Ворона подходит к звонку, дёргает за верёвочку. Раздаётся мелодичный звон.
– Чтение, – объявляет Никита.
И ворона спокойно перелистывает книжечку, сделанную из фанеры.
– А теперь посчитай на счётах. Правда, ребята, щёлкает, как настоящий бухгалтер! – хвалит Никита ворону. – Клювом птица защищается, клювом себе пищу достаёт. Вот сейчас Кара покажет вам урок физкультуры – как свой клюв закаляет.
Стоит на столике приспособление деревянное вроде буквы «Т», а по бокам висят погремушки. Подходит к погремушкам ворона и лихо переворачивает их.
– Молодец, Никита! Самый настоящий дрессировщик! – аплодируем мы.
А после выступления Никита подбегает ко мне и говорит:
– Ну, Натка, возьмёшь мою артистку Кару к себе? Хватит ей в самодеятельности быть – она уже артистка.
– Погоди, Никита, это разве не Глупында?
– Она, конечно, она самая. Только посуди, Натка, такую умницу Глупындой называть просто обидно. Теперь она Кара.
– Кара? – переспросила я.
– Ну да! Каркает она точь-в-точь как здесь, в поле, дикие вороны. Услышит их карканье и отвечает. Я её выпустил. Думаю, полетит в поле, а она нет – опять за мной и всё каркает. Наверное, сердится, что расстаться с ней хочу. Эх ты, Кара, Кара! Карушка!
Только произнёс новое имя Никита, как ворона сразу громко каркнула и стала чистить свой клюв о Никитину куртку.
Слыхали ли вы, друзья, о микрорайоне? Это, конечно, может быть и участок леса, где солнечные лучи пронизывают грибные шляпки и землянику, и изгиб большой или малой речки, и одна шумная говорливая улица города. Всё это микрорайон. Но мне хотелось бы вам рассказать о том микрорайоне, где я жила и где появился дорогой моему сердцу большой театр «Малышка». Его создали во дворе огромного нового дома, что вырос на юго-западе столицы.
Однако прежде несколько слов о доме. Мы увидели его тотчас, как закончилась стройка. Мы знали, что вскоре здесь будем жить, поэтому с трепетом подходили к нему.
Восьмиэтажный, ещё молчаливый дом важно смотрел чистыми окнами-глазами на нас, будто знакомясь. Шутка ли, шесть тысяч людей – микрорайон жизни! Он должен радушно их встретить и разных людей сделать соседями и друзьями.
Мы смотрели на дом с почтением и восторгом, а голуби, первые новосёлы, уже весело и домовито обживали балконы и подоконники.
День клонился к вечеру, но мы стояли, не замечая этого. Когда же багрянец заката, будто сговорившись с неоновой рекламой и светофорами, разлил по окнам своё отражение, маленькая девчушка, протягивая руки, нетерпеливо крикнула:
– Ну бабушка! Я хочу туда, на ёлку! Видишь, она у всех ведь, ёлка!
Так и случилось, что в преддверии лета каждый из нас вдруг отпраздновал Новый год.
– Простите, у вас нет лишнего… котёнка? – спросил меня гражданин, растерянно топтавшийся у своей груженной мебелью машины.
– Что? – удивилась я.
– Представляете, прозевал двух котят! Из-под носа ключи отобрали! – воскликнул он в сердцах, поднимая руку с металлическим кольцом, к которому были уже по-хозяйски прикреплены ключи, точно такие же, как и у меня, – ключи от новой квартиры.
– Вася, да ты объясни толком, в чём дело! Видишь, гражданка растерялась, – раздалось из кабины.
Вслед за этим дверца открылась, и я увидела мужской бот, вылезший из-под двухъярусной юбки, затем плотную полу весеннего пальто, и сразу перед нами встала властная старуха.
– Моя тёща… – вздохнул тот и сбивчиво заговорил: – Вот, говорит, будто кошка первой должна по половицам пройти, тогда жильё сразу будет обжито.
– Ну конечно, – произнесла тёща, – примета есть, исстари ведётся. Кошки – живые ключи от нового дома.
– Входить в квартиру не хочет. Подавай ей кошку, и всё тут. Аквариум купил – не подходит.
– Да нешто я одна выделяюсь, Васенька? Вон гляди – у каждого на руках кошка, и небось никто не сопротивлялся да не говорил: «Паркет не половицы, ключи не кошка!» – проворчала старуха, торжествующе глядя на вновь приезжающих.
Двор был точь-в-точь птичий рынок. А новые жильцы всё прибывали с собаками, с кошками разных мастей и, пожалуй, одной породы – обыкновенными, самыми простыми. Мой ангорский кот, по кличке Флюс, казался здесь ещё более надутым и важным.
– Послушайте, ведь у вас много живности: две собаки, попугай, кот. Последний вам ни к чему, тем более кошка и собака в одной квартире. Подумайте, – убедительно начал гражданин.
– Видите ли, это моя работа. Я дрессировщик. Флюс, Хвостик и Жако – артисты.
