А однажды Лика научила меня танцевать вальс. Сначала у меня плохо получалось, хотя я старался делать все точно так, как она мне говорила, и я уже перестал надеяться, что научусь танцевать, как вдруг стало немного получаться. И мне это очень понравилось. Мы повторяли движения раз за разом, и Лика все время повторяла: «Раз-два-три, раз-два-три», чтобы я не запутался в своих ногах. И так понемногу я научился. И, знаете, в конце концов, у меня стало выходить совсем не плохо, и танцевать мне нравилось все больше и больше. Теперь мы не просто кружились, взявшись за руки, а танцевали вальс. И это было здорово.
На следующий день после того, как Лика появилась у нас, сын увидел ее и спросил у родителей, как ее зовут. Мама взяла ее с полки, долго смотрела на нее, а потом сказала, что ее будут звать Ликой. Так у Лики появилось ее имя. И оно сразу всем понравилось, как и она сама, потому что было похоже на нее. Это имя было такое легкое, и когда я произносил его, мне казалось, что оно имеет вкус карамели. Конечно же, как вы понимаете, я никогда не пробовал карамель и не мог знать ее вкуса (как и никакого другого). Но я часто видел, как мальчик закрывал глаза и улыбался от удовольствия, когда ел карамельные конфеты. Думаю, мне было также приятно называть Лику по имени.
В ту теплую весеннюю ночь я сидел на верхней полке и слушал книгу. Сейчас уже не помню, какую именно. Лика, как обычно танцевала на полу, в лунном свете, и вместе с ней на полу танцевала ее большая тень. Вдруг, неизвестно откуда, в комнату влетела большая ночная бабочка и села на полку рядом со мной. Я никогда раньше не видел таких больших ночных бабочек. Да она была больше моей головы, вся черная-пречерная и, насколько я смог разглядеть, еще и мохнатая. Да-да, на спине у нее была довольно густая черная шерстка, совсем как у кошек или собак. Она сидела рядом и, казалось, не обращала на меня никакого внимания. Она смотрела на Лику. Видно, бабочке тоже нравилось, как она танцует. А я все никак не мог оторвать глаз от бабочкиной шерсти. И только я протянул руку, чтобы погладить ее, как она вспорхнула с полки и стала кружить под самым потолком, около люстры. Вдоволь налетавшись, бабочка села на полу, рядом с тем местом, где начиналась полоска лунного света, и, слегка помахивая легкими черными крылышками, опять стала смотреть на Лику. Я подумал, что теперь бабочка решила разглядеть ее поближе. Книгу я уже не слушал, мне стало жутко интересно, что же будет дальше. А дальше было вот что…
Лика вдруг перестала танцевать, обратила внимание на бабочку и стала ее разглядывать. Она сделала несколько шагов в ее сторону, но бабочка, казалось, совсем не боялась. Я думал, что, вот сейчас, еще один шаг, и она непременно улетит (я знал, что бабочки – нежные и пугливые, и с ними надо обращаться очень деликатно). Но не тут-то было. Лика подошла к бабочке и погладила ее между больших черных крыльев по мохнатой спинке. Вы можете представить себе такое? Видимо, бабочке это понравилось, (как понравилась и сама Лика) и тогда она взлетела и стала кружить вокруг Лики, как вокруг горящей лампочки. Ведь всякие ночные насекомые очень любят свет. Об этом мне говорила Стеклянная кошка. Да и мы с Цветком много раз видели из окна, как они летали вокруг фонаря во дворе. Цветок говорил мне, что они просто боятся темноты, вот и стараются держаться поближе к свету.
– Почему же тогда они живут ночью, когда могли бы летать днем? – спрашивал я.
Цветок отвечал, что днем летают другие насекомые. Почти все они яркие и красивые. Взять хотя бы дневных бабочек или шмелей. А ночные насекомые: мотыльки и разные мошки, да и бабочки тоже, все бледные или черные, и совсем не такие красивые. Вот они и стесняются летать днем. Тут уж я не мог с ним спорить. И мне ничего не оставалось, как только согласиться с ним и пожалеть бедных ночных насекомых.
Так вот… На чем я остановился? Ах, да. Лика снова начала танцевать. Она кружилась на одной ноге, и вокруг нее летала большая черная бабочка. И теперь на полу танцевали уже две тени…
Когда Лике надоело танцевать, она села рядом со мной на своей полке, а бабочка еще немного покружила по комнате и куда-то улетела.
– Какая красивая бабочка, – сказала Лика и улыбнулась.
– Это еще что, – отвечал я, – дневные бабочки куда красивее и ярче. Я был горд тем, что мог рассказать ей что-то о дневных бабочках, которых она еще никогда не видела.
