А командир в это время подбил «раму», заставил вражеских разведчиков повернуть назад и полетел им вдогонку.
Капитан падал с «затяжкой», считая секунды, чтобы как можно ближе к земле раскрыть парашют. Чем раньше рванешь кольцо, тем больше шансов для врага: парашют – хорошая мишень. Пора! Движение руки, и над головой капитана заколыхался белый шелковый купол.
Летчик медленно снижался. Сидя на лямках раскрытого парашюта, он с тревогой наблюдал за действиями командира. Тяжело, когда товарищ ведет неравный бой, а ты бессилен помочь.
Полковник догнал «раму». Ему мешали два истребителя, а два другие, те самые, которые подбили самолет Титаренко, развернулись и стали быстро приближаться к парашютисту. Все громче выли их моторы. Сейчас вражеские летчики откроют огонь.
И вдруг Титаренко увидел: вдогонку истребителям мчится самолет командира. Он навязывает гитлеровцам бой, отгоняет их от товарища.
«Мессершмитты» пытаются атаковать советского истребителя. Но Чупиков делает искусный маневр, сам мастерски атакует врага и связывает фашистов боем. Его стремительные атаки ошеломляют немцев.
Дмитрий не сводил глаз с самолета командира. Вдруг он почувствовал, что у него под ногами земля, и не удержался – упал. А когда поднялся, увидел, что бой переместился. Титаренко, любивший вспоминать об этом случае, рассказывал мне потом, что тут он крикнул, будто Чупиков мог его услышать:
– Бейте их, товарищ командир! Бейте гадов! Доверните левее! Внимание: вас атакует «мессер»-ведомый! Так, правильно, товарищ командир! Дали вы фашистам жару!
Полковник стрелял точно и метко. На одном из вражеских самолетов вспыхнуло пламя: снаряды попали в бензобаки, он несколько раз перевернулся и упал. Второй немец оставил поле боя.
И тотчас же самолет командира появился над тем местом, где приземлился Дмитрий, и сделал над ним круг. Титаренко замахал руками: мол, все в порядке – жив, невредим. Командир, убедившись, что боевой товарищ в безопасности, покачал крыльями и взял курс на аэродром.
Сразу наступила тишина. Дмитрий отстегнул лямки, сложил парашют и вдруг почувствовал такую усталость, что прилег на землю. Но заснуть он не мог: перед глазами вставали картины боя. Вскоре за ним приехали однополчане и отвезли на аэродром, где его с нетерпением ждал Чупиков.
Каждый из них считал, что обязан жизнью товарищу. Так оно и было. Их спасла взаимная выручка.
РАЗГОВОРЫ ПО ДУШАМ
Летчики часто вели дружеские споры о тактике воздушного боя, о боевой выучке. Как-то в ненастный день в начале сентября в деревянном домике у КП собралось несколько человек: обычно тут мы готовились к заданию и отдыхали.
В разговоре с товарищами я сказал, что боевой путь каждого из нас состоит из нескольких этапов.
– Какие же это этапы? – спросил Титаренко. – Расскажи-ка о своих.
– Охотно, – ответил я. – В сущности, первый у меня начался еще до фронта. Тактика воздушного боя тогда была для меня только теорией. Это был подготовительный этап. Я тщательно, терпеливо изучал опыт боевых летчиков, рисовал схемы боев, о которых читал в газетах, переписывал выдержки из статей, правила, учил курсантов и учился сам. Многое было мне непонятно, неясно, но некоторые правила помню с тех пор крепко.
Первые боевые вылеты до Курской битвы – это второй этап. Постепенно рос боевой опыт. Как и мои товарищи, молодые летчики, я еще горячился в воздухе, не умел контролировать свои действия, с напряжением распределял внимание. Кругозор был неширок. Отчетливо я представлял себе обстановку только на том узком участке фронта, где воевала эскадрилья. Усвоил два основных правила: храбро драться с врагом и, не отрываясь от группы, пристально следить за действиями командира.
Третий этап – бои на Курской дуге. Я поставил перед собой цель – отомстить за гибель товарищей. Многим я обязан капитану Семенову; у него отвага сочеталась с хладнокровием и расчетом. Этому он учил и нас, молодых. Никогда мне не забыть, как он отчитал меня после первого сбитого, его слов об осмотрительности, о том, что нельзя бросаться очертя голову, не разобравшись в обстановке. Я стал действовать расчетливее, осмотрительнее. Но это были первые шаги на боевом пути. Иногда я испытывал некоторую неуверенность в себе. Трудно было технику пилотирования сочетать с ведением огня. Противник, случалось, упреждал мои действия. Я уже сбил несколько самолетов, но мне все казалось, что я еще допускаю промахи, действую недостаточно быстро.
Четвертый этап – воздушные бои над Днепром. Здесь мне не только надо было драться. Я должен был показывать пример летчикам эскадрильи на земле и в воздухе, совершенствовать командирские навыки, умело водить группы, действовать смело, хладнокровно, инициативно. Появилось чувство ответственности не только за свои действия, но и за действие группы, за каждого, кто сейчас дерется под моим командованием. Появилось и обостренное чувство ответственности за прикрытие наземных войск, за выполнение боевого задания. Надо было тщательно договариваться с летчиками на земле, чтобы быстро и слаженно действовать в воздухе. Надо было учить молодых летчиков.
Пятый этап, пожалуй, начался у меня в тот день, когда я получил самолет имени Героя Советского Союза Конева. Выросло чувство ответственности перед теми, кто в тылу создавал боевые машины. К этому времени я научился группой, со своей эскадрильей, отражать группы противника, численно превосходящие нас, вступать в бой с любым количеством вражеских самолетов.
В те дни у нас, летчиков полка, оттачивались тактические приемы. Как и мои товарищи – комэски Евстигнеев и Амелин, – я научился навязывать противнику свою волю, начинал бой с тех направлений, которые считал наиболее выгодными для моей группы. Научился молниеносно атаковать врага, предугадывать его уловки, хотя воздушный бой – это действительно море разных комбинаций и неожиданных положений. Так подготовился я к шестому этапу – воздушной охоте. Чувство боевого братства с нашими наземными войсками выработалось у меня в те дни, когда мы прикрывали их на Курской дуге, на Днепре, Днестре, севернее Ясс. Оно не оставляет меня и на воздушной охоте.
Ведя поиск воздушного врага, я по-прежнему думаю о наших наземных войсках, вероятно, так же, как и все наши охотники. Руководит мною та же мысль: не допустить воздушного противника и нанести врагу максимальные потери, может, даже ценою своей жизни.
– Ты прав, Иван, каждый из нас насчитает несколько этапов боевой выучки, – заметил Титаренко. – И я тоже всегда думаю о наших наземных войсках.
И Дмитрий добавил, что чувство ответственности за жизнь людей выработалось у него в те дни, когда в группе с боевыми товарищами он отражал налеты воздушного врага на Ленинград.
