— Стол разрубил. — Он посидел у ее ног и снова пошел на кухню. Принес еще несколько досок. Потом еще… Они ели… Пили чай с солью. По щепотке соли. Потом он ушел.
А вскоре его принесли и положили возле печурки. Он лежал на полу. Он не мог подняться, и никто его не мог поднять.
— Ничего, — говорил он. — Мышка-то бегает… Я немного ослаб. У тебя дом счастливый, Аня. Будем жить! Будем!..
— … Это было в феврале месяце, в самый страшный месяц. Я тогда тоже лежала, а ты пришел, помнишь? — спросила Анна Ивановна.
— Нет, — задумался, нахмурился. Помешивал в стакане ложечкой. — Не помню. Уже забывать стал. Сколько лет прошло.
— А ты тогда спас меня, Саша.
— Не надо. Оставь! — он поморщился. — Ну что ты при ребятах такое говоришь. Подумают невесть что. Они этого не видели, не знают, и слава богу. И не надо. А были ведь и получше дни. Давай их вспоминать.
— И хорошее было. Всякое было. Такая большая жизнь прожита.
— Почему «прожита»?
— Да куда уж нам! Все позади! Смотри, какие верзилы выросли!
— Нет! С этим я, Анна Ивановна, не согласен! Мы с тобой еще поживем и поработаем. Я думаю жить и жить. Жизнь мне еще совсем не надоела. Годы идут, летят они — это верно. И чем старше становишься — тем быстрее летят. Но уходить я не собираюсь. Рано. Мы с тобой еще многое можем сделать!
— Саша, но ведь тебе всего два года до пенсии!
— Что ж такого! Я еще поработаю, потружусь. Хоть у меня должность не ахти какая. Но без завода я не могу. Нет меня без него. Всю жизнь я с коллективом, работал в коллективе, жил, и по-другому я не могу. Не могу!
Они оба задумались, отодвинув стаканы. Молча и туманно смотрели в пространство. Анна Ивановна подперла голову рукой. Затем вздохнула.
— А вы шли бы, ребята, погуляли. Смотрите, какая погода. Здесь вам неинтересно. А мы с Сашей еще посидим, поговорим…
— Верно, — согласился дядя Саша. — Идите…
Мы вышли на улицу.
В стороне залива засыпал день.
Небо там синело, как стекло громадной витрины. Мы тихо шли по широкому проспекту. Постепенно, незаметно гасло небо, как гаснет в театре свет. Но темнота так и не наступила, сгущалась синь и лишь подворотни домов стали черными.
— Мне кажется, что я по вечерам не гуляла больше года, — сказала Инна. — Город совсем другой. Какой-то очень чистый. И большой. И такой удивительно красивый. Не хватает только музыки.
— Верно, — согласился я.
Мы бродили, пока Инна не озябла.
— Знаешь, давай куда-нибудь зайдем, погреемся, — предложила она. — И музыку послушаем.
Мы зашли в кафе «Север».
Прошли в зал и сели за свободный столик. Заказали кофе. Я осмотрелся и неожиданно увидел Витю. Он сидел за соседним столом в компании парней. Их было человек шесть. Плечистые, дюжие молодцы, стул под каждым — как детский стулик. Пятеро, склонившись к центру стола, голова к голове, слушали, а шестой что-то шептал, озираясь. И вдруг — га-га-га-га-га! — все разом откинулись назад. Как зонтик открылся. Га-га-га-га-га! И смолкли.
Улыбаясь хитро, оглядывались. Витя увидел нас.
— А! — кивнул он нам. — Идите сюда! Братцы, потеснитесь. А это моя сестра. Единоутробная!
«Братцы» вскочили, галантно раскланялись, загремели стульями.
— По такому поводу не мешало бы винца. Да побольше!
— Тебя Филя искал, — сказала Инна Вите. — Несколько раз к нам домой звонил. Ты сегодня играл?
— Да нет. Пошел швырнул ядро. Оказалось, по второму разряду. Сам не понял, как вышло. Ведь никогда не тренировался. В первый раз взял… Потом смотался с одним парнем. Хохма! Одеваемся, слышу, меня ищут. Желают лавры возложить. Где, где? А нас уже и след простыл. Зачем нам лавры! Вот мы где, здесь! Ку-ку!
— Как тебе не стыдно, Витька! — шепнула Инна. — Тебя там Филя искал. Ведь ты ему обещал. Ну как ты можешь так, пообещать и не сделать.
— Это моя сестра. Прошу любить и жаловать! Она любому из вас может прочистить мозги. Здесь же! Она это здорово умеет. И даже мне!
— Да, потому что ты…
— Потому что я, по ее словам, не такой как все. Но граждане! Новое и молодое приходит на смену старому. Закон диалектики! И может быть, во мне уже прорастают какие-нибудь ростки нового! Присмотритесь!
— Пижон ты. Ломаешься, даже неприятно на тебя смотреть. Будь ты немножко серьезнее.
