КЛАССНЫЙ КОМАНДИР И РОТНЫЙ НАСТАВНИК
- Время пахнет порохом! - говорят взрослые и сокрушенно качают головами. Запах пороха пропитывает гимназию. Классы огнеопасны. Каждая парта пороховой склад, арсенал и цейхгауз. Кондуит ежедневно регистрирует: У ученика IV класса Тальянова Виталия, пытавшегося бежать "на войну", отобран г. надзирателем, при задержании на пристани, револьвер системы "Смит и Вессон" с патронами и краденый чайник, принадлежавший старьевщику и им опознанный. Вызваны родители. У ученика II класса Щербинина Николая обнаружены в парте: один погон офицерский, темляк от шашки, пакет с порохом, пустая металлическая трубка неизвестного предназначения. Изъяты из ранца: обломок штыка, револьвер "пугач", шпора, кисет солдатский, кокарда, рогатка с резинкой и ручная граната (разряженная). Оставлен после уроков дважды по три часа. Ученик V класса Маршутин Терентий якобы неумышленно выстрелил в классе на уроке из самодельной пушки, выбив стекло и осквернив воздух. Лишен права посещения занятий в течение недели. У гимназистов гремящая походка: карманы полны отстрелянных ружейных гильз. Мы собираем их на стрельбище, за кладбищем. Просторный ветер играет на кладбище в "нолики и крестики". Из-за пригорка видны заячьи морды ветряных мельниц. На небольшом плоскогорье скучает военный городок. В его дощатых бараках размещен 214-й пехотный полк. Ветер доносит запах щей, махорки, сапог и иные несказуемые ароматы армейского тыла. Между нами, воспитанниками Покровской мужской гимназии, и рядовыми 214-го пехотного полка, царит деловая дружба. Через колючие проволочные ограждения военного городка взамен наших бутербродов, огурцов, моченых яблок и всяких иных штатских яств мы получаем желанные предметы армейского обихода: пустые обоймы, пряжки, кокарды, рваные погоны. В особой цене офицерские погоны. За один замаранный смолой погон прапорщика каптенармус Сидор Долбанов получил от меня два бутерброда с ветчиной, кусок шоколада "Гала-Петер" и пять отцовских папирос "Триумф".
- И то продешевил, - сказал при этом Сидор Долбанов. - Так только, по знакомству, значит. Как вы, гимнаэеры, по моему размышлению, тоже на манер служивые, все одно, как наш брат солдат... и форма и ученье. Верно я говорю? Сидор Долбанов любит говорить о просвещении. - Только, брат, военная наука, - философствует он, уписывая нашу колбасу, - военная наука вникания требует, а с ней ваше ученье и не сравнять. Да, Это что там арихметика, алгебра и подобная словесность... А ты вот скажи, если ты образованный; какое звание у командира полка - ваше высокородие аль ваше высокоблагородие? - Мы этого еще не проходили, - смущенно оправдываюсь я. - То-то... А что, хлопцы, классный командир у вас шибко злой из себя? - Строгий, - отвечаю я. - Чуть что - к стенке, в кондуит и без обеда. - Ишь, истукамен! - посочувствовал Сидор Долбанов! - Выходит, дьявол, вроде нашего ротного... - А у вас есть ротный наставник? - спрашиваю я. - Не наставник, а командир, съешь его раки! - важно поправляет Долбанов. Ротный командир, его благородие, сатана треклятая, поручик Самлыков Геннадий Алексеич. - Гнедой Алексёв! - изумленно выпаливаю я.
БРАТИКИ-СОЛДАТИКИ
Старшие гимназисты гуляли по Брешке с прапорщиками. Хотя это и нарушало правила, однако для доблестного офицерства делались исключения. Рядовые козыряли. Гимназистки кокетливо щипали корпию. Мы завидовали. Однажды во время урока в класс вошел инспектор. Борода его выглядела умильно и почтительно. - В город прибыли первые раненые из действующей армии, - сказал инспектор. - Мы пойдем встречать их... Эй, "Камчатка", я кому говорю? Тютин! Ты у меня, дубина стоеросовая, останешься на часок, шалопай!.. Так вот, говорю, выйдем всей гимназией встречать наших славных воинов, которые... зто... того... пострадали за государя и веру православную... Словом, живо в пары! Только чтоб на улице держать себя как подобает. Слышите? А не то я вас... башибу-зуки, галашня, вертихвосты! Архаровцы! Шальная команда! Смотрите у меня! Улицы были заполнены народом. Висели трехцветные флаги. Раненых по одному везли в разукрашенных экипажах городских богачей. Каждого солдата поддерживала дама из благотворительного кружка, одетая сестрой милосердия. Все это было похоже на свадебный кортеж. Городовые отдавали честь. Раненых поместили в новеньком лазарете в бывшей приходской школе. Там хозяйничали запыхавшиеся дамы. Тут же в большой палате был устроен торжественный концерт. Умытые, свежевыбритые, надушенные фронтовики, обложенные подушками, бонбоньерками, коробками конфет, сконфуженно слушали громогласные речи "отцов города". Некоторые держали украшенные бантиками костыли. Наш четвероклассник Швецов продекламировал стихотворение "Бельгийские дети". За его спиной выстроились шесть второклассников и гимнастическими движениями сопровождали чтение. Гимназистка Ра-зуданова, дочь земского начальника, сыграла на рояле "Жаворонка" Глинки. Раненые неловко ерзали и беспокойно ворочались. Последним выступил фармацевт из частной аптеки поэт и тенор. После этого с кровати поднялся высокий белесый солдатик и робко прокашлялся. - Просим! Просим! - закричали все, аплодируя. Когда все стихло, раненый сказал: - Дозвольте сказать... Господин доктор, и уважаемые господа дамочки, и сестрицы, и подобные... Мы, значит, через все это... ваши милости... очень к вам благодарны. Только бы... нам, виноват, извините, маленько насчет чтобы, значит, это... поспать требуется, в дороге-то три дня не спамши...
