– Ну, не буду, не буду.
– Значит, свалка тебе больше не грозит.
– …А, как это интересно! – Кукляшка сжала ладошки перед грудкой и посмотрела вверх, глядя внутрь себя.
– Что интересно?
– А то, что у меня, у которой ничего нет, при этом совесть и ответственность есть, а у тех, у кого есть всё, нет никаких и ну нисколечко ни Совести, ни Ответственности!
– Ну, да, многие, которые считают, что у них есть всё, не замечают, или не хотят замечать, что кое-чего у них всё таки нет, а именно, Совести.
– А другие даже знают, что нет.
– Мне даже кажется, что чтобы было всё, обязательно не должно быть Совести!
– Особенно тогда, когда, чтобы иметь всё самому, надо всё отобрать у всех. А Совесть мешает.
– И поэтому, имея всё, такие не имеют только Совесть.
– Но есть, всё таки, другие, у кого действительно есть всё, в том числе и совесть, и ответственность.
– Правда, таких гораздо меньше.
– Что верно, то верно.
– А быть их должно гораздо больше.
– И так ещё много чего должно быть.
Пламенег – дракон ледяного огняВдруг Кукляшка почти выкрикнула Слабачку:
– Смотри!
– Что? Куда смотреть? – растерявшись от неожиданности, завертел головой во все стороны Слабачок.
– Вот! – указала лапкой чуть правее перед собой на травку Кукляшка.
Слабачок взглянул в ту же сторону, но ничего приметного не увидел.
– Что там? – переспросил он.
– Как что? Бабочка! – Кукляшка удивилась, что Слабачок не может заметить того, на что тут же обратила внимание она. – Бабочка, Слабачок, вон же, бабочка, она только что камнем упала с неба.
– Но бабочки разноцветные, а тут, да, лежит, что-то похожее на бабочку, но это «что-то» совсем не живое, а что-то каменное, – Слабачок подошел и коснулся предмета их обсуждения. – Ой, это не каменное, это ледяное.
– Вот именно, Слабачок, вот именно. Ты вот не увидел, как бабочка, вся такая шоколадная, вся такая изящно порхающая, вдруг, в мгновение ока став белой и недвижимой, камнем упала на землю. А я…
– Не увидел.
– Извини, ты же смотришь вниз. Ты же думаешь, где пройти. Это я в облака… Ой, Слабачок, осторожно… – почти закричала Кукляшка, потому что совсем рядом с ними рухнуло на землю тоже что-то каменно-белое и похожее на шмеля.
– Неужели над нами гуляет морозное облако?..
– А…Ага, и все, кто в него попадает…
– Облако мгновенно насыщает их ужасным холодом, а затем и льдом, а само насыщается их жизнями, – вдруг одновременно проговорили они.
– Нет тут никакого облака. – услышали муравьишки откуда-то над собой чей-то скрежещащий голос.
Одновременно послышалось хлопанье крыльев опускающейся птицы. Производимые ею воздушные вихри так набросились на мизерных путников, что чуть не унесли их вместе с пылью далеко-далеко от этого места.
А птица, хлопая крыльями так же быстро, как стрекоза, медленно опускалась на травку. Когда она приземлилась, то оказалось, что её тонкая шейка вытянута, как у лебедя, на которой держалась, похожая на шарик, головка. Клювик походил на не длинную, но широкую трубочку, которая не была почему-то ничем закрыта, с высовывающимся из неё и похожим на верёвочку язычком. Муравьишкам бросилась в глазки одна особенность: у птички было не два, а целых четыре крыла. Ближе к головке на шейке два маленьких крылышка, а на тельце крылышки большие. И крылышки складывались не полностью, а только наполовину. Так, что если птичку поставить во весь рост, она стала бы напоминать ёлку. «Это для того, чтобы я могла быстрее взлетать», – уточнила потом, явно хвастаясь, птица. «Наверно – эта птичка летает очень, очень быстро». – не понимая почему, подумалось Слабачку.
– Здрасьте… да… я чуть вас не сдул, простите.
– Так это вы их?! – неистово укоряюще спросила Кукляшка, показав лапкой на лежащие ледяные статуи.
– Я, ой, я… Извините. Ой, простите, – заворковала расстроенно птица.
– Извинить, извинить… а вот их не воротить…
– Ой, правда, ой, меня надо не простить… – и тут птичка как возмёт, да как чихнёт! – А…А…А-апчхи! – а когда она чихнула, то вся травка перед ней тоже оказалась блестяще-белой – заледеневшей.
– Слабачок, смотри, какой кошмар! – громко завозмущалась Кукляшка.
– Да, не без этого… Так может быть… – попыталась что-то сказать птичка.
– Точно, Слабачок, это, наверно… Я думала: это нам про птиц с ледяным дыханием рассказывали, чтобы нас, муравьишек, пугать, если не будем вовремя ложиться спать… Да, как же…
– Да так же, меня так же и зовут… – тут птичка выпрямилась, чуть задрав круглый и открытый, как трубочка, клювик… – Я – Дракон!
– Кто-кто? – спросила с усмешкой, забыв про собственную догадку и осторожность, Кукляшка и, продолжая недоверчиво улыбаться, переспросила. – Дракоша?
