на автобусе в Дандерюд, в «скорую», там мне наложили гипс.
— Ай-ай! Ханна, где твоя сумка? — спросил папа.
— Бьёрн, она же стоит в коридоре! Бланка, Астрид! Выносите и вы свои сумки. Надо ещё оставить место для продуктов.
— Ну, мне-то теперь незачем ехать в горы, — сказал Юлле.
— Почему же ты сразу не позвонил? — спросила мама.
— Я звонил. Посмотри свой телефон!
Мама достала свой мобильник:
— Ох, верно. Есть пропущенные звонки. Тебе больно? Стоять можешь?
— Очень болит, — признался Юлле. Вид у него был жалкий.
Мама посмотрела на папу. Он удручённо пожал плечами.
— Может, поедешь всё-таки с нами, посидишь в доме в тепле и уюте? — предложила мама, но мы все уже понимали, какой будет ответ.
Так и вышло: Юлле только застонал.
— Оставайся дома, — сказал папа. — Можешь подтянуть уроки. Ох, Ханна, зачем ты берёшь с собой столько сапог! Мы же в горах будем жить!
Но мама пропустила его слова мимо ушей. Она позвала Данте, который тоже не ехал с нами.
— Данте, ты ведь сможешь присмотреть за Юлле, пока мы будем в горах? — спросила мама, когда он пришёл в кухню.
— Что? Юлле с вами разве не едет?
— Он ногу сломал, — объяснила я.
Данте посмотрел на ногу Юлле и глубоко вздохнул.
— Как тебя угораздило? Ладно-ладно, присмотрю. Раз он теперь инвалид, что с ним случится?
— Проследи, пожалуйста, чтобы в доме была еда. Я попрошу бабушку заезжать. Бьёрн! Теперь не надо всё упихивать: раз Юлле остаётся, места в машине хватит.
Папа вдруг повеселел. Они с мамой снова занялись сборами и забыли про Юлле. А я даже обрадовалась, что Юлле не поедет: он бывает такой вредный и занудный, вечно из-за него ссоры. И вообще он мне на нервы действует. Но теперь, правда, он не вредничал, хоть и сломал ногу.
— Передай бабушке, пусть принесёт тефтели, это будет супер, — попросил он.
В горах и правда очень здорово. Мы жили как совсем нормальная семья. Теперь, когда нас было только четверо, а не шестеро, нам стало спокойнее — никто не ссорился и подростковые гормоны ни у кого не бушевали, так что обходилось без истерик. Всё шло мирно.
Я чувствовала себя свободной словно птица, потому что не надо было ходить на продлёнку. От лыжной школы я тоже отказалась, и мы с папой просто катались по склонам. Я заметила, что мне хорошо думается, когда горный ветер дует в лицо.
Бланка сидела в доме, потому что три дня её тошнило. Мне её было жалко, но я надеялась, что сама не заболею. Я до смерти боюсь рвоты. К счастью, всё обошлось.
И Бланка тоже скоро поправилась. Мы каждый вечер играли во всякие игры. Но от одного вида маминых пирожков Бланка бледнела как мел, так что мама выбросила их в окно, когда папа не видел.
— Горным птичкам, — сказала она.
В предпоследний день папа решил съехать со скоростного спуска. Мама страшно волновалась и долго обнимала папу возле подъёмника. Она боялась, что он разобьётся насмерть. А я нисколечки не волновалась, потому что папа отличный лыжник.
— Не забудь снимать на видео и делать фотографии, любимая! — крикнул папа напоследок.
— Ну-ка, девочки, подскажите, как мне узнать папу? — попросила мама.
— У него зелёный шлем, — сказала Бланка.
— Отлично, теперь смотри в оба, чтобы не пропустить, когда он появится. Ты с нами, Астрид?
— Да.
Мы встали с краю, и мама достала мобильник. Проехали четыре лыжника, и вот появился пятый — в зелёном шлеме.
— Снимай! — крикнула я.
Мама сделала фото.
— Ох, это же не он, у папы синий костюм, — вздохнула она.
— Вот теперь! — снова крикнула я.
Мама включила камеру для видео.
— Нет, и это не он, — сказала Бланка.
— Теперь он!
— Нет, не он. Ищи того, кто в синем костюме.
В конце концов мимо нас проехало так много лыжников в зелёных шлемах, что мы сбились со счёта. Мама всех снимала на видео и фотографировала, но ни один из них не был нашим папой.
— Вон там! — крикнула я. — Теперь точно он! Синий костюм и зелёный шлем!
И это был папа. Он промчался мимо быстрее всех.
— Ура, папа! Ура! — завопили мы с Бланкой во всё горло. — Мама, мама, ты сняла?
— Чёрт! — крикнула мама. — Чёрт! Он сдох! Батарея сдохла! Гадство!
Такие вот дела.
Позже днём мама просмотрела тринадцать видео с незнакомыми лыжниками в разного цвета костюмах. Все были в зелёных шлемах, но ни одного усатого в синем комбинезоне. Ни один не был нашим папой.
— Может, немножко подработаешь фотошопом? — предложила я. — Папа ничего не заметит.
— Наверняка заметит, — рассмеялась мама.
Папа не рассердился и не огорчился из-за прокола с видео. Он просто обнял маму и поцеловал в щёку.
— А можно мне получить твой чудесный пирожок, Ханна?
— Я отдала их лесным зверям.
— Ты настоящий друг животных и заслуживаешь награды! — улыбнулся папа и надел свою бронзовую медаль ей на шею.
Рано утром в воскресенье мы отправились домой. Мама устала от гор и так давила на газ, что мы домчались быстрее, чем ожидали, и были дома уже после обеда. Чем ближе мы подъезжали к Стокгольму, тем суше становились дороги. По обочинам цвела мать-и-мачеха.
Весна в самом деле уже пришла. Казалось, надо бы этому радоваться, но я с тоской думала о том, что уже завтра придётся возвращаться на продлёнку. Я помнила, что мама обещала узнать, нельзя ли мне ходить на тренировки в группу Бланки. Так что, пока все разбирали вещи, я положила на кухонный стол большой лист бумаги и написала, стараясь выводить буквы красивее, чем обычно:
Мама увидела записку и покраснела:
— Дорогая Астрид, ну не начинай всё снова!
— Мне там плохо! Ты же обещала…
— Это не так просто! Мы с папой всё время работаем, у бабушки простуда и…
Вдруг мама запнулась и как-то странно посмотрела в окно. Я проследила за её взглядом. По улице быстрым шагом шёл Юлле. Нога у него всё ещё была в гипсе, но он ничуточки не хромал.
— Какого чёрта?! — всплеснула руками мама.
— У него что, нога уже зажила? — удивилась я.
— А где же костыли? — спросила Бланка.
— Бьёрн! Бьёрн! — позвала мама.
Юлле заметил нашу машину, остановился и посмотрел на дом. А потом начал скакать на одной ноге. Когда он открыл дверь, мы все стояли в коридоре и
