— Была вчера в парке? — спросил я.
— Была, вас ожидала, а вы, оказывается, научились обманывать.
Ночью я долго думал: какие струны мог продавать Дегтярев. И мне пришла в голову мысль, что по глупости Дегтярев платину не отличил от струн и продавал ее, как обычные струны, не подозревая, что в его руках богатство. Сейчас я сидел и думал: а что, если в упор спросить Зою про струны?
И решил.
— Скажи, пожалуйста, а какие такие струны продавал вчера Васька? Не платину ли, что украл на заводе?
— Никаких струн я не видела, честное слово даю.
— Ну, а если не видела, я тебе напомню. Он показывал эти струны Маркову, и там были вы. Может, позвать сюда Маркова?
— Я не видела, — снова, уже менее уверенно, соврала она.
— Что же, придется садиться в тюрьму, ничего не поделаешь, Зоя.
— За что в тюрьму?
— Как за что? За струны! Ведь они семьдесят пять тысяч стоят.
— Вы не имеете права, — заплакала она. — Я буду жаловаться!
— Нечего плакать, коль виновата. Ключ Ваське давала?
— От чего ключ? — всхлипывая, переспросила она.
— Не от своей квартиры, конечно, а от сейфа.
На этот вопрос Зоя ответила резким отказом и разревелась пуще прежнего. Я попросил ее обождать в коридоре, а сам остался один в кабинете. Струны не давали мне покоя. Неужели я ошибся? Нет, я не мог так ошибиться. Да и Марков вчера разговаривал загадочно. Ошибся не ошибся, но я приказал Зою отправить в КПЗ.
Я сидел и думал о краже, когда позвонил Марков.
— Привет. Ты один? — послышалось в трубке.
— Один. А что?
— Понимаешь, совесть мучает, давно хотел тебе рассказать, что Дегтярев с Мишкой еще дней десять назад договорились «треснуть» кассу. Вот они ее и «треснули». Там на заводе Зойка кассиршей работает.
Я слушал Маркова, и как мне ни было жалко его, но помочь ему я ничем не мог.
— Знаешь что, Саша, — сказал я. — Сам иди к Туманову и все ему расскажи, так будет лучше.
— Я боюсь, иди сам доложи, — надрывным голосом сказал Марков.
«Неужели Саша предатель, — думал я. — Как можно знать о краже и молчать? Мы ищем, а он знал еще до того, как ограбили кассу, что ее ограбят».
— Не хочешь к Туманову идти, — сказал я, — иди к Жакову — натворил, расхлебывай.
— Не пойду, — наотрез отказался Марков.
Я спрятал папку в сейф и поднялся на второй этаж к Туманову.
— Можно, Александр Алексеевич?
— Входи. Что-нибудь новое есть?
— Да, товарищ начальник. У нас в уголовном розыске работает предатель.
— Кто? — с раздражением спросил Туманов.
— Марков, — сказал я.
— А какие у вас есть основания, чтобы так заявлять о своем товарище по работе?
— Вот основания.
И я рассказал Туманову о разговоре Дегтярева с Михаилом Никитиным, о том, как они договорились ограбить кассу на заводе, где кассиршей работала Зоя. Я сказал, что при этом разговоре присутствовал Марков, и он рассказал мне об этом только сегодня.
— Марков, даже струны видел, — добавил я.
— А что за струны? — спросил Туманов.
— Платиновые, стоимостью в семьдесят пять тысяч.
— Задержите Дегтярева и Никитина. Но прежде основательно допросите Зою.
— А как быть с Марковым? — спросил я Туманова.
— Маркова доставьте ко мне.
— Слушаюсь, — ответил я и вышел из кабинета.
В коридоре я встретил Маркова и пригласил его к Туманову. Теперь он согласился пойти — знал, что я обо всем доложил начальнику отдела. Я проводил его к Туманову. Маркова допрашивал он сам, а я занялся Зоей. Но как ни уговаривал я ее рассказать, она отказывалась. Пришлось снова отправить ее в КПЗ.
Вечером я был на допросе Дегтярева. Допрос вел сам Туманов.
— Дегтярев, вы предлагали Маркову струны? — спросил Туманов.
— Предлагал.
— А где вы взяли эти струны?
— Нашел, — ответил Дегтярев.
— Да, находка у вас ценная, семьдесят пять тысяч рублей стоит.
— И где же сейчас эти струны?
— У меня в шкафу лежат, в толстой книге.
— Ну ладно, пусть лежат. Возьмем позже. Скажите лучше, как вы достали ключи?
— Зоя рассказала?
— Да, Зоя, она в КПЗ сейчас, — пояснил я Дегтяреву.
— Сколько вам досталось денег? — спросил Туманов.
— Мне дали четыре и струны. Остальные у Никитина и у Зойки.
— А что же досталось Маркову? — поинтересовался Туманов.
— Маркова на деле не было. Он только присутствовал при разговоре.
Дегтярева попросили выйти и привели Зою.
— Вот, читайте показания, — сказал я и протянул ей протокол допроса Дегтярева.
— А где он? — спросила она.
— Введите Дегтярева, — попросил Туманов работника.
Как только Дегтярев увидел. Зою, лицо его перекосилось, и он, не скрывая злости, сказал:
— Продала, сволочь!
— Напрасно, Васенька, волнуешься, — ответила она ему, — тюрьма одна, а дороги разные.
Рано утром я уже ехал на вороном в Заборье.
Федор Степанович Петров работал на Центральном телеграфе. Работал честно и аккуратно.
Должность казначея кассы взаимопомощи требовала этих качеств. И эти качества — честность и аккуратность — создали Федору Степановичу уважение сотрудников и благосклонность начальства. Отличала Федора Степановича только необычная замкнутость, неразговорчивость, редкая улыбка.
Размеренно, день за днем, текла жизнь казначея. В восемь утра уходил на работу. В шесть вечера — домой, к семье. Жена Ольга Ивановна и дочь Вера — студентка. Федор Степанович аккуратно приносил жене зарплату.
Жили дружно. Отец отдыхал вечером за чтением газеты, дочь грызла гранит науки, в праздники собирались всей семьей на демонстрацию. Федор Степанович становился в головную колонну, нес портрет, пел с коллективом песни, поздравлял товарищей с праздником, и замкнутость его исчезала.
«Хороший человек», — говорили о нем сослуживцы.
В этот яркий весенний день ничто не радовало Федора Степановича. На душе было тяжело. Необычный случай вывел его из привычного равновесия. Заболел товарищ по работе. Федор Степанович пошел к больному, и деньги исчезли: то ли потерял, то ли вытащили в троллейбусе.
Мир померк для Федора Степановича.
Что делать? Как быть? Поверят ли, если сказать правду?
Решение пришло после долгого раздумья. Взял деньги в «своей» кассе взаимопомощи без ведома руководства, отдал их больному.
Время шло.
Выхода не было. Зарплаты на погашение долга не хватало. Продать нечего. Поиски выхода ни к чему не привели.
Очень удивились сослуживцы, заметив однажды, что от Федора Степановича попахивает спиртным. Но ни председатель месткома, ни его заместитель ничего не сказали. «С кем не бывает», — говорили, зная Федора Степановича как положительного товарища.