ДУХ ВРЕМЕНИ
В бараках пороли солдат. В офицерском собрании какой-то прапорщик назвал другого армянской мордой. Оскорбленный выстрелил в обидчика и убил его наповал. Раненых везли с фронта как попало и клали уже куда попало... Потом взяли Перемышль. Лабазники, субъекты из пригорода Краснявки, кое-кто из чиновников прошли по улицам, неся впереди, как икону, портрет царя. Они заражали воздух воплями, трехцветным тре-пыханьем и перегаром денатурата. Словно торжество подогревалось на спиртовке. Опять ходил по классам инспектор. Он парадно нес свою бороду, торжественную, раздвоенную, победоносную, как хоругвь. Мы вышли на крыльцо гимназии, чтобы приветствовать манифестантов. По знаку директора мы кричали "ура". И было что-то гнусное в этой горланящей толпе. Казалось, что пойдут вот сейчас бить окна, убивать людей... Какая-то тупая, душная, непреодолимая сила двигалась на нас и давила сознание. Это было похоже на ощущение попавшего в самый низ "кучи мала", когда тебя, беспомощного, плющит навалившееся беспросветное удушье и нет даже возможности протолкнуть крик... Однако все обошлось. Только ночью отца - доктора - вызывали спасать какого-то опившегося денатуратом "патриота". Манифестация произвела сильнейшее впечатление на Оську. Оська был великий путаник, подражатель и фантаст. Для каждого предмета он находил совершенно новое предназначение. Он видел вторую душу вещей. В те дни он, как теперь говорят, обыгрывал... отломанное сиденье с унитаза. Сначала он сунул в отверстие сиденья самоварную трубу, и получился пулемет "максим" со щитком. Потом сиденье, как хомут" было надето через голову деревянной лошади. Все это еще было допустимо, хотя и не совсем благопристойно. Но на другой день после манифестации Оська организовал на дворе швамбранское и совершенно кощунственное шествие. Клавдюшка несла на половой щетке чьи-то штаны со штрипками. Они изображали хоругвь. А Оська нес пресловутое сиденье. В дыре, как в раме, красовался вырезанный из "Нивы" портрет императора Николая Второго, самодержца всероссийского. Негодующий дворник доставил манифестантов к папе. Он грозил пожаловаться в полицию. Но, опустив в карман небольшое папино даяние, быстро смирился. - Дети, знаете, очень чутко улавливают дух времени, - глубокомысленно твердили взрослые. Дух времени, очень тяжелый дух, пропитывал все вокруг нас...
НАС ОБУЧАЮТ ВОЙНЕ
Зимой нас вместе с женской гимназией водили в военный городок, чтоб показать примерный бой. Кругом было холодно и бело. Полковник объяснял бой дамам из благотворительного кружка. Дамы грели руки в муфтах и восхищались, а при выстрелах затыкали уши. Бой, впрочем, был очень некрасив и совсем не такой, каким его изображали в "Ниве". Черные фигурки ползли по полю, бежали стада дымов, образуя завесу, зажигались какие-то огни. Нам объяснили: сигнальные. Звук перестрелки цепью издали напоминал трепыханье на ветру длинного флага. Из окопов воняло гадостно. Полковник сказал: - Атака. Фигурки побежали, деловито произнося "ура". - Всё, - сказал полковник. - Кто же победил? - заинтересовалась публика, ничего не поняв. Полковник подумал и сказал: - Те победили. Потом полковник предупредил, глядя вверх: - А сейчас ударит бомбомет. Бомбомет действительно ударил, и очень громко. Дамы испугались. Лошади извозчиков шарахнулись. Извозчики выругались в небо. Бой кончился. Участвовавшая в показательном сражении рота прошла перед гостями. Роту вел лукавый подпоручик. Поравнявшись с нами, солдаты с заученным молодечеством запели непристойную песню, лихо посвистывая и напрягая остуженные глотки. Гимназистки переглядывались. Гимназисты заржали. Кто-то из учителей кашлянул. Забеспокоилась толстая начальница. - Подпоручик! - крикнул полковник. - Это что за балаган? Отставить! Позади всех шел, спотыкаясь в огромных сапогах и путаясь в шинели, маленький, тщедушный солдатик. Он старался попасть в ногу, быстро семенил, подскакивал и отставал. Гимназисты узнали в нем отца одного из наших гимназистов-бедняков. - Вот так вояка! - кричали гимназисты. - У нас в третьем классе его сын учится. Вон стоит. Все захохотали. Солдатик подобрал шинель руками и вприпрыжку, судорожно вытянув шею, пытался настичь свою роту. Третьеклассник, его сынишка, стоял, опустив голову. Красные пятна ползли по его лицу. Дома меня ждал с нетерпением Оська. Он жаждал услышать описание боя. - Очень стреляли? - спросил Оська. - Ты знаешь, - сказал я, - война - это, оказывается, ни капельки не красиво.
