– За мной, господа! – позвал он громким голосом, и приглашение его больше походило на приказ идти в атаку.
Двухэтажный дом Переверзевых оказался просто громадным. И хоть рублен был из дерева, раскинулся неимоверно широко.
Открыв двери парадного входа, хозяин с развевающимися полами халата пошёл впереди, указывая путь. Проскочив парадные сени, он распахнул двери следующего помещения и доложил кратко: – Лакейская!
Не успели друзья осмотреться, а он уж вёл их далее.
– Наша гостиная красного дерева! – пояснил Переверзев и сбавил шаг.
Мальчишки с любопытством закрутили головами. Под одной из стен тянулось к потолку трюмо с зеркалом в широченной деревянной раме. Там и сям стояли около десятка стульев, уютный диванчик и несколько игорных столиков.
На стенах, обитых какой-то нежной бежевой тканью, висели портреты великосветских дам. Тут же под стенами и подле окон высились тяжеленные канделябры с оплавленными свечами. Окна прикрывали шёлковые занавески.
Помещик выждал, давая им оглядеться, и понёсся дальше.
– Парадная!
– Танцевальная!
– Столовая зала! – объявлял он, толкая очередную дверь.
У мальчишек от такого скоростного экскурса вскоре зарябило в глазах, сливаясь в одну сплошную смазанную ленту. И только одно запомнилось: на каждом простенке зияли зеркала, удлиняя и без того бесконечную анфиладу[24] комнат.
– Будуар[25]! – восклицал, меж тем, Переверзев.
– Библиотека!
– Гардероб!
– Бильярдная!
– Детская!
– Диванная!
– Девичья!
Здесь он подхватил друзей под руки и увлёк по крутой лестнице вверх. На втором этаже размещались залы с высокими, от пола до потолка, зеркалами и огромными бронзовыми люстрами. Далее шли комнаты поменьше. В первой все четыре стены занимали картины. Большие и малые, они были помещены в массивные рамы с причудливыми завитушками и растрескавшейся позолотой.
– Картинная галерея, – не без гордости обвёл рукой помещение Марьян Астафьевич. – Вместе с домом от графини нам отошла. Картины весьма старинной работы.
Следующую комнату занимали мраморные столики и мягкая мебель. Кресла и диванчики были такие уютные, что мальчишкам захотелось тотчас в них плюхнуться и хорошенько отдохнуть. Но отставной подпоручик повлёк их дальше.
– Вот, – остановился он в дверях небольшого помещения. – Любуйтесь.
Друзья глянули и от восхищения рты раскрыли. На, оббитых коврами, стенах висело всевозможное оружие. Тут тебе и рапиры, и арбалеты, и черкесские кинжалы с золотыми надписями по-арабски, и сабли, и кремневые пистоли, и всякие ружья, и медные охотничьи трубы, и даже рыцарские доспехи.
Спустя два часа Переверзев зазвал к себе в кабинет молодца Сеньку и задумчиво осмотрел его с ног до головы, словно прицениваясь к товару.
– Откуда барчуки взялись? – наконец спросил он.
– Не ведаю, Марьян Астафьевич, – развёл руками молодец. – Ни экипажа какого, ни почтовой кибитки сего дня не было. Токмо ежели взаправду пешим ходом.
– Пешком никак не могли, – не согласился Переверзев. – Ты посмотри на их платья – на них ни пылинки. А на нашей дороге пыли на вершок[26] лежит.
– Что ж они тогда, с неба свалились? – удивился Сенька.
– А ведь верно! – подскочил помещик. – Как я сразу не скумекал. Именно по воздуху они и прибыли.
– Господи сохрани, – перекрестился напуганный молодец. – Выходит, они ведьмаки – в ступе или на метле прилетели?
– Дурень! – махнул на него отставной подпоручик. – Они на воздушном шаре прибыли. Слыхал о таком?
– Слыхать-то слыхал, сказывали как-то офени[27] о диве заморском. Но сие не у нас, сие в европах.
– А чай не слышал, что они из Лондону да Парижу к нам прибыли?
– Занятно, – пригладил на голове и без того приглаженный чуб Сенька. – Не прикажете ли шар энтот летающий сыскать? Я сей час мужиков снаряжу. – Посылай, – кивнул помещик. – А сам в уезд отправляйся. Узнай про багаж ихний. Заодно расспроси хорошенько, кто они да откуда. А я пока сосну часок-другой.
Гостям отвели круглую спальню во втором этаже. Когда горничная девка помещицы Афимья низко поклонилась и вышла, Лера грозно помахал кулаком.
– Ну и гад этот Переверзев, – заявил он, – настоящий феодал. Видел, как мужиков бьёт – ни стыда, ни совести.
– А Варя говорит, что он ещё ничего, – заметил Шурка. – Представляешь, если её продадут плохому помещику.
– Представляю, – вздохнул Лера. – Спасать нужно девчонку.
Шурка задумался.
– Бежать ей нельзя, – рассудил он. – Во-первых, спрятаться негде. А во-вторых, она без своей семьи не побежит.
– Слушай, – осенило тут Леру, – а давай их выкупим? Помнишь, Варя говорила, что Переверзеву деньги нужны.
– Точно! – обрадовался Шурка. – Так и сделаем.
Он лёг на кровать и закрыл глаза.
– Подожди минуточку, – попросил, – я сейчас всё проверю, чтобы с деньгами не напутать, как с одеждой.
Но не прошло и полминуты, как в дверь стукнули, и в спальню вошёл Сенька.
– Барин меня в уезд отправляет, – поклонился молодец. – Может, чего вашим благородиям купить?
Лера глянул на друга – откровенно говоря, хотелось хорошенько перекусить. Кто его знает, когда накормят у этих помещиков и накормят ли вообще. Может, Переверзевы сейчас постятся и ничего не едят. Вон бабушка рассказывала, что в старые времена люди все церковные посты соблюдали и, бывало, чуть ли не двести дней в году ничего мясного и молочного не ели.
Шурка сел на постели.
– А чего из съестного купить можно?
– Э-э, – расплылся в улыбке Сенька. – Да всего, чего душа пожелает. К примеру, пряники медовые на малине али на землянике. А ещё орехи разные лесные или волошские…
– Какие-какие? – перебил его Лера.
– Волошские, – повторил молодец. – Их к нам басурмане везут. Вот такие здоровенные, – составил он большой и указательный пальцы в кольцо.
– Грецкие, – догадался Лера. – А что ещё?
– Ещё левишники разные…
– Что-что? – переглянулись друзья.
– Э, ваши благородия, да вы в землях аглицких уж совсем одичали. Левишники энто как лепёшки, токмо сладкие. Их из ягод делают. Поначалу бруснику, чернику, вишню али землянику трут хорошенько да с мёдом мешают, а опосля выкладывают тонким слоем на противнях и сушат.
– Здорово! – восхитился Шурка. – Это, наверное, как конфеты, только натуральные, без всякой химии. Слушай, Семён, – достал он из-за пазухи широкую, как лопух[28], голубовато-белую купюру, от которой ещё пахло типографской краской, – купи нам этих левишников побольше.
– И пряников, – добавил Лера, – и орехов.
Сенька взял в руки ассигнацию, разглядел[29] на ней цифру «100» и испугался.
– Помилуйте, – перешёл он на шёпот, – мне ить[30] даже сдачи с этакой деньжищи не найдут.
– А сдачи и не надо, – легкомысленно махнул ладошкой Шурка.
Смутившись, молодец внимательно осмотрел сторублёвку. Всё было на месте: и четыре герба с коронами в углах[31]; и надписи по краям[32]; и два овальных медальона в центре с оттиснутыми в них изображениями[33]; и внизу заковыристые подписи чернилами[34]. Самая что ни на есть законная бумага. Никакого обмана!
Кланяясь и пятясь, обалдевший от счастья Сенька толкнул задом дверь и покинул спальню.
– Откуда ты деньги взял? – удивился Лера.
– Из рубашки сделал.
Шурка отвернул кафтан на груди и Лера увидел, что в белоснежной рубашке друга образовалась квадратная дыра размером со сторублёвку, которую он минуту назад выдал Сеньке.
Не прошло и четверти часа, как молодец отъехал в уездный город. Почти тогда же Фёкла Фенециановна позвала гостей к столу.
– Отведайте, чего Бог послал, – поклонилась она Шурке, а затем и Лере, когда они один за другим вошли в столовую залу. – У нас всё по-простому, так что не обессудьте.
Друзья глянули на стол, и у них слюнки потекли. «Ничего себе, по-простому!» – разом мысленно воскликнули они. Да и было чему дивиться – широченный обеденный стол буквально ломился от всевозможной снеди. Чего тут только не было! Мальчишки признали суп, бутерброды, сыры, гречневую кашу, котлеты, сосиски, омлет и сливочное масло. Из чего изготовлено множество других блюд, оставалось только догадываться. Между тем, едоков было всего-то четверо: Лера с Шуркой да Марьян Астафьевич с Фёклой Фенециановной.
– Мы что, всё это должны съесть? – испугался Лера.
– Так принято, – шепнул Шурка. – На стол выставляют всё, а там что съел, что не съел…
– Прошу, господа, – указал хозяин на свободные стулья напротив себя через стол.
