- Чисто живут, - говорила она о немцах, - только душонка у них, видно, нечистая. Знает кошка, чье мясо съела. Боятся нас, русских, как чёрта...
Батальон только что взял большую деревню и захватил два исправных немецких танка и десяток грузовых машин. Эти машины стояли возле дома комбата. Немцы отошли в лесок на возвышенность, и оттуда били их минометы - каждые пять минут воздух оглашался кашляющим разрывом. То справа, то слева в поле рвались мины. После каждого взрыва Весельчаков бурчал тихо и угрожающе, обращаясь к невидимому противнику:
- Подожди... утром запоешь...
- Выбить их оттуда, что ли?.. - полувопросительно сказал Чохов.
- Люди устали, - ответил Весельчаков, - трое суток не спавши... Пусть отдохнут. Можете следовать в свое подразделение. Оно в деревне, вон там, видите, за ручьем. На северной окраине. Вам покажут. Людей у вас мало, командиры взводов все выбыли из строя, зато вам приданы батарея противотанковых пушек и минометная батарея. Огня хватает.
- Вы там последите, - напутствовала Чохова Глаша, - чтобы солдаты разувались на ночь... И хорошо бы им искупаться в баньке, - она просительно посмотрела на Весельчакова.
- Опять ты с твоей банькой, - замотал головой Весельчаков. - Бойцам спать надо, а не париться.
Чохов отправился в путь.
Он лихо вытянул бичом баронских лошадей, и они живо перемахнули через ручей. Вода была лошадям по брюхо и залила атласные сиденья кареты.
При самом въезде в деревню, возле разрушенных мостков через ручей, лежал убитый русский солдат. Обсыпанный неродной землей, лежал он в своей серой шинели, устремив глаза в чужое небо.
Это был первый мертвый русский солдат, увиденный Чоховым в Германии. Какая трагическая судьба: пройти в боях и лишениях столько дорог - и погибнуть у самой цели! Как всякий молодой человек, Чохов сразу же подумал о себе, о том, что, может быть, и ему уготовано то же самое.
VI
Немецкая оборона на Висле была беспримерной по своей мощности. Кто бывал на войне, знает, что представляет собой стрелковая рота после прорыва такой обороны. Позднее, при преследовании противника, рота теряет уже немного: случается, кого-нибудь убьет, или ранит, или заболеет кто-нибудь. Людей становится все меньше, а задача роты все та же, в общем расчитанная на полный состав. Теперь каждый воюет за шестерых. Никто не отстает и не болеет. Убить или ранить их мудрено. Они бессмертные люди.
Это не значит, что уцелевшие солдаты самые лучшие. Они б ы л и такими же, как и те, что воевали с ними бок о бок и выбыли из строя. Но они, обогатившись драгоценным военным опытом, с т а л и самыми лучшими.
Вторая рота состояла из двадцати "бессмертных". Ее малочисленность объяснялась еще и особыми условиями: при прорыве полк наступал на самом правом фланге армии, вернее - фронта, хотя солдаты, конечно, об этом понятия не имели. За рекой уже двигался другой фронт, войска которого сразу же устремились к северу. Таким образом, полк - и вторая рота в том числе - шел с открытым правым флангом. Его обстреливали орудия Модлинского укрепленного района справа, и в то же время он нес потери от огня противника, отступавшего перед ним.
Хотя Чохов воевал уже не первый день, его покоробила малочисленность вверенной ему роты. "Назначили командиром отделения!" - думал он всердцах.
Солдаты с нескрываемым интересом разглядывали своего нового командира, так лихо перемахнувшего через ручей в своем диковинном тарантасе. На них произвели впечатление решительный вид, холодные серые глаза и вся его самоуверенная ухватка.
- Где командиры взводов? - спросил он построившихся в шеренгу солдат, словно не знал вовсе о составе роты.
Высокий старшина, козырнув, ответил без запинки:
- Таковых не имеется, товарищ капитан. Есть я, то есть старшина, и два командира отделений: старший сержант Сливенко и сержант Гогоберидзе. Последний командир взвода, младший лейтенант Барсук, выбыл из строя по ранению в боях за город Бромберг. Обязанности писаря-каптенармуса выполняет ефрейтор Семиглав. Парторг роты - старший сержант Сливенко. Докладывает старшина роты Годунов.
- Разуйтесь, - сухо приказал Чохов своей роте, - и спать.
Но спать ушли не все. Двадцатилетний ефрейтор Семиглав под впечатлением великого события - вступления в Германию - никак не мог заснуть.
Вчера вечером парторг Сливенко провел по поводу этого события короткий, но жаркий солдатский митинг, и Семиглав был очень взволнован. Он долго провозился в авторемонтной мастерской, стоявшей на краю деревни, нашел там напильник и мастерил что-то. Выйдя оттуда, он, вздыхая и укоризненно разглядывая свои руки, сказал парторгу:
- Совсем отвык... Какой я теперь слесарь? Мне и третьего разряда не дадут.
Сливенко ответил успокоительно:
- Привыкнешь. Ты и солдатом был никудышным вначале, а теперь какой орел! А уж слесарное дело привычней!
Но Семиглаву было обидно: руки совсем не слушаются. Он грустно бродил по деревне, заглядывал в дома. Навестив артиллеристов и минометчиков, он сообщил им о прибытии нового командира роты. В одном из покинутых домов он обнаружил новенький эсэсовский мундир с железным крестом и, вернувшись к себе в роту, доложил о своей находке капитану.
- Спалить этот дом, - сказал Чохов.
Парторг Сливенко удивленно поднял брови и спокойно заметил:
- Сейчас палить - деревню осветишь, немец спасибо скажет.
- Что, немца испугались? - хмуро спросил Чохов, но больше не настаивал на своем.
Зашли оповещенные Семиглавом артиллеристы - командир противотанковых орудий и лейтенант-минометчик. Они ознакомили нового командира роты с состоянием их "хозяйств", как они на общепринятом условном языке называли свои подразделения. Боеприпасов было мало - всего лишь полбоекомплекта: тылы отстали, обещают к утру подбросить.
Деревня была залита лунным светом. Люди по большей части спали. Только наблюдатели в окопчиках за деревней сидели - кто у пулемета, кто у противотанкового ружья - и вглядывались в неясные очертания деревьев и кустарников, пряча в рукава шинелей огромные махорочные скрутки. Орудия лишь изредка отвечали на немецкий минометный огонь: берегли боекомплект.
Проводив артиллеристов, Чохов лег в постель, приготовленную для него старшиной. А рота, собравшись во дворе, начала потихоньку делиться впечатлениями о новом командире.
- Видать, решительный, - сказал сержант Гогоберидзе, высокий, смуглолицый человек, с маленькими, закрученными вверх черными усиками.
- Отчаянный! - добавил Семиглав.
Все поглядывали на Сливенко: мнение парторга имело для них важное значение. Но Сливенко уклонился от вынесения поспешного приговора и только произнес:
- Поживем - увидим.
