кусочку черного хлеба. Таз поставили на деревянный чурбан.
Птичники ели, стоя вокруг чурбана на коленках.
Дверь часто открывалась и закрывалась; в нее заглядывали то Васька, то Колька.
— Шпионит.
— Сейчас фискалить пойдет!
— Костью в морду ему!
— Проглотит!
— Давно ли нашим братом был, а поманил Ефим Спиридоныч, сразу свиньей стал.
— Хорошо жить захочешь, всем сделаешься, — переговаривались птичники.
Вошел Ханжа и стал в круг.
— Больно отлупили? — спросил его Кулик.
— Попробуй, сам узнаешь. У меня заживет, вот у Ефимки долго саднить будет. Припомню я ему, за всех рассчитаюсь.
— Что сделаешь? — метнулись ребята.
— Красноармейцев приведу, покажем ему птичек-счастье!
— Убьет он тебя.
— Сначала сам протянет ноги, а я у него поучусь.
В дверь заглянул Васька.
— Эй, Ефимкин шпион, поди сюда! — крикнул Ханжа.
— Что глотку дерешь?
— Ага, откликается, иди, иди не бойся!
Васька вошел и спросил:
— Ну?
— Поклон Ефимке передай, скажи, что скоро увидимся, в гости приду, ремни из его шкуры вырежу. Посторонись, морда, Ханжа идет!
Ханжа ударил Ваську в лицо и выбежал. Тот схватился за щеку, упал и завыл собакой. На вой Васьки прибежали Колька и сам Ефим.
— Выпороть их, всю эту сволочь! — крикнул он, но, уходя, прибавил: — Не надо.
Ваську унесли во второй этаж, в комнаты Ефима.
Яшка получил попугая и ранним утром вышел с ним на улицу. Парень громко закричал:
— Счастье, счастье! Стоит всего один пятачок!
Ему откликались пустые улицы, каменные дворы, полные ночной прохлады и еще не успевшего рассеяться тумана.
Большая и красивая, с красными и зелеными перьями птица важно сидела на Яшкином плече. Навстречу торопливо бежали рабочие, хозяйки, прислуги, они были глухи к призывам птичника и не покупали билетов.
Но Яшка не беспокоился, он знал, что билетики покупают на рынке и на центральных улицах, где много гуляющей толпы. Он кричал от радости, что у него в руках заморская птица-ведун, что в его власти людское счастье. Он чувствовал себя другим, особенным человеком, продавцом самого дорогого для людей — их счастья.
Яшка добрался до Проломной улицы, которую отвел ему для работы Васька, остановился на бойком углу и закричал:
— Граждане, подходи! Всем говорим сущую правду.
Умная птица с плеча перебралась на клетку и начала кивать головой. Она тоже зазывала покупателей.
Билетики шли ходко. Одни их читали с серьезными лицами, другие — с улыбкой и даже со смехом. Их что-то веселило в билетиках.
В полудне подбежал к Яшке Васька и спросил:
— Работаешь?
— Работаю.
— Дай билетик!
— Плати!
— Верно. Знаешь дело — работай! — И Васька ушел.
Часа через два Васька появился снова, разрешил Яшке купить на хозяйские деньги булку и юркнул за угол.
Яшка догадывался, что Васька следит за ним, и работал особенно усердно. К вечеру он набрал два рубля. На них можно было хорошо поесть и купить массу вещей, но этого не полагалось, и Яшка, усталый, голодный, босый и грязный, побрел на Суконную к дяденьке.
Ефим Спиридоныч похвалил Яшку и пообещал в первое же воскресенье выдать гривенник.
Побежали дни один за другим. Сначала Яшка был полон радости, точно сам он купил большое счастье, но потом начал уставать от постоянного крика, от беготни и как-то потерял радость. Хозяйские деньги позвякивали в кармане и постоянно напоминали, что работает Яшка не на себя, а на дяденьку, когда у него Ганька и мать сидят голодом. Однажды он вздумал зайти к ним после работы, но по дороге его нагнал Васька и не пустил.
— Иди домой, — велел он. — Сперва сдай выручку, а потом можешь на свиданки, не то ты оставишь деньги у матери, тогда выбивай их из тебя. Немного выхлещешь.
— Проведать надо, может, Ганьку в детский дом взяли.
— С выручкой и птицей — не пущу. — Васька взял Яшку за шиворот.
Яшка покорился, но затаил думу, что когда-нибудь, а непременно он зайдет с птицей к мамке. Ему хотелось зайти именно с птицей и дать матери с Ганькой по билетику-счастье. Видя, как раскупают билетики, он начал верить, что они и в самом деле приносят счастье.
Иногда Яшка тратил немного из хозяйских денег. Пока все сходило хорошо, дяденька не часто проверял билетики. Но однажды Яшка засыпался. Дяденька пересчитал билеты и обнаружил недостачу. Яшка уверял, что он не тратил денег, не виноват и, наверное, потерял билетики нечаянно. Дяденька будто поверил этому, но все же выпорол Яшку ремнем и лишил гривенника.
После порки Яшка не грубил ни Ваське, ни дяденьке, ни Кольке, а сам обдумывал, как ему заполучить птичку в свои руки, чтобы работать на себя. Уходить на помойку не хотелось; работать на дяденьку — кровь кипела, вспыхивала злоба и за себя и за других ребят.
На другой день Яшка дошел до Проломной, но ни разу не крикнул: «Счастье, счастье!», а свернул прямо к мамкиному подвалу. Подвал стоял раскрытый и пустой.
— Куда мамка с Ганькой делись? — спросил Яшка у дворника.
— Ганьку взяли в приют, с ним вместе ушла и мамка.
В подвале стояла пустая кровать, и от нее к потолку паук протянул серую паутину, на полу лежала куча мусора. Черныш перерыл мусор и ничего не нашел.
Яшка оставил попугая у дворника, а сам с Чернышом побежал в Совет, к той женщине, которая дала ему кусок хлеба, — он хотел спросить у нее про Ганьку.
В знакомом доме стоял красноармейский отряд, а у
