Однако продвижение самого Хулагу на запад оказалось чрезвычайно медленным. И можно думать, что одной из причин этого стала неотрегулированность его отношений с Батыем в главном вопросе — о том, кому должна принадлежать власть над территориями, которые предстояло завоёвывать монголам. Рашид ад-Дин в своём «Сборнике летописей» приводит очень любопытное свидетельство на этот счёт. Оказывается, Хулагу с самого начала попал в двойственное, не вполне определённое положение, которое хорошо понимал великий хан: «Хотя в мыслях у Менгу-каана и представлялось и закрепилось, что Хулагу-хан с дружинами, которые ему даны, постоянно будет править и властвовать во владениях Иранской земли и царство это будет передано ему и утвердится за ним и его славным родом, как оно и есть (напомню, что Рашид был официальным историографом потомков Хулагу-хана. — А. К.), он всё же для вида сказал: “Когда ты свершишь эти важные дела, возвращайся в своё коренное становище”»37. Конечно, приведённое рассуждение персидского историка тенденциозно; оно имело своей целью лишний раз подчеркнуть незыблемость прав ильханов, потомков Хулагу, на Иран. Едва ли были доступны Рашид ад-Дину и потаённые мысли великого хана. Однако щекотливость ситуации он уловил очень точно. Слова Менгу-хана, произнесённые «для вида», очевидно, были обращены в первую очередь к Бату: именно правитель Улуса Джучи не должен был догадываться о том, что земли Ирана, Закавказья и Ближнего Востока предназначались для передачи в собственность брату великого хана. Но как можно было не догадываться об этом? Батый был не настолько наивен, чтобы не понимать, какую опасность таит для него назначение Хулагу во главе всех военных сил правого крыла Монгольской державы, А потому его собственная позиция также оказывалась двойственной. С одной стороны, он одобрял саму идею похода и даже согласился направить в помощь Хулагу своих племянников, а с другой — решительно воспрепятствовал тому, чтобы войска Хулагу действительно вступили на земли Ирана — во всяком случае, до того, как будут прояснены все спорные вопросы.
Если Рашид ад-Дин излагал ту версию развития событий, которая была принята в державе ильханов — наследников Хулагу, то арабский историк XIV века аль-Омари описывал всё с противоположных позиций — ибо он находился на службе у египетских султанов, а те в XIII веке являлись союзниками мусульманина Берке и вели войну против врага мусульман Хулагу. По версии аль-Омари, западный поход Хулагу был изначально обращён против исмаилитов горного Ирака, однако Хулагу «стал представлять в заманчивом виде брату своему Менгу-кану захват владений халифа и выступил с этой целью». Это якобы и вызвало недовольство правителей Улуса Джучи — и даже не столько самого Бату, сколько его брата мусульманина Берке: «Дошло это до Берке, сына Джучи, и не понравилось ему, потому что между ним и халифом утвердилась дружба. Он сказал брату своему Бату: “Мы возвели Менгу-кана, и чем он воздаёт нам за это? Тем, что отплачивает злом против наших друзей, нарушает наши договоры… и домогается владений халифа, то есть моего союзника, между которым и мной происходит переписка и существуют узы дружбы. В этом есть нечто гнусное”. Он представил поступок Хулагу брату своему Бату в таком гадком виде, что Бату послал к Хулагу сказать, чтобы он не двигался со своего места. Прибыло к нему (Хулагу. — А. К.) послание Бату, когда он находился за рекой Джейхуном. Он не переправился через неё и с бывшими при нём простоял на своём месте целых два года, до тех пор, пока не умер Бату…»38
Версия событий, изложенная аль-Омари, несомненно, также тенденциозна. Едва ли религиозные мотивы могли заставить Батыя вступить в конфликт с великим ханом и его братом, назначенным для похода на запад. Но для недовольства у Бату имелись и другие причины. Так или иначе, но Хулагу и в самом деле более двух лет не решался переправляться через Амударью. Выступив в поход из своего юрта поздней осенью 1253 года, он только к сентябрю 1255 года добрался до Самарканда, где расположился на луговьях возле города (здесь его с почётом встречал эмир Масуд-бек, приготовивший для брата великого хана «тканый золотом по золоту шатёр»). Затем войска двинулись к Амударье и стали готовиться к переправе: «согласно указу, остановили все суда и лодки корабельщиков и соорудили мост». Сама переправа началась 1 января 1256 года. Но и после этого Хулагу не слишком торопился: «ту зиму» он «провёл там и всё время предавался забавам, веселью, удовольствиям и пиршествам»39. Собственно военные действия на западном направлении начнутся уже после смерти Батыя. Хулагу будет сопутствовать успех. В декабре 1256 года падёт Аламут, столица государства исмаилитов. В январе 1258 года войска Хулагу подступят к Багдаду, а 10 февраля столица последнего аббасидского халифа будет взята и подвергнута жесточайшему разграблению. Вряд ли медлительность Хулагу на начальной стадии похода можно объяснить одной лишь его нерасторопностью. Напомню, что Амударья была тем самым рубежом, который некогда определил для владений Джучи сам Чингисхан. Все земли к западу от неё считались принадлежащими потомкам Джучи, и Менгу-хан конечно же помнил об этом. Для продвижения к западу от Амударьи, по всей вероятности, требовалось особое разрешение Батыя, которое тот не хотел давать. Авторитет же Батыя был слишком велик, чтобы Менгу-хан мог пренебречь им. «В этой потенциально конфликтной ситуации, — пишет современный исследователь, — верховный хан в течение нескольких лет не вмешивался в ход событий, признавая тем самым законность действий соправителя, его сюзеренитет на всех землях за Джейхуном»40. И только смерть Батыя развязала ему руки.
Поход Хулагу на запад и ситуация вокруг него — последнее событие планетарного масштаба в биографии Батыя. После его смерти права на земли к западу от Джейхуна попытается предъявить его младший брат Берке. Поначалу Хулагу, кажется, признает суверенитет правителя Золотой Орды над Ираном и другими завоёванными им западными территориями. Берке досталась часть добычи, захваченной при взятии Багдада. Он «непрестанно слал гонцов к Хулагу-хану и проявлял свою власть, — рассказывает Рашид ад-Дин. — Оттого что Берке был старшим братом, Хулагу-хан терпел». Однако затем «между ними появилась и изо дня в день росла вражда и ненависть», так что в конце концов Хулагу объявил о разрыве всяческих отношений со своим двоюродным братом41. Так началась война между Золотой Ордой и государством ильханов. Причины её возникновения источники различного происхождения называли по-разному: одни сводили всё к непомерным амбициям Берке или его оскорблённым мусульманским чувствам; другие обвиняли Хулагу в нарушении законов Чингисхана и невыплате положенной доли захваченного имущества «дому Берке» или же видели источник конфликта в желании Берке отомстить за смерть в короткое время всех трёх царевичей из Улуса Джучи, посланных в помощь Хулагу (один из них был заподозрен «в колдовстве и измене» и казнён; двое других скончались своей смертью, однако тут же поползли слухи, что и им «с умыслом дали зелье»); третьи объясняли случившееся происками вдовы Батыя Боракчин42. Но как бы там ни было, ясно одно: подлинной причиной войны стали взаимные притязания «дома Берке» и «дома Хулагу» на завоёванные в ходе монгольского нашествия земли «к западу от Джейхуна», а всё остальное могло послужить лишь поводом к открытому конфликту.
