открывалось так широко…
Но Чарльз не слушает, отмахиваясь от её слов.
– Не было никакого обмана. Думаю, у мистера Спенсера настоящий дар.
Повисает тишина, но наконец мисс Элдридж произносит слабым, дрожащим голосом:
– Вы действительно верите в это?
– Верю.
Я вздыхаю с облегчением. Значит, можно остаться подольше. Джон будет спать в тёплой постели и поправится. Все узнают, что мы говорим правду, и деньги потекут рекой. Теперь всё будет хорошо.
– А ты что скажешь, малышка?
Я не сразу поняла, что мисс Элдридж обращается ко мне. И снова она, не глядя, знает, кто находится рядом. Как ей это удаётся? Она просто догадалась или это какой-то фокус?
– Это было… Мне показалось… – Как трудно подобрать слова. Никто никогда не интересовался моим мнением. – Похоже на правду.
– Славненько. Чарльз, проявите все фотографии. Думаю, нам понадобится больше пластинок, когда всем станет известно об этом, но возместите гостям расходы из нашего собственного фонда. Пока что я буду за всё платить. Маргарет, узнайте, не нужно ли что-нибудь мистеру Спенсеру. Мы должны позаботиться о нём.
– Вы не обязаны этого делать, – говорит Маргарет. – Мы можем выгнать его.
– Я должна. Это мой долг.
Мисс Элдридж протягивает руку и касается каменной стены.
Маргарет хочет что-то добавить, но решает промолчать. Она уходит, не глядя на Джона, и исчезает в доме.
Мисс Элдридж оборачивается и смотрит на меня.
– Как ты себя чувствуешь?
Её глаза пронзают меня насквозь, и я, потупившись, смотрю на свои ботинки и бормочу в ответ:
– Нормально.
– Я вижу, что ты обладаешь большой силой. Я почувствовала это, как только ты пришла к нам. Будь осторожна и слушайся наших указаний.
– Да, мэм, – говорю я, надеясь, что на этом разговор окончен.
Она шепчет что-то Чарльзу, и он ведёт меня обратно в дом и через узкий, изогнутый коридор, который, словно по волшебству, выводит нас прямо к маленькой дверце в тёмную комнату.
Всё утро мы трудимся, проявляя оставшиеся пластинки; даже обед пропускаем.
– Ты когда-нибудь видела нечто столь удивительное? – спрашивает Чарльз, разглядывая бледный силуэт призрака на пластинке. У меня в животе урчит, но Чарльз не слышит. Он поглощён работой, обрабатывает одну пластинку за другой, а затем с помощью инструмента под названием фотоувеличитель направляет свет через негатив на специальную бумагу. После этого изображение появляется, будто по волшебству, когда его опускают в раствор проявителя. Каждый раз меня поражает, как люди возникают на бумаге из ниоткуда. Закончив, Чарльз берёт прищепки и вешает готовые фотографии на тонкую верёвку, протянутую вдоль потолка, для просушки.
– Хочешь быть моим ассистентом? – спрашивает Чарльз. – Будешь охранять фотопринадлежности от мистера Спенсера и помогать мне проявлять пластинки. Я научу тебя. Что скажешь?
Мне хочется завизжать от радости, обнять его, прыгать до потолка. Не верится в такое везение!
– Да, мне бы очень хотелось, – говорю я, надеясь, что он не заметит, как у меня блестят глаза. – С удовольствием.
К тому времени как он заканчивает проявлять пластинки, наступает вечер, и мы с ним идём в переднюю часть дома. Мы выходим на крыльцо, где гости сидят в деревянных креслах и попивают чай. На траве собрался молитвенный круг, ещё одна группа стоит вокруг дерева и поёт гимны. Дождевые тучи и ветер исчезли, и их нестройные голоса уносятся высоко в тёмно-синее небо.
Мы с Чарльзом минуем ряд чёрных автомобилей, припаркованных возле каменной стены, и подходим к запряжённому экипажу у ворот. Он забирается внутрь и жестом зовёт меня за собой.
