дубль?! — говорю я Ролану. И тут впервые вижу на его лице тень некоторого сомнения.
— Я-то пожалуйста, — говорит Ролан. — Вот как насчет Вали?
Направляюсь к Антонычу. Он уже не плачет, но глаза красные и как-то старается держаться от меня подальше.
— Валя, а еще раз? Понимаешь, пленка ненадежная…
Валя смотрит на меня как бык, который обнаружил что у тореадора вместо шпаги — шприц со слабительным. Потом берет себя в руки и молча кивает. Боясь разрушить волшебно созданное Роланом состояние, я тихо отхожу от друга и иду к камере.
Второй дубль мы сняли. И тоже успешно. И только обняв после этого Валю, я почувствовал резкий запах нашатырного спирта.
А дело было так.
— Ты своего друга любишь? — спросил его Ролан. — Ты хочешь, чтобы у него всё получилось? — Валя кивнул. — Ты когда-нибудь нашатырь нюхал? — Валя качнул головой (он вообще стеснялся лишних слов и жестов). — Вот тут будет лежать вата. Закроешь дверь, прижмешь вату к носу и втянешь в себя сколько сможешь. А потом, как дверь откроется, — говори. Только текст не забудь!
Вот… А вы говорите: система, система… Нет, система — она хороша только до подножия. А до высоких и непростых чувств каждый карабкается вверх по-своему. Так Иван Иванович сказал, Соловьев. И пока я не прочитал этих слов, я думал, что профессия и система — синонимы. Теперь-то я знаю: профессия — это и есть карабкаться по-своему.
Впрочем, вам это расскажет любой режиссер, которого работать с артистами толком не учили.
1999
Примечания
1. И.И. Соловьёв - замечательный актёр и режиссёр. О "системе" он написал в главе своих воспоминаний, посвящённой работе над ролью Хлудова в булгаковском "Беге".
2. Хорей - это не брат ямба, это палка такая, которой собачью упряжку погоняют.
БОЛШЕВСКИЕ БАЙКИ-2
Анекдот «Я сказал “раз!”» — не помните?
Жена с мужем прожили душа в душу. На золотой свадьбе ее спрашивают:
— Как вам это удалось?
— Он вез меня в церковь — венчаться. Лошадь споткнулась — он сказал: «раз!» Лошадь еще раз споткнулась, он сказал: «два!» А когда лошадь споткнулась в третий раз, он сказал: «три!», слез и выстрелил ей в ухо. Я закричала, и тогда он сказал: «раз!»
Так вот, вместо «раз!» у нас на съемках «Отряда» говорили: «ведро!» И вот почему. Нужно было, чтобы ребята мои входили в хату распаренные, после бани, для чего я попросил поставить в сенях ведро с кипятком, чтобы подышали над ним, и никакой бани не надо — морды красные.
Дошли до этого кадра. Входят мои два героя, физиономии мокрые, как будто умывались, но распаренности никакой, даже следа нет. «Вы что, — говорю, — кожу экономите?» А они: «Вода холодная, ну, чуть теплая». Я вышел, попробовал точно. «Так, говорю, — мы обедать поедем, а тот, кто это ведро грел, пусть тут сидит и готовит кипяток».
Приезжаем с обеда. Спрашиваю:
— Готово?
— Готово, — отвечают.
Расставили массовку, поправили свет, где там мои герои? А они из сеней:
— Алексей Кириллович, ничего не выйдет, вода теплая, а не горячая.
Тут я выскочил в сени, схватил это ведро и, как было, почти полное, закинул на машину, на которой осветительные приборы перевозят, — это метра на три вверх. Слова, которые я при этом произносил, они… ну, как бы это поделикатней… ну вроде: «Рядовой Иванов, вы, извините, мне опять за шиворот раскаленным оловом капнули». Словом, с тех пор в группе, когда режиссер начинал закипать, говорили: «Ведро!»
Вот про несколько таких «ведер» я и хочу вам рассказать.
Снимаем эпизод: немецкий мотоциклист гоняется за нашими растерявшимися и безоружными солдатами по сосновому лесу. Старается догнать и врезать кому-нибудь пониже спины. Как водится, в последний момент обнаруживается, что резина на старом немецком мотоцикле лысая, он скользит по сосновой хвойной подстилке и мизансцену надо строить так, чтобы это скрыть, а то мои быстроногие солдатики удерут от погони запросто. Получить хорошего «подэтосамое» должен был Сережа Гармаш, только что закончивший мхатовское училище и, естественно, считавший себя профессионалом надежной пробы. Когда догоняющий мотоцикл равнялся с деревом, где стоял Гармаш, прячась от камеры, он должен был сделать шаг вперед и, получив причитающегося леща сапогом, полететь на землю. Репетиция, вторая, третья, — по камере вроде все правильно, но ритмически Гармаш никак не может совпасть с мотоциклистом: то сделает шаг слишком рано, то слишком поздно, и мотоцикл то проскочит мимо, то вильнет, чтобы не врезаться в актера.
Сережа, как истый профессионал, считает в этом повинным кого угодно, только не себя. Он бурчит, что нет приличного мотоцикла, мотоциклиста, дерева, оператора… Чувствую, что сейчас дойдет до режиссера и посягнет на самое святое… Этого еще не хватало… и я включаю команду «ведро!»:
— Встань на мое место, перестань ворчать и смотри, как это делается! — ору я и становлюсь за дерево. — Пошли!
Вся моя молодежь,
