- Хочу быть визирем!
Дух удивился:
- Визирем?
Но махнул рукой.
И в ту же минуту мальчик очутился во дворце. Где все дерево резное, пол из цветного мрамора, потолок из перламутра. А в арках висят зеленые и белые попугаи и говорят то же, что все приближенные:
- Здравия желаем, ваша светлость!
- Как будет угодно вашей светлости!
Правда, удивительно? Нет ничего удивительного. При них говорят, и они повторяют. На голове у мальчика была высокая чалма, на плечах семь халатов, все шитые золотом, у пояса такая большая сабля, что он был привязан к сабле, а не сабля к нему, на руке четки из изумрудов, а в руке палочка-выручалочка. Мальчик посмотрел:
- Тут ли? Тут.
Он видел только спины приближенных. Потому что они все стояли на коленях и уткнувшись лицом в землю. Пресмешно!
Когда мальчику надоело смотреть на их спины, затканные золотом, он сказал им:
- Встаньте!
Они встали, и мальчик увидел бородатые, старые лица.
К нему подошло несколько самых почтенных, поклонились ему двенадцать раз и спросили:
Что он, новый визирь, намерен делать нового в своем ведомстве?
Мальчик растерялся и сказал:
- Я ничего не знаю!
Почтенные люди отошли, успокоенные и довольные, поглаживая бороды:
- Все новые визири начинают с того, что объявляют: "Я ничего в своем ведомстве не знаю". Визирь как визирь!
К мальчику приблизился его главный помощник, поклонился двенадцать раз, положил перед ним большую кипу бумаги и сказал:
- Твоя светлость! Вот дела, требующие разрешения.
Мальчик заплакал:
- Я еще не умею читать!
Главный помощник поклонился еще двенадцать раз и сказал:
- Аллах создал день в двенадцать часов. И этим показал, что визири не должны читать бумаг. Если бы визири должны были читать бумаги, - аллах создал бы день в тридцать шесть часов. Просто подпиши. Мальчик заплакал еще горьче:
- Да я и писать не умею!
Главный помощник поклонился ему по этому случаю еще двенадцать раз и сказал:
- Визири, которые и умеют писать, от важности не пишут, а ставят просто какую-то корючку. Поставь и ты какую-нибудь корючку.
И все, глядя, как мальчик ставит под бумагами корючку, не читая, утешились и успокоились:
- Визирь как визирь. Нет ничего удивительного.
Когда он поставил корючки подо всеми бумагами, мальчика спросили:
- Не желает ли твоя светлость отдать каких-нибудь приказаний?
Мальчик, - он был хороший мальчик, - вспомнил о своем папе.
- В этой стране, - сказал он, - живет Хаби-Булла. Он мне отец. Дайте ему по этому случаю столько цехинов, сколько он захочет. У него есть шесть жен. Все мне мамы. Дайте им столько платьев, сколько они потребуют.
И услышав это, все окончательно вздохнули с облегчением:
- Совсем визирь как визирь!
И решили:
- Лучшего выбора нельзя было сделать. Какое доброе сердце!
Если он так заботится о родных, - как же он позаботится о родине?
И все пошло, как по фисташковому маслу, - как говорят там, на Востоке.
Кто нужно, - составляли бумаги, визирь ставил под ними свою закорючку, и дела шли своим порядком.
Все было, как при прошлом, при позапрошлом, как при всяком визире.
И никто во всей стране не замечал даже, что визирь - маленький мальчик.
- Ну, как же, - говорите вы, - не заметить? У всех, кто его видел, ведь, были глаза? Как же не заметить, что перед вами мальчик? Это удивительно. Ничего нет удивительного. Просто вы не знаете придворных обычаев. Все, конечно, видели, что это - мальчик, но никому в голову не могла прийти такая дерзкая мысль:
- Визирем - мальчик! Нет усов и бороды.
Все говорили на ухо друг другу:
- Должно быть, он евнух.
(Я думаю, что это место не годится для детей. Дети будут спрашивать: "Что такое евнух?" Объяснить не только маме, но и папе будет довольно трудно. - Примечание В.М. Дорошевича.)
Те, у кого были дочери-невесты, вздыхали:
- Как жаль!
Прочие с желчью говорили:
- Хорошо евнухам. Они не думают о женах, - думают только о себе. Оттого и создают себе положение! А тут создавай положение для жен!
Он был мал ростом.
А потому все, когда он проходил, становились на колени. Чтоб, спаси аллах, - не быть ростом выше самого визиря.
Особенно высоких ругали их жены:
- Где же такому дылде, как ты, выслужиться? Визирь тебе по колено. Конечно, ему обидно! Станет он тебя приближать! И все ходили, согнувши колени, чтобы казаться ниже ростом. Из вежливости.
