— Будет, но вряд ли там смогут обслужить по полной программе. Если ты голоден, она, впрочем, раздобудет для тебя несколько яиц.
— Я хочу всего-навсего мороженого.
Перед походом в кафе Квиллер, двигаясь тихонько, чтобы не разбудить сиамцев, зашёл в коттедж за диктофоном и фонариком. Сиамцы блаженно посапывали в шезлонге, на выгнувшейся в форме чаши подушке из кожзаменителя. Сонные головы безучастно приподнялись, приоткрыв щелочки глаз, а потом тяжело опустились обратно.
Кафе занимало один из скромных домиков, построенных, когда западное побережье стали захватывать низы высшего класса и даже верхи среднего класса.
Холодная практичность заменила здесь какие бы то ни было бытовые удобства: появились флюоресцентные светильники, при которых легко мыть пол, тёмная лакированная обшивка, скрывающая сальные пятна, столы с прочными пластиковыми столешницами и устойчивыми металлическими ножками. Судя по числу высоких стульев, разбросанных среди столов, вечер был напряженный. Последний клиент стоял у кассы, пересчитывая сдачу, а кассирша вытирала столы и убирала посуду.
— Простите за беспокойство, — сказал Квиллер. — Я не слишком опоздал, чтобы получить сливочный пломбир?
— Садитесь, — ровным тоном сказала она. — Какого сорта?
— Вы можете быстро приготовить шоколадное мороженое с шоколадной подливкой?
Она вышла из столовой и вернулась со словами:
— Ваниль вся вышла.
— Сойдёт, была бы шоколадная подливка.
Он сел за столик поближе к кухне, чтобы сократить путь для усталой служащей. К его удивлению, дверь кухни, неся ему пломбир, распахнула другая женщина. Она была крепкая, лет сорока, в поварском колпаке (ненакрахмаленном) и в длинном холщовом переднике (с красными полосами томатного сока). Худое её лицо сковывало каменное, типичное для островитянки выражение, а шла она громыхающей поступью.
Брякнув тарелкой под носом у клиента, она сказала:
— А я вас знаю — с Пикакса. Вы приходили перекусить в «Старую мельницу». Я там на кухне вкалывала. Дерек, бывало, вернётся из зала и говорит: «Он здесь, и с подружкой своей». Или скажет: «Он здесь с незнакомой женщиной намного его моложе». Потом мы выглянем потихоньку из кухонной двери и подложим вам на тарелку лишний ломтик свинины или индейки. У нас всегда была для вас наготове собачья сумочка. Ешьте своё мороженое, пока не растаяло.
— Спасибо, — сказал он, погружая ложку в лужицу шоколадной подливки.
— А чего это вы не спросили горячих ирисок? Могу вам сготовить, если хотите. Я знаю, они вам придутся по душе.
— Прекрасно, — возразил он, — только поздно, и вы, верно, устали.
— Не устала. Когда у тебя собственное дело, как-то не устаешь. Правда, смешно?
— Вы, должно быть, Харриет Бидл. Я остановился в гостинице «Домино», а Лори сказала мне, что вы ей помогли, когда ей пришлось несладко.
— Лори — душка. Она мне нравится… Кофейку хотите?
— Выпью, если вы и себе чашечку принесёте.
Харриет отослала свою помощницу домой, сказав, что сама закончит уборку. Потом принесла две чашки кофе и села, сняв испачканный передник и мягкий колпак. Её прямые бесцветные волосы были подрезаны, как догадался Квиллер, на кухне, при помощи ножниц для разделки птицы и чаши от миксера.
— Вам, я знаю, крепкий по вкусу, — сказала она. — Это островной кофе. Другим клиентам мы такого не варим.
Он понял почему: вздрогнул от первого же глотка.
— Что привело вас обратно на остров?
— В острове что-то такое есть — вечно тянет вернуться. Я всегда хотела держать собственный ресторанчик и все стряпать самолично. Потом мистер Эксбридж сказал мне про это кафе и растолковал, как взяться за дело: занять деньжат, купить подержанное кухонное оборудование и все такое прочее. Он славный мужик. Да, пожалуй, вы его знаете. А вы что тут делаете? Пишете для газеты?
— Если нахожу о чём. Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о жизни на острове?
— Как пить дать могла бы!
Он поставил на стол диктофон.
— Я хотел бы записать наш разговор. Не обращайте на это никакого внимания. Просто говорите.
— О чём?
— Об острове Завтрак, когда вы подрастали.
— Трудно было. Ни электричества. Ни ванных. Ни часов. Ни телефонов. Ни денег. Мы, здешние, Завтраком этот остров не зовем. Это остров Провидения.
