Посмотрев несколько минут, император Николай сказал громовым голосом: "Стой! Скверно!"
Генерал Минден совсем некстати вздумал обратиться к государю с оправданием.
— Я вас, сударь, прошу молчать, — сказал государь. — Терпеть не могу, когда умничают!
Этот смотр решил участь спора между двумя вельможами и вместе с тем участь Миндена. Были уволены от службы сам командир корпуса граф Муравьев и трое генералов.
Впрочем, как часто бывает в подобных случаях, наиболее пострадали наименее виновные, и в числе их Минден. Граф Муравьев не был слишком огорчен отставкой. Он снял свои ордена, надел щегольское штатское платье и стал разгуливать по Москве с тросточкой. Падшие начальники дивизий разъехались в свои богатые имения, а бригадный командир Минден, обремененный семьей и живший единственно с жалованья, должен был в буквальном смысле слова искать средств к пропитанию.
Наконец генеральша Луиза Карловна, энергичная и смелая немка, решилась на последнее средство. Она собрала все свои пожитки и отправилась с двумя дочерьми-близнецами в Одессу. Зная, что Воронцов был косвенным образом виновником несчастья ее мужа, Луиза Карловна решилась обратиться прямо к нему.
Представившись князю Воронцову, Луиза Карловна откровенно объяснила ему положение мужа и просила помощи. Воронцов был глубоко тронут, принял близко к сердцу ее дело и взялся сам хлопотать в Петербурге.
Вскоре Минден был назначен комендантом Н-ской крепости, а дочери его были приняты в одесский институт.
Таким образом, первый печальный случай в истории служебной карьеры генерала Миндена закончился к еще большему благополучию семьи. Но как ни утешал себя генерал этим воспоминанием, он сам плохо верил в возможность вторичного счастливого исхода. История с сельдями угрожала ему, по меньшей мере, окончательным увольнением от службы с потерею права на пенсию.
Генерал постарел, совсем поседел и осунулся. По целым дням он медленно шагал по комнатам, волоча ноги, и все его мысли вращались около одного предмета:
"Под суд! И как подумаешь, из-за чего! По доносу жалкого писаришки, которого я же обогрел и приютил! Из-за нескольких бочонков сельдей!"
Минден был глубоко убежден в своей полной правоте. А дело было вот в чем. До сведения государя не раз доходило, что начальствующие лица пользуются солдатами, как своими крепостными, употребляя их на разные работы по своей личной надобности. Генерал Минден был не совсем безгрешен по этой части. У него солдаты постоянно работали в садике и на огороде. Он любил цветы, а Луиза Карловна была хорошая хозяйка. Иногда генерал снаряжал солдат для ловли знаменитых местных сельдей, до которых был большой охотник.
Практичная Луиза Карловна не удовольствовалась этим, она солила сельдей целыми бочонками и несколько таких бочонков потихоньку продала евреям. Минден мало вмешивался в дела жены. Он по целым дням сидел в своем кабинете, писал, читал и только по вечерам составлял вист с приятелями.
Комендант был за картами серьезен, а после карт и закуски бывал разговорчив, очень любезен, часто рассказывал о походе в Париж, о Наполеоне и об императоре Александре.
По доносу своего письмоводителя генерал Минден был отдан под суд "за употребление казенных людей и солдат на свои собственные надобности". Следствие тянулось бесконечно.
С приездом двух молодых девушек небольшая, но уютная квартира Минденов оживилась, и даже угрюмый генерал стал как будто веселее. Их стали посещать флотские и армейские офицеры, инженеры, врачи.
Обе сестры, особенно младшая Саша, были очень хороши собою. Как и все близнецы, они были похожи друг на друга, но сходство уменьшалось резким различием в цвете волос: Саша была светлая блондинка, Лиза имела волосы темно-русые. Еще значительнее было различие характеров. У Саши- характер был ровный и мягкий, Лиза была так чувствительна, что проливала слезы, читая что-нибудь печальное, вроде, например, лермонтовского "Валерика".
У Минденов было бы очень весело, если бы над всеми домочадцами не тяготело вечное ожидание грозы, которая ежедневно могла разразиться над головою бывшего коменданта.
Наконец приговор по делу о сельди состоялся. Минден был отрешен от должности и лишился пенсии.
Он ожидал худшего, но и это сравнительно мягкое наказание окончательно сразило его. Генерал еще более постарел и выглядел совершенно дряхлым стариком. Он стал страдать одышкой и болезненной сонливостью: иногда сядет, бывало, в свои вольтеровские кресла и тотчас, задремлет.
Занятия и чтение он бросил, перестал даже писать мемуары, в которых думал вполне оправдать себя перед потомством. Единственным чтением Миндена стала немецкая газетка "Bombardier", по которой он следил за политикой. Генерал весьма осуждал высокомерный образ действий князя Меншикова в Константинополе. Старик пускался в остроумные догадки и соображения и предсказывал близость войны. Потерпев неудачи в собственной жизни, Минден видел все в мрачном цвете и предсказывал, что война не поведет к добру.
III
Однажды вечером у Минденов собралось довольно многочисленное общество. В числе гостей был и мичман Лихачев, успевший познакомиться с семейством генерала.
Когда Лихачев вошел в освещенную несколькими свечами комнату, откуда неслись звуки фортепьяно, он прежде всего окинул взглядом всех присутствовавших. Жизнь на море приучила его к тонкой наблюдательности. Он тотчас заметил, как были одеты обе сестры: Лиза — в светлом барежевом[23] платье с голубым бантом, Саша — в розовом кисейном без банта. Саша ему понравилась более. Она была так же наивна, болтлива и весела, как он сам. Через полчаса юноша был уже влюблен в хорошенькую блондинку. Час спустя они неслись вместе в вихре вальса, потом танцевали кадриль и болтали об институтской жизни Саши и о путешествиях Лихачева. Еще немного погодя Лихачев мучился ревностью, так как видел и слышал, как некий доктор Балинский, из штатских, господин с благообразной, но, как показалось Лихачеву, хитрой, ястребиной физиономией, рисовался перед Сашей, говоря ей разные комплименты, толкуя с ней о музыке, в которой Лихачев ровно ничего не понимал. К концу вечера Лихачев снова был счастлив, так как танцевал с нею мазурку. Любовь часто вспыхивает внезапно, и это почти всегда бывает в том случае, когда "ему" двадцать лет, а "ей" шестнадцать. Особенно же часты были подобные романы в те времена, когда молодые люди были гораздо более расположены влюбляться внезапно, чем современное молодое поколение, слишком рано начинающее жить рассудком, думать о средствах к жизни, о необходимости обеспечить себя и тому подобное. Справедливость требует прибавить следующее. Лихачев отлично знал, что у его маменьки есть триста крепостных душ, и эта уверенность позволяла ему относиться к жизни довольно беззаботно и не думать о необходимости "строиться".