– Нет, – не согласилась она, – эта бабочка самая красивая из всех.
– Но ты ведь еще не видела дневных бабочек, – удивился я, – откуда же ты знаешь, что эта самая красивая?
– Потому что она, как и я, любит танцевать, – невозмутимо ответила Лика, все так же улыбаясь, – и поэтому никаких других бабочек мне не нужно.
– Вот уж не думал, что бабочки умеют танцевать, – сказал я удивленно.
– Она танцует по-своему, как только бабочки умеют, – отвечала мне Лика.
Я не понял ровным счетом ничего из того, что она мне тогда сказала, хотя еще недавно считал, что знаю обо всем куда больше нее. Что ни говори, а по части танцев Лика разбиралась очень хорошо. И я подумал, что ей неинтересно будет говорить со мной на эту тему, а потому не стал дальше спрашивать ее ни о танцах, ни о бабочках.
Я не рассказывал вам про Соловья? Погодите, сейчас расскажу. В ту теплую весеннюю ночь все было как обычно, если не считать того, что в этот раз люди оставили окно открытым. Видно, им было жарко. А почти всегда, когда наше окно было открыто, к нам прилетал Соловей. Хотя, если быть точным, прилетал он не совсем к нам, а скорее к Стеклянной кошке.
Когда я впервые увидел у нас Соловья, то был очень удивлен. Я не понимал, какие дела могли быть у кошки, пусть даже и стеклянной, с птицей. Но стоило мне немного понаблюдать за ними, как все стало ясно. Оказывается, Стеклянная кошка ловила для него тараканов, которые по ночам очень любили бегать по книжному шкафу. А Соловей, в свою очередь, очень любил есть тараканов. А Стеклянная кошка очень любила слушать соловьиное пение. Вот так.
– Какие жирненькие, какие аппетитные у вас сегодня тараканы, – говорил обычно Соловей Стеклянной кошке, – вы такая умница, если бы не пятеро голодных птенцов и молодая жена, я бы поселился у вас жить, честное слово.
– Ах, вы мне льстите, – с улыбкой отвечала Стеклянная кошка и щурила глаза.
Они обращались друг к другу только на «вы», потому что каждый из них очень уважал и ценил другого.
Когда Соловей съедал своих тараканов, он, довольный и сытый, перелетал на дерево, что росло около нашего окна, усаживался поудобнее и начинал петь для нее (надо сказать, он был прирожденным артистом, как и почти все соловьи). А Стеклянная кошка сидела на окне, совсем не шевелясь, и тихо мурлыкала, так ей нравились песни, которые пел Соловей. Он заканчивал свои концерты ближе к утру и улетал к себе домой. А в следующую ночь прилетал снова. И у Стеклянной кошки всегда были приготовлены для него свежие тараканы.
Уж что-что, а ловить тараканов она умела. Как я уже говорил, Стеклянная кошка почти не сходила со своей полки, но это ей было вовсе не обязательно. Стоило только ей увидеть какого-нибудь заплутавшего таракана, она тут же одним прыжком ловила его (хотя тараканы, как вы, наверное, знаете, очень шустрые). Ловля тараканов была, пожалуй, единственным ее увлечением, если не считать прогулок туда-сюда по нижней полке.
И, наверное, еще долго бы Стеклянная кошка ловила тараканов для Соловья, а Соловей пел бы ей песни, если бы не произошло кое-что. А именно: в большой комнате появился один, совершенно особенный, таракан. Первая его особенность была в том, что он был черный (тогда, как все тараканы, которые жили у нас до этого, были исключительно рыжими). А вторая – в том, что он любил есть буквы из книг, и это меня очень огорчало.
Впервые я узнал о его появлении, когда слушал одни замечательные детские стихи (кстати, они тоже были про одного страшного таракана). В какой-то момент книга стала запинаться и пошли такие слова:
– Влк т спг скшл дрг дрг. Бднй кркдл жб прглтл. слнх, вс држ, тк сл н ж…
Я очень удивился, ведь там должно было быть совсем не то. До этого я много раз слушал эти стихи, и всегда все понимал.
Я решил, что просто ослышался, и попросил книгу повторить это место еще раз. И услышал то же самое. Тогда я позвал к себе Лику и Стеклянную кошку и попросил послушать их. И они сказали, что слышат то же, что и я.
– Может эта книга заболела? – робко предположила Лика.
– Ерунда, книги не болеют, они могут только порваться или потеряться. Это самое страшное, что может с ними случиться, – сказала Стеклянная кошка, – Тут дело нечисто – заключила она.
– Тут, и правда, не очень-то чисто, – сказал кто-то сзади нас.
Мы обернулись и увидели черного таракана, который сидел прямо на книгах с Алгеброй.