– Нужно съездить в город и купить новые пластинки для мистера Спенсера, – говорит он, взмахнув поводьями. Лошадь трогается с места и везёт нас через ворота на дорогу, поворачивая на развилке с глубокими бороздами от колёс. – Честно говоря, этой поездки я не ожидал.
Подскакивая на ухабах, экипаж катит в сторону города, по аллеям, окаймлённым деревьями. Облетевшие листья шуршат под колёсами, и птицы поют нам песни.
Чарльз оборачивается ко мне.
– До города несколько миль, так что времени у нас предостаточно, – говорит он. – Расскажи о себе. Как маленькая девочка оказалась замёрзшей чуть ли не до смерти в придорожной канаве? Наверняка за этим кроется интересная история.
Я пожимаю плечами. Любую ложь, которую я скажу ему, мне придётся запоминать, так что лучше помалкивать.
– Я могу поспрашивать в городе. Может, кто-нибудь ищет тебя.
– Никто меня не ищет, – говорю я; он улыбается мне, и его усы закручиваются на кончиках, словно гусеницы.
– От кого же ты бежишь? – спрашивает он, и я опускаю взгляд на ботинки, вспоминая последнее место, где мы останавливались, – Рочестер, Нью-Йорк, – и причину, по которой нам пришлось поспешно его покинуть.
Мы жили в многоквартирном доме в глубине города, где бродяги на улицах рассказывали истории о войне и страх заразиться гриппом не давал нам покоя. Мне не нравилось там. Было душно и пыльно, а в нашем доме стояла кислая вонь. Джон и я поселились в задней комнате, чтобы не попадаться на глаза гостям, и слушали, как клиенты рассказывают мистеру Спенсеру свои печальные истории. Коробки с фотопластинками загромождали все свободные места в комнате, и у нас было много работы.
Каждый день повторялось одно и то же. Режем, режем, режем, клеим, клеим, клеим, щёлкаем, щёлкаем, щёлкаем.
Спина ныла от того, что я постоянно сидела, сгорбившись над камерой, а пальцы отказывались двигаться.
– Нужно вывести тебя погулять, – сказала я Джону в тот вечер, но он покачал головой.
– Нельзя.
– Тебе необходим свежий воздух. Здесь ты никогда не поправишься.
Он кашлянул в кулак, и его худенькое тело задрожало.
– Вот видишь?
– Хорошо, – сказал он. – Только ненадолго.
Когда мистер Спенсер отправился на боковую и наступила тишина, я приоткрыла окно и помогла Джону выбраться в переулок позади дома.
– Погуляй со мной, – сказала я и, вдыхая ночной воздух, взяла его под руку, чтобы он мог опереться на меня. Мы вышли через калитку на тротуар и смотрели, как мимо проезжают люди в автомобилях, не подозревая о странных детях-призраках, притаившихся в тени.
– Здесь красиво, – сказал Джон.
– Нет. Мерзко и серо. Жаль, что мы не можем вернуться домой.
Я обняла его за плечи. Мы вдыхали запахи улицы и разглядывали ряды узких зданий, освещённых оранжевым светом уличных фонарей.
Вдруг я услышала шорох в переулке позади нас и увидела мужчину во тьме. Поднеся руки к глазам, он заглядывал в наше окно.
Хорошо, что он не заметил нас. Я притянула Джона к себе, прячась за калиткой.
– Не надо было выходить, – сказал Джон.
– Тихо, – шепнула я.
– Он знает, что мы здесь, – сказал Джон слишком громко.
Мужчина замер на месте, глядя в нашу сторону, и я ещё крепче обняла Джона, прижимаясь к стене переулка, стараясь слиться с кирпичами.
– Кто там? – шепнул мужчина. – Эй ты. А ну-ка выходи.
Он направился к нам. Ступил в лучный свет, и я увидела, что он тощий, как жердь, в синем пиджаке и шляпе-котелке. На вид знакомый. Я видела его через дверную щёлочку у нас
