Георгий Иванов - Избранные письма разных лет

Письма Георгия Иванова до сих пор не собраны в отдельное издание, публиковались, как правило, в отрывках, внутри монографий и статей, посвященных культуре «серебряного века» или русской эмиграции. Были и отдельные публикации: в нью-йоркском «Новом журнале» (1980, кн. 140; 1995, кн. 200; 1996, кн. 203 – 204; 2001, кн. 222), рижской «Даугаве» (1992, № 2), петербургской «Звезде» (1994, № 11; 1999, № 3), московском «Арионе» (1999, № 2), стэнфордском издании «Русская печать в Риге: из истории газеты «Сегодня 1930-х годов» (Stanford, 1997, кн. II), петербургских сборниках «Россия за рубежом» (2000, кн. 1; 2003, кн. 2; 2004, кн. 3), московско-парижской книге «Встречи с эмиграцией: из переписки Иванова-Разумника 1942—1946 годов» (2001), даугавпилских «Славянских чтениях» (2003, кн. III; 2008, кн. VI), парижско-петербургском альманахе «Диаспора» (2005, кн. VII)… Самостоятельной книгой изданы Хансом Роте письма поэта к В. Ф. Маркову (Georgij Ivanov / Irina Odojevceva. Briefe an Vladimir Markov 1955-1958. Koln; Weimar; Wien, 1994). Из зафиксированных нами более чем двухсот пятидесяти писем поэта опубликована едва ли треть. Настоящее издание отчасти восполняет этот пробел.

В тех случаях, когда содержательная часть письма Георгия Иванова к тому или иному лицу, с той или иной степенью полноты процитирована в основном тексте нашей книги, в эпистолярное приложение мы его не включаем. Публикуемые избранные письма Георгия Иванова — начиная с его первых литературных шагов и до самых последних, предсмертных, — составляют единую хронику литературной жизни поэта. В них запечатлена почти полувековая череда непроизвольных признаний и мнений одного из лучших русских лириков XX века.

Все письма, кроме специально оговоренных случаев, печатаются по автографам. Писал Георгий Иванов всю жизнь по старой орфографии — с ерами и ятями, но не следуя каким бы то ни было правилам пунктуации. Поэтому, за исключением случаев, когда можно говорить об устойчивых отклонениях от «нормы», в расстановке знаков препинания, кавычек и т. п. мы придерживаемся современных представлений о синтаксисе русского языка. Подчеркнутые в письмах слова, а также подписи даются курсивом.

Принятые в публикации писем сокращения:

ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом).

РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства.

ACRC — Amherst Center for Russian Culture.

BL — Beinecke Rare Book and Manuscript Library. Yale University Library (New Haven).

BLG — BL. Roman OuV Papers. ;

CUBA — Columbia University. Rare Book and Manuscript Library, Bakhmeteff Archive, Mikhail Karpovich Papers, Box 1.

LRA — Leeds Russian Archive. Universiry of Leeds.

LWA — Латвийский государственный исторический архив.

Андрей Арьев (комментарии к письмам его же)

Гедройцы, Вил. 16 авг. <1911>[2] Драгоценнейший Алексий Димитриевич[3],

Ваши упреки относительно моего молчания — неосновательны, ибо что оставалось мне делать, получив категорическое «Молчите» — я разу<чился> читать и писать. Ну, я и стал ждать у моря погоды, авось напишете сами.

Яд Вашего совета «не есть…» и т. д. пришелся не на мою долю, а на голову лечившего меня доктора. Здесь — тиф и вообще желудочные заболевания в большом ходу. У меня была нервная лихорадка, как определил другой, менее односторонний доктор, ну а меня лечили от нервов — гастрическими средствами. Отсюда — недоразумение. О Гофмане я ничего не читал. Бедный Гофман! Он ведь был за границей, кажется?[4] В Петербурге ли М. Ал. К<узмин>[5], Вы выздоровели, дорогой Алексий Димитриевич? Я писал как-то Блоку и получил ответ. Плохие стихи его, по-моему в Антологии Мусагета — какие-то трактаты, а не стихи[6]. Неужели Вы ничего не писали с мая? Значит, стихи о Пане, который гладил вороного[7], — последнее, что написано Вами до си пор? Я написал стихотворений около 27… Ах, у меня со стихами нелады. Первое — Кузмин, второе — Блок. Третье – тема. Четвертое — почва (ее нет). Только техникой и формой, кажется, и я владею (en peu [8]), так что мог бы переложить № «Нового времени» в стихи. Скажите, Алексий Димитриевич, по правде: я бездарен, а? Но что же я сделаю, — если и так. Право, я не могу не писать и люблю стихи очень. Я Вам посылаю сонет — правилен ли? И вообще если есть время и охота, раскритикуйте. Буду благодарен. Что делается интересного в Петербурге?

Пишите.

Вас любящий Г. Иванов.

Вывернул все лиловое чернило, когда писал Вам письмо.

Ваша книга?[9]

Я не думаю еще ехать в Петербург. Здесь теперь погода очаровательная и все такое, а что в Петербурге?

ОЗЕРО

Гедройцы, Виленской губ., 29 августа <1911 > [12]

Милый Алексий Димитриевич!

Благодарю за брань. Ваша строгость не особенно строга и скромность безгранична, но позвольте узнать, благодаря чему Вы заключили, что я формой легче Вас владею?

Хорошо и барахтаться, хорошо и кулем лежать на дне, я думаю. Ибо куль на дне (быть им) завиднее доли пузыря на поверхности водной. Усы у меня есть, и теперь уже и я с удо­вольствием выщипал бы их и без сонета[13]: больно безобразны, козлиная шерсть на хвосте. Вы правы, по-моему, относительно всего, за исключением следующего: «…есть две строки, поедающие друг друга (сомневаюсь и верю)». Тут не съедает веру сомнение, а наоборот, я верю в то, что заставляет меня сомневаться в прежней вере. Комета — несет ужас и кровь, и царство черного царя, и озеро мне, испуганному и смущенному всем этим, кажется не озером, где возятся караси и пр., наибезобиднейшим мокрым местом, а Летой. Есть ли стихи в «Аполлоне» за август (я подписался только на полгода) и чьи? Скажите, что Вы думаете о <нрзб.>? Вы читали ли новую брошюру И. Северянина — «Ручьи в лилиях»?[14] Там и плохие и очаровательные стихи и последних больше. Право, мне кажется, И. С. поэт и настоящий поэт, а не версификатор только. Поносящие его в газетах — слепы, а Гумилев похвалить не смел, а браниться хотел и написал нечто…[15]