- Да ну, - смутился я.
- Вытирайся, говорю. Он чистый.
Я быстро промокнул лицо подолом, выпрямился и, отряхивая руки, сказал:
- На твоем сарафане можно в шахматы играть.
- А ты умеешь?
- Умею.
- Хорошо?
- Хорошо.
- Тогда ты пропал! - серьезно сказала она.
- Почему?
- Потому.
- Хм... А помнишь, ты говорила, что отвалтузите нас, если мы появимся в вашем дворе?
- А думаешь, не отвалтузим? - прищурив глаза, со странной решимостью проговорила Марийка, но тут же улыбнулась и спросила: - А хочешь, я тебя буду Вовкой звать?
- Меня и так Вовкой зовут.
- Мало ли что! Я могу просто тыкать: ты, ты, ты, без Вовки. Я почти всем мальчишкам тычу.
- А-а, тогда зови.
- Ишь, обрадовался! Я еще посмотрю!.. Да, слушай, Вовк, а когда репетиция? - вдруг озабоченно спросила она.
Я ответил, что завтра в три, что у нас каждый день в три часа что-нибудь да бывает. Марийка поморщилась. Оказалось, что завтра воскресенье, а в воскресенье в час они двором договорились идти на речку, а разве к трем вернешься? Миг подумав, я сказал, что и мы двором пойдем на речку в час. Перенесем репетицию и пойдем, потому что в это лето мы всего раз купались.
И мы припустили к ребятам.
Они, как лепестки еще не распустившегося цветка, сбились полусогнуто тесным кружком вокруг площадочного столба. Мы протиснулись. Там перед Королем Моргом сидел на корточках Генка. Король Морг пытался впритык обнюхать машинный насос, но от того, видно, издали шибало смазкой, щенку это не нравилось, он скреб землю, чихал, но к насосу тянулся.
- Еще, еще, для Марийки! - крикнул кто-то.
- А что тут? - спросила Марийка.
- Сейчас увидишь. Ну, Генк! - уже по-свойски подхлестнули баяниста.
- Для Марийки ладно, но в последний раз, а то мы устали, - сказал Генка и засвистел "Песенку Герцога".
Король Морг сразу - плюх! - сел и давай подвывать, видно, сидя подвывать было удобнее. Кружок со смехом рассыпался. Но Марийка не рассмеялась, а наклонилась и погладила певца, приговаривая: "Ох, они замучили маленького!" Потом живо распрямилась и сказала брату, протиравшему запотевшие очки:
- Жень, а Вовка здорово в шахматы играет!
- Да? - спросил Женька, быстро надевая очки.
Я молча разглядывал за стеклами его какие-то аквариумные глаза.
- Тогда Е2 - Е4, - сказал он.
- Е7 - Е5, - ответил я:
- Ф2 - Ф5.
- Королевский гамбит? - спросил я. - Д2 - Д5.
- Контргамбит? - удивился Женька, привыкший, наверно, к тому, что пешку на Ф5 всегда цапали. - Тогда стоп! Сейчас я доску принесу, - и он побежал к кирпичному дому.
Марийка воскликнула:
- Говорила - ты пропал!
- Еще поборемся!
Я подозвал своих и объявил им о завтрашнем походе на реку. Славка, из-за плохо стертых кругов у глаз походивший на филина, сказал:
- Тогда надо камеру качать.
- Какую?
- Которая в подполе.
Мы так и ахнули. Вот она когда, наконец, пригодится нам! А Славка сказал это так спокойно, точно каждый день плавал на ней. Что за человек сроду в нем ничего не прорвется вулканом! Вообще-то и не надо, а то он в это время бьет головой.
Вернулся Женька. Все стали играть в волейбол, а мы сели неподалеку за одноногий столик со вкопанными лавками и расставили фигуры. Женька повернул ко мне белые - как гостю - и сказал:
- Ну!
Я помедлил, не зная, что выбрать: строгое начало или ловушку. Ловушка - это палка о двух концах: или по противнику, или по тебе. Я рискнул. Женька не клюнул, и через несколько ходов я оказался в тяжелом положении. Я видел с его стороны мощный ход слоном. Сделай он его - и я теряю ладью, правда, не сразу. И чем дольше Женька думал, тем страшнее мне становилось. Кто-то подбегал, хлопал меня по плечам, спрашивал, как дела, а я что-то мычал, зажав в кулаках раскаленные уши, и прожигал взглядом клетку вдалеке от рокового слона. Ну, ходи, ну же!.. Женька поднял руку и неопределенно задержал ее. Гнусная привычка у людей - думать сто лет, а потом повесить над фигурами руку и еще думать. Так, конечно, можно додуматься, особенно в таких очках!.. Неожиданно он сходил пешкой. Я вздохнул - опасность миновала. Сперва я защитился, потом сделал маневр и с шахом взял чистого коня. Женька простонал, стукнул себя по лбу и протянул мне руку.
- Один - ноль, - сказал он. - Все, завожу таблицу Не против?
- Давай! - согласился я радостно.
Тут на волейбольной площадке засвистели, закричали - к нам катился мяч. Женька вскочил, поднял его и так пнул, что он чуть не вышел на орбиту спутника.
