веть бы да таково слово:
«Уш ты ой еси, моё чадо да чадо милоё!
30. Ты не езди бы, чадо, да во чисто полё!..»
Говорыт ему ноньце да молода жона,
Уш на имя Настасья доцька Викулисьна:
«Уш вой [121] еси, Добрынюшка Микитиц млад!»
А-й говорыт ему матушка родимая:
35. «Я не дам тибе, Добрыня, да бласловленьица
Уш ехать-то тибе да во чисто полё,
Веть тут останицсе молода жона,
Пропадёт твоя головушка не за денёшку,
А твоя веть жона буде не вдова, да веть не мужняя!»
40. Говорыт-де Добрыня да таково слово:
«Как пройдёт тому тры года то времецько,
А тогда ты пойди хош за князя, хош за боярина,
Хош за руського могуцёго за богатыря,
А-й за купьця ли ноньце за богатого;
45. Не ходи ты веть за Олёшеньку за Поповица:
А-й веть мне-ка Олёшенька названой брат!»
А-й веть тут-то плачот молода жона,
А-й возрыдаёт его родима да веть матушка.
Да сряжалса Добрыня да во чисто полё;
50. Говорыла ему матушка родимая:
«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!
А-й как поедёш бы ты ноньце да во чисто полё,
А-й уш выедёш ты веть всё на шо́ломя
А-й на то жа на шоломя на окатисто;
55. Да пригреёт тибя соньцё да соньцё красноё,
Да веть захоцыцьсе Добрынюшки покупатисе;
Не купайсе ты ноньце, да чадо милоё, —
А-й как погибнёт твоя-де да буйна голова!»
Да пошол-де Добрыня да на конюшын двор,
60. А-й да седлал де уздал коня доброго,
А-й потстегивал двенатцать потпруг шолковых,
Да тринатцату тенул церес степь да лошадиную,
Он ступал-де во стремена булатныя.
А не видели поески да богатырскою;
65. Только видели бы: в поле курева стоит,
Курева-де стоит да дым столбом валит.
Он выежжал-де на шоломя на окатисто;
Да пригрело его ноньце да красно солнышко,
Прыпекла его луна да всё подсолнышна*;
70. Захотелосе Добрынюшки покупатисе.
Он скинывал-де платьице да богатырскоё,
Отпоясывал от сибя бы шолкоф пояс веть,
А-й скинывал бы он шолкову рубашоцьку,
Уш стал-де Добрынюшка купатисе;
75. Говорыл он коню да коню доброму:
«Уш ты вой еси, конь да лошать добрая!
А-й нажывай сибе добра хозяина!..»
А на первую струю бродил — да милёхонько [122].
Уш перва-та струя была заманьцива;
80. Втора-де та струя была отманьцива*;
Уш третья струя была зла, относлива —
Отнесла-де Добрыню да на синё морё.
А унесло бы его нонице да на синё морё,
Принесло его ко горы да Саворскою,
85. Он выходил-де да на при[с]красён веть,
На прикрасён крут бережок.
А-й вылетала змея-де да семиглавая,
Уш хочот-де Добрынюшку спалить, зглонуть.
А на то был Добрынюшка ухватцивой,
90. Он отсек у ей цетыре да равно хобота.
Опускаласе змея да на сыру землю,
Говорыла веть Добрыни да таково слово:
«Уш ты ой еси, Добрынюшка Микитиць млат!
А-й есь у мня ноньце малы деточки,
95. Ишше свито у мня да вито гнездышко,
А не мало, не велико — да на девети дубах».
Уш тут бы Добрынюшка говарывал.
Говорыла-де змея да семиглавая:
Веть пройдёт бы у мня ноньце да веть три года —
100. Не зажывить мне будёт тры хобота!»
Отделялса веть Добрынюшка от сырой земли
А на ето же на вито, на гнездышко.
Он поил бы, кормил бы малых детоцёк,
Сохранял он от бури да всё от падёры [123],
105. Тут-то Добрынюшка поил-кормил.
Тому времецьку да проходило веть,
Да прошло-де времецьку да равно три года;
Уш пил бы, ел да фсё Добрынюшка,
Уш што бы ему было ноньце надобно.
110. Надлетала его змея да семиглавая;
Зажывила она веть скоро да тры хобота;
А хотела веть Добрыню жэгци́-спалить.
Говорыли бы уш ноньце да малы детоцьки:
«Ты маменька наша да фсё родимая!
115. Не ворош ты Добрынюшку Микитица:
Сохранял бы он нас да от ветра сильнёго,
От той жа погодушки синёморскою».
Говорыт-то Добрыня да таково слово:
«Уш ты вой еси, ты, змея-де да семиглавая!
120. Ты снеси-тко миня бы да на святую Русь,
Уш вынеси ты на матушку сыру землю!»
Говорила тут змея да семиглавая:
«А-й ты вяжись-ко в опутинки шолковыя
Да вяжись крепко-накрепко!»
125. Да вязалса Добрынюшка крепко-накрепко,
Понесла его змея-де да семиглавая.
Уш пал-то Добрыня ноньце в о́морок.
Да несла она его по воздуху
Выше лесу-ту, лесу дремучего,
130. Ниже оболока ноньче да фсё ходечего;
Выносила его на матушку сыру землю
Да на то жа на шоломя на окатисто.
А-й да Добрынюшка скорёхонько ставал же веть
Да ставал-де он змеи веть семиглавою.
135. А роспутывал опутинки шолковыя,
Он скорэнько веть скакал да на резвы ноги
Да простилса с змеёй да семиглавою.
Говорыл-де Добрыня да таково слово:
«А теперица погибла да буйна голова:
140. Я не исправил-то матушкина бласловленьица!..»
Он крыцял-то, зычал да крепким голосом:
«Уш ты конь, ты мой конь, да лошать добрая!
Уш ты ес<ть> ли да во чистом поле?»
А-й услышыл бы конь, да лошать добрая,
145. А бежыт-то бы конь да ис чиста поля.
Прыбегал-то бы конь, да лошадь добрая,
Веть падал веть коничок на коленочки:
«Я слуга-та, слуга да слуга верная,
Слуга верная бы я да неизменная:
150. Я ходил бы три годы да во чистом поле,
Да не мог я нажыть да добра хозяина».
А-й надевал-то Добрынюшка платьё цветноё
Ис того же сидёлышка чыркальского
Да уздал-де, седлал да коня доброго,
155. Надевал бы он латы да богаты(р)ския,
Надевал да бы на сибя да фсё кунью шубу,
На головушку бы надевал шапоцьку-курчавочку
(А не дорога, не до<ё>шова —