— Кто дал ему такое имя?
— Первые поселенцы. Божественное Провидение выбросило их на берег, когда их судно разбилось.
— Вы говорите, у вас не было денег. Как же вы жили?
— На рыбе. На диких кроликах. На козьем молоке. — Она произнесла это горделиво.
— А как насчёт необходимого — вроде обуви, муки, охотничьих ружей?
— Охотники тогда ловушки делали. А всё другое, в чём нуждались, они доставали через торговлю с материком. Рыбой по большей части торговали и тем, что на берег выбросит. Мой па построил себе лодку из топляка, который на берег выкинуло.
— Он ещё жив? — спросил Квиллер, думая, что он, пожалуй, один из этих необщительных извозчиков.
— Утонул, когда пытался вытащить сети перед бурей. — Это она произнесла ровным, бесцветным голосом.
— А ваша мать?
— Ма ещё здесь. Всё ещё керосиновыми лампами пользуется. Никогда не уезжает с острова — даже на денёк. Ей уехать — что на Луну слетать.
— Но электричество теперь, конечно, помогает островитянам. На курорте оно есть. В летние дачи уже давно проведен свет.
— Угу, да только многие здешние не могут себе это позволить. Многие всё ещё варят свои собственные лекарства из диких растений. Моя ма помнит, как здесь ещё не было школы. Теперь у нас есть школа об одной общей комнате. Я окончила в ней восемь классов — все в одной комнате и с одним учителем. — Это она произнесла хвастливо.
— Как вы поступили в среднюю школу?
— Осталась с одной семьей на материке.
— А трудно вам было привыкать к новой школе?
— Угу. Конечно трудно. Тяжело. Учителя сказали, что в некоторых вещах я обогнала материковых ребятишек, а ведь считалось, будто островитяне отроду тупые, и нас по-всякому обзывали.
— И что вы при этом ощущали? — сочувственно спросил Квиллер.
— Бешенство! Пришлось обидчиков парочку раз избить до полусмерти. — Харриет стиснула объёмистый кулак.
Он разглядывал эту амазонку с изумлением и сдержанным восхищением.
— Вы, верно, очень сильная.
— Чтобы здесь жить, надо быть сильной.
— Где всё-таки живут островитяне? Я что-то не вижу никаких домов.
— В поселке Провидение, глубоко в лесу.
— Это то, что люди с материка зовут Пиратским?
— Угу. Это меня бесит! — Стиснутый кулак треснул по столу так, что заплясала посуда.
— А как ваши люди относятся к новому курорту?
— Боятся. Они думают, их погонят с острова, как погнали с западного побережья, когда приехали старые богачи.
— А что они думают о туристах?
— Они им не нравятся. Некоторые туристы нахальные… беспутные… полуголые. Последние две недели целая их банда разбивала лагерь возле маяка и таскала такие большущие рюкзаки, что в них ездить можно.
— Висячие диваны, — кивнул Квиллер. — Это и не понравилось больше всего?
— Ну… они сидели кружком без ничего, пили пиво и врубали радио на полную катушку.
— Откуда вы знаете?
— Их видели некоторые охотники на кроликов… Хотите ещё кофе?
Квиллер впервые в жизни отказался от второй чашки: он уже почувствовал, как в голове у него бьют барабаны.
— А каково ваше собственное мнение об отеле Грушевого острова?
— Слишком много всего насчёт пиратов. Это меня бесит!
— Вы считаете, что в истории острова не было пиратов? Может быть, они жили здесь до того, как сюда приехали ваши предки?
Харриет, казалось, разъярилась и снова треснула по столу:
— Всё это вранье! Небылицы!
Он придумал, как переменить тему:
— Около маяка есть памятный диск в честь трех смотрителей маяка. Вы знаете, что с ними случилось?
— Никто не знает, — таинственно сказала она. — Я могла бы рассказать вам эту историю, если хотите.
В голове у Квиллера перестали рокотать барабаны.
— Я бы охотно послушан её, но у вас был долгий трудный день. Вы, наверное, хотите домой?
— Я не хожу домой. У меня наверху кровать.
— Тогда позвольте мне сводить вас на ланч в ваш выходной. Мы поедим в Корсарской комнате.
— Я не беру выходных. Работаю семь дней в неделю. Подождёте, пока я сварганю себе чашку кофею? Вы, конечно, больше не хотите?
У Квиллера было чувство, будто он только что нашёл зарытое сокровище. Тайна маяка никогда не упоминалась у Гомера Тиббита.
— Мой дед, — начала Харриет, — без конца рассказывал эту историю, так что она, прямо скажем, в сердце мне запала. В ней замешан наш прадедушка.
