Как бы то ни было, но, распростившись со стариками и с Лизой, Лихачев после всех подал руку Саше и почувствовал нежное пожатие, от которого у него захватило дух.
На следующий день молодой мичман явился к Минденам уже без всякого приглашения. Он встретил Сашу одну в маленькой гостиной; ее глаза были красны и как будто заплаканы.
— Вы нездоровы? — с участием спросил он.
— Нет, я здорова, но папа чувствует себя очень дурно. Его, кажется, утомляют наши вечера… Тс… он идет сюда.
Генерал, вчера еще бывший довольно оживленным и добрым, вошел, сильно шаркая туфлями.
Он был в халате, подпоясанном поясом с кистями. Он не обратил особого внимания на гостя, который поспешил вскочить.
— Сидите, сидите, молодой человек, — прошамкал он. — Почтение к старости — вещь хорошая, но лучше сидите. Вы знаете, что я такое теперь? Отставной комендант…
Он закашлялся сухим старческим кашлем и продолжал говорить, как бы размышляя вслух:
— Меня осудили за две бочки сельдей… А я будто ничего не знаю, что здесь делается. Вот вам пример бескорыстия. Светлейший князь Меншиков, наш бывший полномочный посол… Пример бескорыстия… Я все хорошо знаю. Он соблюдает экономию, и я также соблюдал экономию. А меня осудили за бочонок сельдей, проданный без моего ведома.
— Папа стал заговариваться, — прошептала Саша Лихачеву. — Он как будто бредит.
— Сооружают, сооружают, а никаких укреплений нет, — вдруг сказал Минден. — Придет неприятель, возьмет Севастополь с одной ротою солдат. Я также был комендантом, знаю, что значит крепость… Читал много на своем веку. Вобана[24] изучал… Как, бишь, зовут того немецкого автора, который в начале нашего века критиковал Вобана?
— Не знаю, ваше превосходительство, — сказал Лихачев, стараясь показать, что весьма интересуется словами генерала.
— Не знаете… Как вам не стыдно, молодой человек, ведь это было так недавно. Двенадцатый год я помню, как вчерашний день. В четырнадцатом году, при покойном императоре…
Минден, по-видимому, хотел начать один из своих бесконечных рассказов о взятии Парижа, но голос его оборвался, и он снова сильно закашлялся.
— Папа, вам вредно много говорить, выпейте воды и ложитесь в постель, сказала Саша.
— Вредно… Ты думаешь, мне уже умирать пора?.. Не гожусь никуда. Отставной комендант. Хе-хе-хе! Пора в вечную отставку.
— Папа, к чему вы это говорите, — сказала Саша умоляющим голосом, в котором слышались слезы. — Я для вас же говорю.
— Тебе хочется поговорить с молодым человеком, — сказал Минден, вдруг смягчившись. — Понимаю. Я тебе не мешаю. Посторонний здесь не нужен.
Он перекрестил дочь, поцеловал ее в лоб и удалился, снова шаркая туфлями. От этого шарканья у Лихачева мороз подирал по коже. Появление старика напоминало ему читанное в учебнике древней истории обыкновение египтян приносить в залу, где пируют гости, мумию…
Генерал действительно походил на живую мумию.
Молодые люди остались одни и несколько минут молчали в смущении. Лихачев первый заговорил.
— Знаете ли, что мы на днях отправляемся в плавание? — сказал он, желая в одно и то же время возбудить в Саше горесть предстоящей разлуки и уважение к своим будущим подвигам. Но Саша думала об отце и приняла это известие довольно равнодушно.
— Вы надолго уезжаете? — спросила она.
— Не знаю, сколько времени продлится плавание… месяц или два… Мы будем крейсировать в Черном море, выслеживая турецкие суда. Как бы я желал объявления войны!
— Надо будет посоветоваться насчет папа с доктором Балинским, — сказала Саша, отвечая на свои собственные мысли.
"Опять этот доктор Балинский!" — подумал Лихачев, и ревность снова закипела в нем…
— К чему же с Балинским? Здесь есть много докторов. Балинский вовсе не пользуется известностью.
— Он очень хороший и опытный доктор, и папа ему доверяет.
Лихачев закусил губы…
"Она влюблена в этого доктора", — мысленно решил мичман.
— Да, я желал бы войны, — снова сказал Лихачев. — Приятно погибнуть за отечество, — произнес он вычитанную фразу.
— А вы не боитесь? — спросила Саша. Лихачев взглянул на нее с чувством собственного достоинства.
— За кого вы меня принимаете? — спросил он. — Неужели я похож на труса?
— Я этого не говорю. Но ведь турки — варвары, и война с ними не то что с образованными нациями. Да и вообще война — какой ужас! Я часто молюсь Богу, чтобы никогда более не было войн.
— Жизнь на море приучает ко всяким опасностям, — говорил Лихачев, глядя прямо в глаза Саше. Она сконфузилась и стала смотреть в сторону. — Скажите, а вам будет жаль, если меня убьют?
— Конечно, будет жаль, — наивно сказала Саша. — Вы такой ловкий кавалер и так хорошо танцуете вальс, — прибавила она со смехом.
— Какая вы недобрая! Я говорю о смерти, а вы — о танцах.
— Но ведь война еще не объявлена, и, даст Бог, ничего не будет… А если в самом деле вам придется сражаться, я, право, право, буду очень бояться за вас.
— Благодарю вас, — с чувством произнес мичман. — Воспоминание о вас поддержит меня в минуту опасности… До свиданья… Вот что еще, исполните мою просьбу: дайте мне что-нибудь на память!
— Что же я вам дам? — сказала Саша, растерявшись. — Вот разве возьмите этот платок…
"Только как бы мамаша не заметила", — подумала Саша.
Но Лихачев не опасался мамаши. Батистовый платок был уже в его руках, и он не расстался бы с ним ни за какие блага в мире. Ему казалось, что в этом платке, пропитанном запахом ландыша, ощущается дыхание любимого существа. Он еще раз пожал руку Саши и хотел прижать ее к своим губам, но у него не хватило смелости. Лихачев быстро вышел и вскоре шагал по Морской улице.
IV
Едва заметная зыбь колыхала эскадру, когда она оставляла Севастопольский рейд, направляясь к Варне. Молодые офицеры догадывались, что целью плавания будет не простая прогулка по водам Черного моря. Они бодро готовились к опасностям. Многие, подобно Лихачеву, сгорали от нетерпения померяться силами с неприятелем и, конечно, думали не о турках. Им хотелось побороться с гордым британским львом. Как настоящие питомцы покойного Лазарева[25], они не только не страшились мысли о войне с Англией, но радовались, что будут иметь случай оправдать мнение, сложившееся в обществе о черноморских моряках. Эскадра отплывала при самых благоприятных предзнаменованиях.
Лихачев перед самым отъездом получил письмо от матери и от сестер с уведомлением, что ему с этой же почтой высланы разные домашние приготовления вроде засахаренных фруктов, вышитых полотенец и прочее.
