сумку и сказал:
— Коротка ваша удочка, но ловить можно. Главное — чтоб насадка хорошая была. Не найдёте её на берегу — ищите Карабаша. У него этого рыжего запаса на весь Артыбаш хватит!
Мы условились встретиться на другой день пораньше. И я пришёл на протоку вместе с зарёй, до ребят, когда ещё от моих шагов оставался на изумрудной росистой траве широкий, как лыжня, седоватый след.
Утро было прохладное. Бабочки, муравьи и кузнечики ждали, пока не обсохнет трава, и где-то отсиживались в своих домишках. Пришлось и мне, подстелив пиджак, сесть на камень и ждать, слушать шум реки и смотреть, как голубеют и синеют дали.
Мальчишки пришли и удивились, что в руках у меня удочка ещё короче вчерашней. Это был спиннинг, с катушкой и очень длинной леской, и я собирался забрасывать «мушку» в десять, в двадцать раз дальше, чем ребята.
Карабаш услужливо подставил нам свою голову. Мы вырвали у него по три волосинки, сделали приманку и начали ловить хариусов.
Я очень удобно уселся на большом камне, открыл катушку и пустил «мушку» далеко по струе. Метрах в двадцати показался лёгкий бурунчик: это хариус стукнул носом в крючок. Я поставил катушку на тормоз и вскинул удилище. Упираясь, выпрыгивая из воды, сверкая серебром на солнце, шла ко мне крутобокая большая рыбина с тёмной спинкой, вся в чёрных пятнах. Я взял её под жабры, снял с крючка и положил в сумку.
И началась чудесная рыбалка! У мальчишек по одному хариусу, у меня — три. У них — по два, у меня — пяток. Перед моим спиннингом уже ни гроша не стоили удочки-дубины моих друзей-мальчишек. Илюшка поминутно размахивал удилищем и обливался потом, а я сидел на камне и играючи таскал рыбу за рыбой…
В полдень мы ушли с протоки, и я отдал большую часть улова своим изумлённым друзьям, которые ещё вчера были моими учителями на рыбалке.
Они шли следом за мной до Артыбаша и по очереди несли мою чудесную удочку.
И Илюшка сказал:
— Вот накоплю за лето рублей сто, и будет у меня такая же удочка!..
Второй день мы шли с Илюшкой под парусом по Телецкому озеру и перед вечером увидали посёлок лесорубов — Яйлю.
В одном из домиков, почти у самой дамбы, где пристают катера, какой-то древний дед качал янтарный мёд, отмахиваясь от пчёл большим берёзовым веником.
Мы купили у него котелок мёду прямо с сотами и скоро разбили палатку на берегу залива Камга. Палатка стояла в кудрявом тальнике, вокруг неё росли любимые на Алтае цветы — оранжевые огоньки, или жарки. В тайге эти цветы заменяют и ландыш и сирень. Весной и летом с ними встречают и провожают дорогих гостей. И в каждом доме, особенно где есть девушки, непременно пламенеют букеты этих пушистых огненных цветов.
Я уже хорошо присмотрелся к Илюшке. Он оказался старательным помощником в походе: быстро ставил палатку, легко усвоил кое-какие морские термины. Он правильно «сушил вёсла», держа их гладкими лопастями над водой, пока не было команды «на воду». Ему очень нравилась команда «вёсла на укол». Мы применяли её, когда нужно было оттолкнуться от берега.
Мне лишь казалось необычным, что он почти ничему не удивлялся, хотя шёл по озеру впервые. Перед нами, например, проплывали отвесные скалы, за которые иногда цеплялось красивое белое облачко, — Илюшку это не волновало. Между скалами вдруг появлялась маленькая полянка-елань. Вся она была кумачовая от кипрея, ярко-васильковая от бархатистых цветов шпорника, а Илюшка отворачивался и, что-то мурлыча, глядел на парус.
Удивительно голубое небо было над еланью, а в нём — распластавший крылья орёл. Как давно мечтал я увидеть вот такую картину! А Илюшка сидел на корме, как равнодушный старичок, и не было ему никакого дела ни до орла, ни до красивого неба.
Только неподалёку от Яйлю я понял, что Илюшка не старичок, а мальчишка. Он увидел марала, который казался маленькой коричневой фигуркой под высоким и лысым гольцом, от которого рукой подать до голубого неба. Увидел, свалился с кормы и готов был выскочить на берег и ползти на брюхе среди камней, лишь бы только подкрасться к этому благородному оленю — могучему и недоступному, осторожному и стремительному, с ветвистой короной на красивой, словно точёной голове. И насмотреться, только насмотреться, чтобы все ребята в Артыбаше лопались от зависти, когда Илюшка будет рассказывать о встрече с маралом!
