Силы покидали О-ха, развязка близилась. На дороге, разбитой в грязь гусеницами тракторов и подернутой ледяной коркой, риджбек пару раз поскользнулся, но эти пустяшные помехи почти не задержали его. Пес не сомневался — на этот раз победа останется за ним. Лисица то и дело спотыкалась, из раны на месте откушенного уха хлестала кровь.
Добежав до пруда, она дрожащей, неверной походкой заковыляла по льду. Багровый туман застилал ей глаза, она знала — это надвигается смерть. Странное спокойствие сковало ее измученное тело. Вдруг исчез одуряющий страх и сосущая боль в животе. Сердце ее билось теперь размеренно и медленно. О-ха сожалела лишь, что подвела Камио. Если она не принесет ему поесть, он недолго протянет. Все-таки Сейбру удалось выполнить свою угрозу — разом покончить с ними обоими.
Лисица брела по льду, чувствуя, что движется еле-еле, точно крыса, наевшаяся отравы. Сейбр настигал ее, упоенный торжеством мести.
Сейчас все будет кончено.
— Наконец-то... — заорал риджбек.
И тут О-ха услышала треск — это проломился лед.
Лисица инстинктивно повернулась — и не увидела своего врага. Громадный пес исчез в полынье, темная вода сомкнулась над ним. Несколько мгновений на поверхности воды расходились лишь круги, потом из полыньи вынырнула огромная голова. Пес пытался зацепиться лапами за зазубренные края. Но напрасно когти его скребли по льду. Хрупкий лед отламывался, кусок за куском. Пес не сдавался, отчаянно молотя по воде лапами. Окоченевшие мускулы Сейбра наверняка сводила судорога, но голова его оставалась над водой. Он вновь зацепился лапами за острый край. Глаза его горели злобной решимостью.
О-ха наконец пришла в себя. Сейбр приближался. Его лапы уже проделали темную дорожку в заледенелой поверхности пруда. Лисица бросилась прочь, но движения ее были неуверенными, и когти скользили по льду. Несколько раз она упала. Сердце ее почти разрывалось. Стоило лисице встать, как лапы ее расползались вновь. И все же, одержимая желанием спастись, она заставляла себя бежать.
— Проклятая тварь! — ревел ей вслед пес. Морда его исказилась от напряжения.
Хрясь-хрясь-хрясь — хрустел и обламывался лед под тяжестью могучих лап. Сейбр не сводил с лисицы остекленевших глаз. Пасть его распахнулась, зубастые челюсти готовились сомкнуться на шее жертвы. Скорее всего кровь уже застыла у него в жилах. И все же костистая голова приближалась к лисице, медленно, но неотвратимо. Лапы риджбека без устали колотили по льду.
Что до лисицы, она никак не могла совладать со своими лапами. Они отказывались служить, дрожали и подкашивались.
Сейбр совсем близко. Его дыхание вновь обожгло ее.
— Попалась!
Она ощутила, как зубы пса впились в ее заднюю лапу. Однако силы Сейбра тоже были на исходе. Лисица обернулась, чтобы смело встретить злорадный оскал смерти, торжествующий взгляд врага. Но голова Сейбра исчезла под водой. И все же он не выпускал лапу О-ха, твердо решив погибнуть вместе со своей заклятой соперницей.
Ледяная вода обожгла О-ха. Отчаяние придало лисице сил.
— Нет! — закричала она. И, извернувшись, вырвалась из сомкнутых намертво челюстей.
В зубах Сейбра остался клок ее меха. Но под воду пес ушел один.
Лисица, задыхаясь, повалилась на край полыньи. Сейбр вынырнул еще раз и успел бросить на нее прощальный взгляд, исполненный ненависти.
Обессиленная, О-ха долго лежала на льду, боясь поверить в случившееся. Ей казалось, что исчадие Тьмы непременно появится вновь и набросится на нее. Поэтому О-ха не позволяла себе расслабляться, и сердце ее по-прежнему бешено колотилось. Как только над водой покажется огромная голова, О-ха бросится наутек.
Но Сейбр больше не появился.
Наконец, собравшись с духом, лисица осторожно приблизилась к кромке льда. В темной воде подо льдом безжизненно покачивалось громадное тело. Глаза пса, мертвые глаза, по-прежнему были устремлены на О-ха. Но ненависть в них погасла. Потом тело перевернулось, мелькнула желтая грива, и риджбек исчез навсегда.
Лисица побрела на двор фермы, к амбару, где лежал Хваткий. Завидев ее, он приподнял голову.
— Сейбр мертв, — сообщила О-ха.
Хваткий зашелся кашлем.
— Похоже, я составлю ему компанию.
— Спасибо тебе, Хваткий.
— А как он умер? Неужели ты перегрызла ему горло?
— Я? Нет, где мне. Он провалился под лед и утонул.
Хваткий опять закашлялся.
— Поделом ему. Надутый болван. А ты, лисица, лучше шла бы отсюда подобру-поздорову.
— Но ты ранен.
Снег под Хватким покраснел от крови.
— Пустяки. Сейчас из дому выбегут люди. Бросятся ко мне на помощь. Отвезут к ветеринару и...
Но О-ха видела — рана смертельна.