КРИК НА РЕКЕ
Утром чуть свет, часов в десять, я помчался к Куликовым.
Нинка с матерью пили чай. Они жили вдвоем, отца не было, только на стене висела его нечеткая коричневая фотография. Нинка вскочила, бросив недопитый чай, утянула меня в спальню, усадила и, тыча костлявым пальцем в листки на столе, возмущенно воскликнула:
- Ведь эта фифа наотрез отказалась играть!.. Хоть, говорит, зарежьте!.. Надо убирать роль. А тут все связано!
- Не надо убирать, - сказал я. - Я нашел, кто будет играть ее. Девчонка из соседнего двора.
- Но-о? Вот красота!
- В пять часов я приведу ее на репетицию.
- Почему в пять? В три.
Я прошептал:
- По "Союзу Чести" вышел приказ - на реку! А к пяти вернемся.
Нинкины глаза как будто налились дегтем.
- Да? Ну и пожалуйста! Можете вообще!.. - Она вдруг маханула со стола все листочки прямо в королевский угол и отвернулась вместе со стулом.
На шум заглянула тетя Шура и, увидев разлетевшуюся бумагу, спросила:
- Что это за фырк?
- Да вот, - замялся я смущенно, - я говорю: пойдем на речку, а она репетировать.
- На речку - и никаких разговоров! - пристрожилась тетя Шура. - В такой день задыхаться в квартире!
- Ничего подобного, в квартире прекрасно! И никуда я не пойду! отрезала Нинка.
- Ты же позеленела вся со своими куклами и пьесами. Сходи проветрись, клушка. И у бабушки, наверно, из избы не вылазила - не порозовела даже. Посмотри на Вову!.. Вова, потолкуй с ней по-мальчишески!
- А бить можно? - спросил я.
- Можно.
И тетя Шура ушла.
И я бы давно ушел, если бы Нинка не нравилась мне сейчас больше других девчонок во дворе. Будь она еще чуть повеселей, попроще и - совсем бы хорошо. Она и в сказку столько понапихивала серьезного, что я разбавлял ее шутками, разбавлял, но так и не разбавил.
- Беги купайся, чего ты, - сказала Нинка, не оборачиваясь.
- А ты?
- Я сказала - не пойду!
- У нас камера будет! - как высшую приманку ввернул я.
- Подумаешь! - бросила она через плечо. Конечно, где ее удивишь настоящей камерой, была бы кукольная!
Уже устав от уговоров, я заявил:
- В конце концов, можно и на пляже репетировать.
- Ну, знаешь что! - Тут она обернулась и окатила меня презрением с макушки до пят. - На пляже можно ходить вниз головой, а чтобы ставить пьесу, надо голову вверху иметь, ясно?
Я поднялся и ушел. Это тоже мальчишеский разговор - молча подняться и уйти.
Предстояло еще выручить камеру из подпола. Славка сказал, что хоть это и пятиминутная операция, но один он с ней не справится - мать с отцом мешают. Все сводилось к тому, чтобы на пять минут обезвредить его родителей. Случайного ухода нечего было и ждать. Если тетя Валя еще бегала туда-сюда, то дядя Вася, работавший проводником, после поездки сиднем сидел дома. Правда, он часами загорал на крыльце, но кто мог поручиться, что в следующие пять минут дядя Вася не встанет и не ввалится в кухню попить, например квасу? Вот его-то, любившего иногда сгонять партию-другую в шахматы, я и взялся обезвредить.
В половине двенадцатого Борька занял пост в палисаднике, против окна Афониных, а я, гремя доской, вырос перед дядей Васей, как новорожденный груздок перед старым мухомором. Дядя Вася, в майке, пижамных штанах и в широкополой соломенной шляпе, своим телом занимал полкрыльца по фронту и столько же в глубину. Он просматривал Скопившиеся газеты и почему-то двигал челюстями, как будто после осмотра съедал газеты.
- А-а, соседик! - рокотнул он и жестом пригласил сесть.
Я с доской еле уместился на остатке крыльца, и мы начали. Дядя Вася играл по пятому-четвертому разряду, но думал по-гроссмейстерски. Это было кстати. Славка виселицей склонился над нами, как будто что-то понимал в шахматах, а сам один глаз - на доску, другой - на мать. И едва она сошла вниз и занялась чем-то на клумбе с тетей Шурой-парикмахершей, он в кухню шмыг! А я впился в часы на волосатой руке дяди Васи. Минута... Две... Три... Четыре... Тетя Валя поднялась на крыльцо вместе с появлением Славки, который подмигнул мне, мол, все в порядке, сдавайся. Я, уступая тете Вале дорогу, сказал:
- Вы бы хоть раз, тетя Валя, поболели за дядю Васю, а то он мне нынче все партии продул, то есть проиграл!
- Ой, Вова, не потому он проигрывает, что я не болею, а потому что за своим животом фигур не видит, - весело ответила тетя Валя.
Я рассмеялся и вроде бы из-за смеха оставил под боем коня. Дядя Вася съел его и так потер ладони, что запахло гарью. Я скорчил жалкую мину и сдался, но пригрозил завтра же отомстить.
