– А папа был алкоголиком? – спросил я.
Мы смотрели друг на друга сквозь призрачный мир погасшего телеэкрана, еще больше увеличивавший расстояние между нами.
– Почему ты спрашиваешь? – удивилась мама.
– Это для терапии, – объяснил я. – Генограммы. Нужно перечислить грехи отца. Хочу быть уверенным, что не ошибся.
И вновь вязкое молчание. Мне казалось, что так мы и продолжим дрейфовать в открытом темном мире и больше не скажем друг другу ни слова.
– А грехи матерей нужны? – спросила наконец она.
Мы долго сидели, не двигаясь и глядя друг на друга в погасшем экране телевизора.
– Нужны, наверное.
– Папа выпивал немного в молодости, но настоящим алкоголиком был только твой дед. Однако это было давно.
Я вспомнил деда, отца моего отца, горького пьяницу. В те редкие дни, когда я к нему приезжал, он едва узнавал меня, а когда узнавал, называл вторым именем – Клейтон, Клей, как будто имя, которое я унаследовал от деда по материнской линии, было той моей частью, признавать которую ему не хотелось. Он был небольшого роста, с маленькими руками и маленьким иссушенным лицом – лицом человека, который променял все свои улыбки на последнюю каплю алкоголя. Откуда у него вообще взялись силы поднимать на кого-то руку? Разве мог он внушать страх, с такой-то мускулатурой? Рядом с отцом дед выглядел крохотным, ничуть не мужественным. Интересно, как мой отец с доставшимися ему генами превратился в своего рода идеального южанина? И чего не хватало мне? Где сокрыт мой изъян? Чем больше я об этом думал, тем бессмысленнее мне казалась логика ЛД. Я захотел поговорить об этом с мамой.
– Не понимаю, почему ты задаешь такие вопросы, – сказала она и встала.
Свет лампы грубо озарил ее, обнажая веснушки на лице и руках, точно капли краски, которые задумчивый художник привычным движением стряхнул с мокрой кисти.
– Ну, они хотят знать, откуда взялись мои сексуальные позывы, – ответил я, растягивая слова.
– Ничего не понимаю, – сказала мама. – Зачем им такие подробности о нашей семье? Как наша семья связана с сексуальными позывами?
– Говорят, причиной зачастую служит детская травма.
– Какой это у вас там шаг?
– Все еще первый.
– И сколько времени занимает каждый шаг?
– Не знаю. Месяцы. Годы.
– Годы?
– Некоторые из новых наставников проходили первый шаг больше двух лет. Самые старшие из них – десять.
Мама разгладила мятую блузку; потом посмотрелась в зеркало, висящее на противоположной стене, и поправила прическу. Через несколько секунд она схватила с журнального столика ключи от машины. Я почему-то подумал, что она сейчас поедет в ЛД требовать объяснений.
Прежде чем в комнате вновь повисла тишина, мама сказала:
– Давай прогуляемся. Забудем про правила. Поедим чего-нибудь вкусного.
ЛД требовала соблюдений строгих правил касаемо «безопасной зоны». В организации висела карта, где были обозначены немногочисленные районы без торговых центров, ресторанов, кинотеатров, нецерковных книжных магазинов и секс-шопов. По сути, ходить дозволялось только в те малочисленные заведения города, в названиях которых присутствовало слово «Христос». Наш отель находился точно по центру этой карты, вдалеке от греховных влияний. Идея покинуть его даже ненадолго представлялась чрезвычайно заманчивой. Вот бы что-нибудь кроме несвежего пирожка из KFC, холодного соуса и кучи обглоданных костей в картонной коробке. Вот бы что-нибудь кроме полупустых автостоянок и однотипных одноэтажных торговых центров. Я захлопнул справочник, скрипнув пластиковым корешком; представил, как скрипел ремень деда, пока отец в углу комнаты закрывал лицо рукой.
– А он пытался защищаться? – спросил я. – Он хоть раз сбегал из дому?
Мама прошла мимо меня к двери, провела кончиком цепи по желобку и с глухим хрустом открыла замок.
– Такие вещи я у него не спрашиваю.
На улице было жарко и влажно, но слабый ветерок бодрил, пока мы шли к машине. После целого дня, проведенного в ЛД под искусственным освещением, предвкушение изысканного ужина в хорошем ресторане было сродни предвкушению манны небесной в пустыне. Когда мы выезжали, я боялся, что нас перехватят служащие ЛД и раскинут руки перед нашей машиной, но на парковке было пусто, и мы спокойно выехали на трассу. Мамино лицо вскоре сделалось добродушным – каким бывало, когда мы вместе ездили по магазинам. Чем дальше мы отъезжали от гостиницы, тем больше освобождались от пут настоящего, ускользали в иное будущее, еще несколько минут назад казавшееся невозможным.
Нет, мама не потеряла надежду излечить меня с помощью терапии. В течение всего следующего часа она раз шесть поинтересовалась, считаю ли я, что смогу исцелиться. Мы просто решили ненадолго забыть о проблемах.
– А мы куда? – спросил я, разглядывая в окно грязные шумозащитные экраны по бокам трассы.
Мама включила поворотник.
– Это сюрприз.
Когда мы выехали с шоссе и развернулись, то увидели зеркальный фасад отеля «Адамз Марк» – невероятных размеров бриллиант, сверкающий в центре города. Мама тогда сказала то же, что и всегда при виде него: «Мы с твоим папой раньше отмечали здесь каждый Новый год. Внутри было так красиво! В те времена