– Нет, не дракоша, а – Дракон! Дракон ледяного пламени! – ответил очень маленький, с воробья, очень гордо дракон. И вдруг, желая чихнуть, качая вверх-вниз головой, он стал наполняться воздухом.
– А…а…а…а-пчхи! – снова чихнул, видимо, не злой дракон, потому что чихнул не в сторону муравьишек.
А то, на что он чихнул, а это были листочки, ягодки и травинки, всё мгновенно побелело.
– Так это… ты?! Ты зачем их погубил?! А, дракон?! – спросила Кукляшка в праведном гневе.
– Это не я… то есть я, но если бы не простуда…
– Ему бы лишь бы на что-нибудь или на кого-нибудь начихать, лишь бы заморозить и улететь, – праведно и нещадно продолжала гневаться Кукляшка.
И тут дракон со словами: «Я не хотел!» – громко зарыдал. Ледяные слёзы мелкими камушками посыпались из глаз.
Слабачок решил разрулить ситуацию, пока муравьишек самих не превратили, пусть и случайно, в ледяные статуи:
– А как тебя зовут, дракон ледяного пламени?
– Когда меня мама готовила к самостоятельной жизни, учила находить корм самому, и пока меня в эту жизнь не прогнала, она называла меня Пламенегом.
– От «Пламя»? – догадался Слабачок.
– И от «Нега»? – продолжила догадку Кукляшка.
– Да, да, всё верно! – даже запрыгал и захлопал от радости крыльями Пламенег. – Мама говорила, что у меня очень длинное и нежное ледяное пламя. Что мне всегда им будет легко ловить всяких жучков и паучков.
– И ловится? – с нескрываемым осуждением спросила Кукляшка.
– О, ещё как! – радуясь тому, что можно похвастаться, проговорил Пламенег.
– А тебе не стыдно есть маленьких.
– Мне? Стыдно? – опешил Пламенег. И сразу погрустнел. – Стыдно… но не поесть – не пожить. А… я ведь тоже для кого-то маленький и мне тоже приходиться прятаться… – уже начинал дуться и чуть не плакать Пламенег.
– Ну, ладно, не плачь. Мы тоже хороши. Тоже кормимся и теми, кто меньше нас и теми, кто побольше нас. Особенно теми, которые сами не прочь нами полакомиться! – строго подтвердил-уточнил Слабачок.
– А чем мне загладить свою вину? – виновато спросил Пламенег.
– Наказанием! – твёрдо ответил Слабачок.
– Слабачок, – шепнула Кукляшка, – как бы он нас сам не наказал.
– Как это он нас так накажет! Пусть только попробует!
– А вот, как попробует, так и накажет! Сделает из нас льдышек! И сам не заметит. Ему только нечаянно вздохнуть да выдохнуть не так. И – футь!.. Он же и так себя сам наказывает! – пыталась убеждать Кукляшка.
– Чем это он себя наказывает? – не сдавался Слабачок.
– Раскаянием. Тем, что страдает. Вон, даже плакал. А страдание – разве не наказание? – побеждала Кукляшка.
Праведный гнев во взгляде Слабачка сменился на согласное спокойствие.
Кукляшка решила сама повести разговор.
– Пламенег, а объясни, откуда твоё пламя, да ещё и ледяное? Как?..
– Как оно у меня появляется?
– Ну, да?!
– А вы не знаете, отчего обычное пламя? Про кислород слышали?
– Ну?
– Вот, пламя от кислорода такое горячее, что те, кому не повезёт, превращаются в пепел и рассыпаются, – Пламенег сделал паузу.
– Ой, мне так страшно! – прошептала Кукляшка.
– Но дослушать надо, – сдерживал Слабачок собственный страх.
– Н-на-до, – пропищала Кукляшка. – Говори-говори, Пламенег!
– Но огонь – это когда поджигают, и когда кислород, как воздух.
– А у тебя?
– А у меня кислород, который как лёд. А когда я его выдыхаю, я выдыхаю его, как пар! Ледяной пар!
– Ой, поэтому в льдышек и превращаются?! – пропищала Кукляшка.
– И тоже рассыпаются. – грустно закончил Пламенег.
– А знаешь что, Слабачок? – решив сменить грустно-страшненькую тему, обратилась резво Кукляшка. – А раз он только и умеет, что льдом дышать, так может он нам надышит… каток?!
– Как каток? Где надышит?
– А вон, смотри, какая большая лужица. Эй, хоть никого не оживишь, а нас хотя б повеселишь.
– А у него получится? – недоверчиво переспросил Слабачок.
– Получится? – обратилась Кукляшка к Пламенегу.
– Как?.. Ещё как получится! – выпятил Пламенег грудку вперёд.
Пламенег, как по столбу, взлетел вверх, заставляя клониться траву к самой земле, и, подлетев к лужице, выпустил столб бело-голубого пара. Пар из горнила его трубочки-клюва не прекращал идти до тех пор, пока он дважды – туда и обратно не пролетел этот мизерный и очень мелкий прудик. Увидев, что сделал своё дело, Пламенег молча удовлетворённо и достойно воспарил вверх и растворился в течениях ветров.