– Но может быть, хоть напрокат дадите кошечку? На час, на два. Вернём в полном порядке.
– Пожалуйста, – согласилась я. – Только к вечеру я его заберу обратно. У него завтра выступление.
– Премного благодарны, – поклонилась старуха, прижимая кота к себе, и тотчас они шумно направились в подъезд.
…Вечером я пошла за своим гастролёром. Пятый этаж, квартира номер двадцать. Всё правильно. Звоню.
– Здравствуйте! Вы за артистом? Сейчас-сейчас! Маша, я пошёл в четвёртый подъезд к Степановым. Нет, нет, вы не волнуйтесь, кот сейчас будет на месте. Я его днём отдал. Прямо умоляли. У них сын в кружке юннатов. На артиста хотелось полюбопытствовать. А ведь и верно кот – артист! Добрых четыре часа в квартире, а чтоб где визитную карточку – ни-ни!
Мы отправились с соседом дальше.
У Степановых кота не оказалось. Там, улыбнувшись, сказали:
– Кот золотой. Его нарасхват. Из седьмого подъезда приходили. Они свою кошку выгнали, ведь квартира новая, кому приятно в доме грязь разводить. Ну и вашего зверюшечку на часик попросили. Он учёный! – с уважением произнесла хозяйка этой квартиры.
И нам пришлось идти в седьмой подъезд, затем в двенадцатый. Здесь на одной из дверей мы увидели записку: «Ушёл на дежурство. За кота не волнуйтесь. Верну в домоуправление завтра в 9.00».
Василий Степанович – так звали моего соседа – уверял меня, что завтра Флюс будет на месте.
– Моя вина, но ничего. Увидите!
Рано утром я действительно увидела прежде всего домоуправа. Он строго глядел на меня из-под вздыбленных бровей и спрашивал:
– Фамилия, имя, отчество? Учреждение, где работаете?
– В театре зверей, – неуверенно из-за непонятного самой смущения произнесла я.
– Так-так… Вот, гражданка, если ещё будете распускать по всему дому свой театр, то будем говорить в милиции.
– Я вас не понимаю, – ответила я.
– Зато дворника поймёте. Артемьев, отдай гражданке имущество и покажи руки…
Домоуправ уступил место. Вперёд вышел дворник. Поставил передо мной огромный шевелящийся куль. Показав мне пятнистые от царапин и йода руки, сказал:
– Пострадал на работе. Доконали. Думаете, легко было в один куль все предметы согнать? Получайте! – Он ловко сдёрнул верёвку.
И тотчас произошло нечто фантастическое: живой кошачий источник забил из куля. Одна, вторая, третья… десятая… Сколько их?!
Я отшатнулась:
– Не мои кошки! Нет, нет, тут недоразумение.
– Не отрекайтесь, гражданка. Жильцы подтверждают, что кошек им вчера вы сдавали напрокат. Кстати, за остальными зайдите в домоуправление. Артемьев, сколько их там осталось?
– Семь штук, товарищ домоуправ.
Я не успела ответить, как дверь распахнулась, и на пороге появился сияющий Василий Степанович. На руках у него сидел отъевшийся за день своих гастролей мой кот Флюс.
– Товарищ Дурова, прокат окончен. Принимайте своего артиста. Э, да у вас целый кошачий ансамбль тут…
Это было хуже взрыва.
– Ош-штрафуем! – взревел домоуправ.
– Ишь на дому театры устраивают, – вторил ему дворник.
На лестничной клетке толпились новые жильцы.
– Немедленно закрыть кошачий распределитель! – сказал домоуправ и в сопровождении дворника удалился.
– Василий Степанович, хотите кошечку, котёнка? Выбирайте, теперь есть лишние, сколько угодно, – мрачно, с издёвкой обратилась я к соседу.
Тот, виновато опустив голову, пятился к двери.
Всякий театр, конечно, имеет свою историю. А всякая история имеет начало. Имеет историю и наш театр «Малышка», несмотря на свою молодость. Весь вопрос в том, что считать началом. Во всяком случае, я не согласна с управдомом, который склонен считать началом неприятное происшествие со штрафом за первую репетицию футбольного матча между командами «4-Пудель-4» и «Разношёрстная дворняжья сборная».
Итак, с чего же началось? Мы не рыли котлованов, не управляли долговязым краном, укладывая тяжёлые блоки фундамента. И если бы даже наш театр имел собственное здание, его по справедливости украшала бы не четвёрка бронзовых коней, а упряжка из пуделя, бульдога, фокстерьера и двух лохматых дворняг.
Началось всё с высыхающих во дворе луж, с громкого чириканья воробьев, дерущихся из-за первого червяка, – словом, с того дня, когда тупоносые ребячьи калоши уступили место башмачкам-скороходам, бантики в косичках прыгали в лад с крутящейся верёвочкой и слово «ручеёк» уже означало не талую воду, бегущую вдоль улицы, а шумную игру, известную ребятам любого двора в любом городе.
