- Приступим, - говорит Дмитрий Александрович. - Аня, держи помидор.
Хорошо. Зато у нее есть такая страна, она называется Аня. И была у нее страна, называлась - любовь.
- Саша, ну что же вы ничего не едите?
И есть у нее страна - это простая речка, березы, песок на берегу. И плевать она хотела на его Северный полюс. На плоты и мотоциклы.
- Ну, так как же с мотоциклом? Аня, хочешь на мотоцикле?
Аня хочет. И Леша тоже. А Саша молчит.
И вдруг замолкает Дмитрий Александрович. Он смотрит в огонь. Он думает о своей стране. Как она зовется? Этого Саша не знает. Но Дмитрий Александрович знает, как зовется его страна. Она не зовется ни Аней, ни Лешей. Она зовется...
- Эх, - говорит Леша с досадой, - сюда идут.
И правда, через капустное поле, которое отделяет речку от леса, идут горожане с велосипедами, с футбольным мячом. Они кричат, смеются.
И, не сговариваясь, Дмитрий Александрович и Леша начинают собираться в обратный путь. Саша накидывает сарафан, Аня, пыхтя, натягивает сандалии, и Дмитрий Александрович застегивает ей ремешки. Домой. На дачу. В жаркий день. К гамаку. Они молча идут через капустное поле. Аня сидит на плече у Дмитрия Александровича. И вот уже виден издалека забор.
- Ба-абушка! - кричит Аня. И командует:
- Митя, давай быстрей!
А через несколько дней Леша сообщил всем, что оставляет школу и поступает в авиационное училище. Что он уже ходил в Костомаровский переулок и в райком комсомола и что "теперь уже ничего не поделаешь". Никто не знал, что такое "Костомаровский переулок", но было ясно: там решаются судьбы, и спорить с Костомаровским переулком бесполезно и безнадежно.
В Костомаровском переулке заседали медицинская и мандатная комиссии, шел набор в летные училища. С характеристикой, которую дала ему комсомольская организация и подписал комсорг Ваня Меркулов, Леша переступил порог большой комнаты. В глубине ее за большим столом сидели четверо, посредине почему-то моряк.
- Товарищ капитан, - сказал Леша, - мой брат штурман, погиб в Испании. Я тоже должен быть штурманом, я ему обещал. Я здоровый, у меня значок ГТО второй ступени, я ворошиловский стрелок, у меня рекомендация комсомола, я знаю, что вы берете заводских ребят, у которых только девять классов. И родители мои согласны, только это все равно. И я уже давно решил.
Моряк взял Лешино заявление, рекомендацию и паспорт. - Пусть пройдет комиссию? - нерешительно сказал он. И остальные кивнули.
И пошло, и пошло: Лешку крутили на белом металлическом стуле, прослушивали и простукивали, он твердо назвал цвета лампочек и безошибочно определил запах воды, спирта, йода. Все было прекрасно. Маловат вес, но это ничего. Паспорт Леше уже не вернули. Не сегодня завтра его остригут под ноль, и он уедет...
Саша с жалостью смотрела на отца. И со мной так будет? - спрашивала она себя. Аня вырастет и станет делать, что захочет? И я не пойму, не услышу, зачем она это делает, и буду только сердиться и плакать?
Константин Артемьевич не плакал. Он и не кричал, как, бывало, прежде. Он ходил по комнате из угла в угол, потемневший, крепко сжав губы.
Когда человек кричит и ругается, можно ответить ему криком, даже если он твой отец. Но если человек молчит? Молчит и страдает?
- Папа, - говорит Леша. - Я даю тебе слово. Я потом кончу академию, у меня будет, будет высшее образование. Но я давно уже решил, и в Костомаровском переулке сказали...
Нина Викторовна только плакала. Тетя Маргарита бушевала:
- Ты распустил их, Костя. Они делают у тебя все, что хотят. До чего же это дойдет?
А Леша собирался в путь. Блестя глазами, он бегал по городу, что-то покупал, не забыл сфотографироваться и одарить своим портретом чуть не всех девочек в классе. Он говорил Саше:
- Ты одна меня понимаешь. Меня удивляет, что Поливанов поддерживает родителей, он уж, кажется, мог бы меня понять. Он хороший парень, как ты считаешь? Я считаю, он парень свойский.
Леша уехал. В квартире сразу стало тихо. Прежде телефон звонил как оголтелый: "Можно Лешу? Его спрашивает одна девочка... один мальчик... его товарищ... Машина мама... Тамарин папа..." Прежде в гости ходили ребята девятиклассники. Они приходили втроем, вчетвером и всегда разговаривали так, словно им надо было перекричать целую толпу.
Сейчас стало тихо. Из Лешиных товарищей продолжал ходить только кинооператор Поливанов. К нему все привыкли. Не только Аня. Даже Константин Артемьевич и Нина Викторовна. Что они! Даже соседки. Зачем он ходил к ним в дом? Что нашел у них? Разве что грелся у этого очага - бессемейный.