Случалось, что мальчик, увидев играющих детей, сам начинал с ними играть.
В жмурки, в пятнашки, в мячик, сшитый из тряпок. Такие там, на Востоке, мячики. Тогда все в умилении восклицали:
- Какое сердце! Какое золотое сердце! Это удивительно! Как он любит детей!
- Визирь знает, что дети - это завтрашний день человечества. Нет ничего удивительного.
- Визирь думает не только о сегодняшнем, но и о завтрашнем дне.
И все решили:
- Он предусмотрителен!
Мальчик был любопытен, как мальчик.
Он беспрестанно спрашивал:
- Брат моего отца, что это такое?
Но так как это делал визирь, находили, что это очень умно. Часто визирей хвалят за то, за что детей просто секут.
- Какая любознательность!
- Он все хочет узнать сам!
- Он входит во все!
Если это были уж очень детские вопросы, - все прищуривали один глаз и говорили:
- У-у! Хитрая штучка! Он прикидывается ребенком, чтобы выведать все!
Когда визири собирались на совет, мальчик, как хороший мальчик, при старших молчал. И все находили:
- Новый визирь - тонкий человек! Он не бросает слов на ветер. Молчит и гнет свою линию.
А так как он ко всем визирям относился почтенно, как к старшим, то его все любили, и никто из визирей не боялся. Всякий визирь отзывался о нем:
- Самый лучший из визирей, каких мы только видели!
И мало-помалу за ним утвердилась слава:
- Премудрый визирь! Это удивительно.
А может быть, и нет ничего удивительного. Как вдруг однажды случилось происшествие. От которого все пошло вверх дном.
Вам особенно, дети, надо внимательно слушать, чтобы вы не ели много сладкого.
Однажды была назначена большая и длинная, очень длинная церемония.
На которой должны были быть все визири. Хорошо было мальчику, когда у него было шесть или семь мам, - я не помню уж, как начал рассказывать.
Одна запретит одно, другая - другое, третья - третье, четвертая четвертое, пятая - пятое, шестая - шестое, седьмая- седьмое, восьмая восьмое. Ребенок привык иметь столько матерей. А как не стало ни одной!
Мальчик наелся с утра рахат-лукума, халвы, пастилы, винных ягод, изюма, фисташек, миндаля, грецких орехов да еще чернослива.
А церемония была, говорю, длинная.
Уже в начале церемонии мальчик хотел попроситься выйти. Но подумал, что это неловко. Хотел подождать до конца.
В средине церемонии переступил с ноги на ногу и думал: "Все изюм! Зачем только я ел его с черносливом!" И, не дождавшись конца церемонии, бросил палочку-выручалочку и, поддерживая обеими руками шитые золотом шаровары, куда-то побежал. Куда, - неизвестно.
И в ту же минуту, как он бросил палочку-выручалочку, все вдруг увидели:
- Да, ведь, у нас визирем был мальчик! Удивительно!
Это всегда бывает с людьми, когда они выпустят из рук палочку.
Конец был очень печальный. Отец высек мальчика:
- Зачем пропадал из дому!
Сечь за то, что был хорошим визирем! За то, за что визирей награждают, детей секут. Где ж на земле справедливость?
Все удивлялись:
- Мальчик оказался визирем как визирем!
В этом нет ничего удивительного. Быть визирем, как видите, милые дети, вовсе нетрудно. И когда кругом вас все кричат:
- Как такой-то может быть визирем?!
или:
- Почему так часто меняются визири?!
Вы, умные дети, не обращайте никакого внимания. В этом нет ничего удивительного. Те, кто кричат, - бяки.
СКАЗКА О СКАЗКЕ
Однажды Истине пришло в голову попасть во дворец. Во дворец самого Гарун-аль-Рашида. Аллах акбар! (Аллах велик! (араб.).)
Создав женщину, ты создал фантазию.
Она сказала себе:
- А почему бы и нет? Много гурий в раю пророка, много красавиц в земном раю, - в гареме халифа. В садах пророка не была бы я последней из гурий, среди жен падишаха я, быть может, была бы первой из жен, и среди одалисок - первой из его одалисок. Где кораллы ярче моих губ, и дыхание их - как воздух полудня. Стройны мои ноги, и как две лилии грудь моя, - лилии, на которых выступили пятнышки крови. Счастлив тот, кто склонит голову на мою грудь. Чудные сны приснятся ему. Как луна в первый день полнолуния, светло лицо мое. Как черные бриллианты горят мои глаза, и тот, кто в минуту страсти заглянет в них близко-близко, как бы велик он ни был! - увидит себя в них таким маленьким, таким маленьким, что рассмеется. Аллах создал меня в минуту радости, и вся я - песнь своему творцу.
Взяла и пошла.
Одетая только в свою красоту. На пороге дворца ее с ужасом остановил страж.