— Точка. Буду! Какая мне разница! А по такому поводу выпьем по рюмочке и идем домой. — Он наклонился и тревожно спросил Инну: — Там мама одна? С дядей Сашей? Тогда порядок…
Домой мы возвращались трамваем.
Выйдя из трамвая, Витя нахлобучил на глаза шляпу, заложил глубоко в карманы руки и, насвистывая что-то, пошел впереди. У парадной остановился, обернулся к нам. Сказал деловито:
— Ну что ж. Вы постойте немножко. Полюбезничайте. А я пошел. Ауфвидерзеен!
— Дурак ты, Витька! — вспылила Инна.
А он, этак игриво посвистывая, пританцовывая, поскакал по ступенькам лестницы.
Мы стояли и молчали. Держались за руки и тихонько раскачивали сомкнутые руки. Я смотрел на нее. Смотрел прямо в лицо. А она стояла, прислонясь спиной к двери, прикусив нижнюю губу, и смотрела вниз, под ноги. И лишь изредка медленно поднимала ресницы и взглядывала на меня. И повторяла тихо:
— Ну что? Что?
А я смотрел и думал, поцеловать мне ее или нет? Может быть, все-таки решиться и поцеловать?
А потом я решился.
Я взял ее за плечи и привлек к себе. Она подняла голову ко мне, придвинулась лицом и выжидательно закрыла глаза. И я ее поцеловал.
Она вырвалась и побежала. А я, прислонясь к холодной стенке, смотрел, как она бежит по лестнице.
Я не дышал.
И было мне жарко.
— До завтра, — тихо сказала она мне сверху и помахала рукой.
— До свиданья, — буркнул я.
— Павлик, милый…
А я стоял, пыжась, и горел. Горел от ушей и до пяток. Весь.
…Потом она ушла, и я вышел на улицу.
Я постоял возле парадной.
Я верил и не верил, и не понимал, как же так все получилось. Я ее поцеловал.
Да было ли это?
Я посмотрел на второй этаж, на ее окно. Оно ярко светилось.
Наш шеф Женя произнес коротенькую, но очень содержательную речь. Он только что пересчитал оставшиеся ненастроенные блоки и теперь говорил, размахивая руками, как корабельный сигнальщик:
— Дней у нас — с гулькин нос. А блоков еще масса! Пожалуй, с завтрашнего дня придется работать по вечерам. Но надо сделать. Обязательно!
Действительно, блоков было еще очень много. И даже если все пойдет хорошо, проверить все будет довольно трудно.
Один только Витя хранил олимпийское спокойствие. Он работал, мурлыкая что-то себе под нос.
— Зарядочка, — сказал Витя.
— Что?
— Одиннадцать часов. Физзарядка.
И в самом деле, было одиннадцать часов. Я услышал, как где-то внизу включили радио. Исполнялся спортивный марш.
— А я гирьку притащил. Двухпудовочку, — сообщил Витя. Он вытащил из-за прибора гирю. — Евгений Леонидович, сколько раз сможете выжать?
— Кто, я? — удивленно указал на себя Женя.
— Да.
— Хм, — Женя оценивающе посмотрел на гирю и как-то заметно смутился. По лицу, по выражению глаз было видно, что Женя не знает, сколько он выжмет — раз, два, а может быть, и ни разу. — Не-е представляю.
Витя легко, играючи выжал гирю десяток раз левой рукой, затем — правой. Женя с любопытством и завистью смотрел на него.
Мы не заметили, как на вышку поднялся дядя Саша, позвал Витю.
— Был в месткоме, — сказал дядя Саша. — Кажется, все уладим, путевочка будет.
— Вот спасибо.
— Подожди! — отмахнулся дядя Саша. — Теперь задача — уговорить мать. Я вчера с ней уже вел беседу. Не хочет ехать, волнуется за вас. А ей обязательно надо, понимаешь! Обязательно! И место такое хорошее — на заливе, сосновый бор, тишина. Лучше ничего и не придумаешь. Ты, Виталий, попробуй поговори с ней. Возможно, она тебя послушает.
— Спасибо, дядя Саша. Я просто не знаю, как вас благодарить! Спасибо большое!
— Может быть, мы все вместе ее и выходим, а?
Дядя Саша поправил кепочку.
— Надо привезти волномер, — сказал Женя, — он внизу, в лаборатории.
— Сейчас схожу, — ответил Витя. Он достал сигарету, прикурил и, улыбаясь радостно, шмыгнул за дядей Сашей в кабину лифта.
— Стоп, стоп! — сказал дядя Саша. — Подожди! А ну-ка, брось папиросу!
— Да что вы, дядя Саша! Что я, в самом деле, маленький!
— Маленький не маленький, а бросай! Инструкцию читал: «на вышке не курить».
Он достал из угла банку и протянул Вите.
— А ну, долго еще буду говорить! Бросай!
— Что, железо сгорит? — усмехнулся Витя и небрежно, щелчком швырнул сигарету в банку.
— А теперь выйди-ка, пожалуйста, на минутку, — попросил дядя Саша. — Выйди, выйди.