- У меня всего и семьи что нянька. Она меня и вырастила. Суровая, потачки не давала.
- Погодите, - говорил Константин Артемьевич, - а что же вам мешало обзавестись семьей?
- Трудно обзавестись отцом и матерью, - уклончиво отвечал Дмитрий Александрович. - Они у меня актеры, люди перелетные. Они меня на няньку оставили, когда мне и пятине было. Потом разошлись. Ну что, обычная история.
- Не такая уж обычная, - задумчиво говорил Константин Артемьевич.
Спрашивая о семье, он, пожалуй, имел в виду не мать и не отца Дмитрия Александровича. Но, не получив прямого ответа, не находил возможным продолжать допрос.
Да, Аня, Нина Викторовна, отец и даже соседки Ольга Сергеевна и тетя Даша привыкли к Дмитрию Александровичу. Не могла к нему привыкнуть одна Саша.
- До чего интересный! - закатывая глаза, говорила Ольга Сергеевна.
Интересный? Может быть. Высокий, светлые волосы, откинутые назад, лоб широкий. Губы длинные, насмешливые. Да, хорошее лицо: умное, энергичное, твердое. Но что с того? Мало ли красивых и умных людей на свете? Что-то в нем мешало Саше. Что-то казалось ей настырным, развязным.
Он часто ожидал ее на улице у больницы. Иной раз даже после ночного дежурства поутру она, выходя из больницы, видит: он стоит и поджидает ее.
- Дмитрий Александрович, - сказала она однажды, и когда вы только работаете?
- Работа не зверь, в лес не убежит. Не смотрите так строго и не думайте, что я бездельник. Я люблю свою работу, но ясам себе хозяин, Удовлетворяет вас такое объяснение?
- Не очень. По-моему, вы делаете только то, что вам вздумается.
Он посмотрел на нее внимательно:
- Ну что ж, пожалуй, вы правы. Но мне "вздумываются" разные хорошие вещи. А если вы хотите знать, зачем я надоедаю вам, извольте: Леша, уезжая, оставил вас на мое попечение.
- Между прочим, я давно уже совершеннолетняя.
- Я тоже совершеннолетний. Но я люблю, когда обо мне заботятся и не дают мне скучать. Давайте пойдем сегодня в Музей западной живописи, хотите?
- Нет. Не хочу.
Нет, она не пойдет с ним в Музей западной живописи. Там надо смотреть и молчать. А он будет говорить без остановки, и еще непременно скажет: "Так не бывает". Саша вспомнила, как они с Андреем ходили в Музей западной живописи. Андрей повел ее в зал Пикассо, и Саша с удивлением спросила:
- Отчего ты такой? Что с тобой?
- Я боюсь обернуться, - ответил он.
Саша тотчас обернулась и заставила обернуться его. На стене у окна висело такое знакомое по репродукциям полотно - старик и мальчик. Они были синие - их лица, одежда, и глубоко глядящий взгляд, и яблоко в руке мальчика. Тоска смотрела из темных глаз, тоска безнадежная, примирившаяся, покорная и вечно живая.
Молча бродили они по залам музея. Перед самым уходом они остановились около полотна, на котором хмурился осенний вечер - размытые сумерки и осколок луны, показавшийся из-за верхушки дерева. И дерево, и небо, и полумесяц были неяркие, призрачные.
- Так не бывает, - сказал кто-то за их спиной.
- Так бывает, - отозвался Андрей.
И когда они с Сашей вышли из музея, он вдруг остановился. Были ранние осенние сумерки. Дерево против Андрея и Саши, более темное, чем небо, как бы врезалось в эту размытую синеву. И, повернув рожки к дереву, повис над ним неяркий, призрачный полумесяц. Они стояли и смотрели на это, не перемолвившись словом, очень богатые и очень счастливые.
Нет, она не пойдет с Поливановым в Музей западной живописи. Поливанов не умеет молчать, в нем нет тишины.
- Ну, а в консерваторию? - услышала она его голос.
- Нет.
- Пожалуй, вы правы. Я тоже не очень люблю серьезную музыку. Скучновато.
Эх ты... - подумала она.
Однажды он принес Нине Викторовне билет на гастроли Ленинградского балета. Нина Викторовна была счастлива, она мечтала посмотреть "Ромео и Джульетту".
- Дмитрий Александрович, милый, - воскликнула она, - и как вам удалось достать?
- Посредством улыбки! - ответил он и окончательно загубил себя в Сашиных глазах.
"Посредством улыбки!" Никогда бы Андрей так не сказал! И тут же рассердилась на себя: что это я сравниваю? Как я могу сравнивать?
"Посредством улыбки!" Да, он был самоуверен. Ему казалось, что "посредством улыбки" можно добиться всего на свете.
Иногда он вдруг исчезал на неделю, потом снова появлялся и ходил за нею, провожал неотступно и торчал у них дома, мозоля Саше глаза. Однажды Сашу позвали к телефону, и она услышала в трубке глуховатый голос:
