все тем же уверенным шагом.
Первой я встретила тётю Лилю, мать Маши и Игоря и жену дяди Вовы крестника моего дедушки. Женщина стояла лицом ко мне и к мужчинам, которые были скрыты от меня за лестницей. Тётя Лиля представляла из себя высокую женщину со смуглой кожей, обветренной суровыми ветрами и жизнью в деревне, в её черных волосах, собранных в тугой пучок на затылке, сверкали серебряные пряди. В одной руке она держала носовой платок, прижатый к её рту, другая была прижата к груди. В темных покрасневших глазах стояли слезы. На ней был скромный шерстяной кардиган, под которым была вылинявшая зелёная водолазка, и длинная старая чёрная юбка. Всем своим видом она кричала о боли. Она была разбита, подавлена. Казалось, что с нашей последней встречи она постарела лет на тридцать. Мне стало тяжело от одного её вида. Если минуту назад я хоть и понимала, что Маша никогда не вернётся к обычной жизни, но все же все ещё жива, то сейчас, видя её убитую горем мать, я вдруг почувствовала себя на похоронах. Надежда умерла в этой комнате. Для родителей их дочери теперь нет, даже несмотря на то, что она все ещё жива. Человека, которого все хорошо знали в этой комнате, больше не будет в том мире, где они продолжат доживать свою серую и рутинную жизнь. Она уйдёт от них и начнёт новую жизнь, в которой её родным уже не будет места.
– Кристина, – через силу искренне улыбнулась она мне.
– Здравствуйте, – покраснела я и опустила глаза, чувствуя очередную волну неловкости, накатившую на меня.
Из-за угла вышел дядя Вова и улыбнулся мне так же искренне и добро, как его жена. Он через силу пытался выдавить из себя доброту и свет, которых в нем почти не осталось.
Не успела я спуститься, как родители Маши и Игоря приняли меня в свои тёплые объятия, как часть своей семьи, хотя я видела их крайне редко. Я обняла их в ответ, стараясь не смотреть им в глаза, потому что какая-то часть меня вдруг шепнула, что я виновна в случившемся. Глупо, я ни в чем не виновата.
– С тобой все в порядке? – поинтересовался дядя Вова, заглядывая мне в глаза.
Его глаза были такими же красными от слез, как и у его жены. Под глазами темнели круги, а лицо было вымотанным и уставшим. В щетине на щеках я заметила короткие седые волоски.
– Да, все в порядке, – кивнула я, натягивая фальшивую улыбку.
– Не говори родным о случившемся, пожалуйста, – попросил дядя Вова, опустив вниз глаза.
– Не скажу. – Сухо ответила я. – И не собиралась.
А ещё я заметила мужчину средних лет, сидящего на диване. Задумчивый, статный он был спокоен и собран. Его висками уже овладел след возраста выражаясь сединой, но в остальном он выглядел молодо и свежо. Он был в качественном белом шерстяном свитере с высоким горлом и в подвёрнутых классических темно-синих джинсах. Мужчина был широкоплеч и, стоит признать, красив. Он лишь кивнул мне, смерив меня каким-то высокомерным взглядом. А после на долю секунды я поймала момент, когда один уголок его губ еле заметно приподнялся.
– Мы к Маше, – обратился к взрослым Елизар и увёл меня.
Я ещё раз обняла родителей Маши и последовала за Елизаром, стараясь не смотреть на мужчину на диване, хотя все же обернулась на долю секунды в его сторону и поймала его пристальный взгляд на себе, от которого по спине побежали мурашки. И в эту же секунду похоронную тишину сотряс его голос:
– Кристина, – низкий, властный, но дружелюбный. – Могу я с тобой потом поговорить?
– Да, – покорно ответила я не задумываясь.
В горле тут же пересохло и я вжала голову в плечи, стараясь не встречаться с ним глазами, сделав лишь полуоборот в его сторону.
– Пап, не думаю, что сейчас лучшее для этого время, – закрыл меня собой Елизар, будто пряча от мужчины.
– Все нормально, Елизар, – положила я руку на плечо своего парня. – Я отвечу на ваши вопросы. – Обратилась я к мужчине.
На его лице была дружелюбная улыбка, но глаза хищно сузились. Он мне не понравился. Не знаю, что в нем такого, но бывает такое, что какие-то люди тебе импонируют с первой встречи, а какие-то вызывают отторжение и ты ничего не можешь с этим поделать. С этим мужчиной было то же самое. Родители Маши с первого взгляда внушали доверие, они излучали открытость и доброту, а этот мужчина был не так прост, как кажется.
– Мужчина на диване твой отец? – спросила я у Елизара, когда за нашими спинами захлопнулась входная дверь дома.
– Да, – коротко ответил он, смотря вдаль.
Маша находилась в гараже рядом с домом. Елизар сказал, что им больше некуда было её поместить, а в лес к остальным волкам днём уходить небезопасно из-за случайных людей, которые ещё встречались на дороге между сёлами. Она покинет этот дом сегодня вечером, когда достаточно стемнеет, чтобы её не могли разглядеть.
Как только мы перешли порог гаража, мне в нос сразу же ударил сильно выраженный запах пыли, каких-то машинных масел и собаки. Я не сразу поняла, что это совсем не собака. В дальнем углу за мотоциклом, накрытым брезентом, который, должно быть, принадлежал Елизару, на куче старых детских шуб и курток, в сумраке лежала свернувшись серая волчица. Она была немного больше обычных волков, но даже в подмётки не годилась тому, кто вчера пришёл и сломал её жизнь.
– Привет, – хрипло прошептала я, боясь нарушить тишину.
Волчица резко подняла свою морду и вопросительно уставилась на меня. По спине пробежали холодок и мурашки. А вдруг она кинется на меня? Вдруг она во всем винит меня? Елизар находился далеко и навряд ли успел бы меня защитить. Но волчица не бросилась на меня. Она снова опустила морду и испуганно прижала уши. Она пыталась не смотреть в мою сторону, но то и дело, жалобно скуля поглядывала на меня своими изменившимися бледно-золотистыми глазами. Несмотря на то, что она стала волчицей, её мимика все же напоминала человеческую. В ней можно было заметить смущение, испуг, горечь. Человеческая часть девушки никуда не испарилась, она осталась с ней вместе с пережитым ужасом.
– Маша, – произнесла я её имя и сделала шаг в её сторону.
Волчица проскулила и глубже забилась в угол, пряча свою морду. Она закрыла своё вытянутое покрытое шерстью изменившееся лицо тонкой лапой и провыла. Её вой был наполнен печалью и жалостью к себе. Она