— Прощай, Хваткий. Когда-то мы были врагами...
— Мы и сейчас враги, — выдохнул он. — Я просто отплатил тебе долг. А теперь убирайся прочь, рыжая чертовка, не то...
— Бедный Хваткий, старый гордый пес. Не стыдись того, что подружился с дикими зверями. В ненависти мало проку. И сделанного не воротишь. Поверь, нет беды в том, что вражда между тобой и мной, лисицей, исчезла. Я всегда буду помнить, что обязана тебе жизнью.
— В одном ты права, — пробормотал Хваткий. — Я старый пес, очень старый. Это моя семнадцатая зима. Шутка ли! И я устал. Хочу одного — закрыть глаза и спокойно умереть.
Несколько мгновений спустя желание пса исполнилось. Глаза его закрылись, и жизнь оставила старое тело.
А О-ха отправилась в поле. Там она нашла несколько гнилых репок. Набила желудок, взяла одну репку в зубы и пустилась в долгий путь к дому. Вернувшись, она узнала, что, когда погода разгулялась, Миц тоже выходила на промысел. Лисичка дошла до ближайшего дома, увидала, что кухонная дверь открыта, скользнула внутрь и стащила увесистый кусок бекона. Миц была мастерицей на подобные проделки. Тут мать не могла с ней тягаться. Лисичке ведь довелось побывать в человечьем жилье, и она знала, что там к чему, и ухитрялась подавить страх перед людьми.
Камио выглядел лучше. Он явно пошел на поправку
— Репка? — пробормотал он, увидев добычу О-ха. — Что ж, неплохо. Надеюсь, все обошлось без приключений?
— Да какие там приключения, — ответила она, устраиваясь рядом и прижимаясь к его теплому пушистому боку. — Мир бел и недвижен. Нигде ни души.
— О-ха! Что с твоим ухом? — в ужасе воскликнула Миц.
Камио повернулся и приподнял голову.
— А, это? — равнодушно проронила О-ха. — Пустяки. Небольшая стычка с горностаем.
— Да что за горностай такой? Как он мог откусить...
— Хватит об этом, Миц. Тише. Камио нездоров.
Миц послушно замолчала.
Снежные бури больше не вернулись, самые суровые зимние дни остались позади. Вскоре Оттепляй согрел землю своим нежным дыханием. Этой весной О-ха не ожидала потомства, у нее не было повода для тревог и переживаний, и на досуге она спокойно наблюдала, как все вокруг оживает с приходом тепла. То было приятное зрелище.
Рана О-ха быстро затянулась. Лисица уже достигла столь почтенного возраста, что другие лисы не дерзнули наградить ее каким-нибудь насмешливым прозвищем вроде «одноухой». Прислушиваясь, она склоняла голову набок, и Камио, тоже совершенно оправившийся после своей болезни, утверждал, что без уха О-ха стала еще красивее.
Тяжелая зима не прошла даром для обоих супругов. И О-ха, и Камио замечали теперь, что силы их уже не те. То, что раньше давалось легко, требовало теперь напряжения. Оба понимали, что это первые предвестники старости. Но они оставались прекрасными охотниками, так что у них не было повода сокрушаться и сетовать. Однако пора расцвета осталась позади. Никто уже не считал их молодой парой. Правда, с возрастом они обрели опыт и знали теперь все уловки и хитрости, как идущие из глубины веков, так и вновь изобретенные.
Когда Камио стало известно, что Сейбр нашел свою смерть, он ничего не сказал О-ха. Лис понимал: О-ха хочет забыть гигантского пса, как забывают кошмарный сон. Супруги часто вспоминали о прошлом, вновь переживали минувшие радости. Оживлять же забытые страхи было не к чему. В жизни и так хватало тревожного и страшного, хотя Сейбр и отправился в Никуда.
Зимы и весны сменяли друг друга, город разрастался. О-ха и Камио еще два раза заводили детенышей. Некоторые из лисят благополучно выросли, другие погибли. У тех, что достигли зрелости, появились свои детеныши, они тоже вырастали и покидали родителей. О-ха и Камио радовались, что род их не прекратится.
Сами они по-прежнему жили у насыпи, время от времени меняя норы. Пора любви уже не наступала для них, но между ними царило нерушимое согласие. К тому же у них оставались воспоминания.
Миц поселилась поблизости, и порой они встречались с дочерью. У Миц тоже были свои детеныши. Правда, О-ха и Камио никогда не видели своих внуков, но распознавали их по меткам. Потомки их росли городскими лисами и обладали навыками жизни среди улиц, дворов и машин. Та мудрость, что О-ха унаследовала от предков, была бесполезна для молодых — древние источники и звериные тропы исчезли навсегда. Земля изменилась до неузнаваемости, ее покрывала теперь одна сплошная ж и в о п ы р к а. Молодые лисы не сомневались, что весь свой век проведут в ж и в о п ы р к е, и в головах своих они хранили карты улиц и площадей, а не лесов и лугов. Со времен юности О-ха мир не стал лучше или хуже, он стал совсем другим. Перемены не слишком восхищали старую лисицу, и нередко она с грустью вспоминала о густых лесах и высоких травах, в которых она лисенком ловила бабочек.
