Особый интерес в связи с этим представляют события 1952 года, предшествовавшие смерти Сталина. Для срыва переговоров по Парижским соглашениям Советы внесли такие предложения, которые и сегодня являются предметом оживленных дискуссий в Германии. Советской инициативе 1952 года, как известно, была предпослана нота от 10 марта, содержавшая проект мирного договора с Германией. За вызвавшим много пересудов документом последовали дальнейшие разъяснения. Советская и западная стороны обменялись четырьмя нотами. В них Москва предложила «восстановить Германию как единое государство», однако при этом оставались неясными процедура образования общегерманского правительства и проведение «свободных выборов», на чем упорно настаивали западные державы, объявив, что положительное решение по последнему вопросу они рассматривают как предпосылку для дальнейших переговоров.
При обмене нотами выяснилось, что Советы намеревались создать благоприятные условия некоторым партиям и группировкам в ФРГ, естественно, таким, которые соответствовали коммунистическим понятиям о демократических организациях. Все другие политические структуры объявлялись враждебными демократии и делу сохранения мира и должны были быть распущены.
В советском предложении от 10 марта 1952 года кроме того содержалось требование о выводе всех вооруженных сил оккупационных держав с территории Германии не позднее одного года после вступления в силу мирного договора. Стоит ли говорить о том, что эта часть предложений была направлена на ликвидацию гарантий западных держав, обеспечивавших до сих пор политическое развитие в ФРГ. Как крупный компромисс со стороны Советов декларировалось согласие на то, чтобы Федеративная Республика имела собственные национальные вооруженные силы, необходимые для защиты страны. Этот ход, который оказался неожиданным для многих политиков в ФРГ, преследовал очевидную цель нарушить начавшиеся к тому времени переговоры о создании Европейского оборонительного сообщества.
Резюмируя, можно сказать, что советские ноты и наши разведывательные данные убедительно показывали, как представляла Москва «миролюбивую демократическую Германию»: государственное образование, подобное ГДР, в котором «демократические массовые организации», вопреки конституции, принимали бы непосредственное участие в общественно-политической жизни страны.
Вся эта история окончилась тем, что союзники послали в Кремль ноту от 23 сентября 1952 года, на которую советское правительство не ответило, возможно, потому, что к тому времени уже ничто не могло помешать заключению Парижского договора[88].
Драматическое низложение Хрущева 14 октября 1964 года нисколько не улучшило положения Федеративной Республики. Его самоуправство в немецких делах подвергалось жесточайшей критике в Советском Союзе и во всем мире. На самом же деле Хрущев в течение двух последних лет своего нахождения у власти проводил такую политику в отношении Германии, которую нельзя объяснить только лишь курсом на мирное сосуществование. С одной стороны, кремлевский властитель придерживался официальной линии Москвы и объявил Берлинскую стену законной границей «реального государства ГДР». Но с другой, он пытался одновременно пробудить надежду в Бонне. В частности, вновь возник разговор о конфедерации немецких государств, причем в качестве толкователя «политики сближения» выступил зять Хрущева Алексей Аджубей. Миссия его, однако, успеха не имела, она натолкнулась на недоверие Панкова и противников Хрущева в Кремле. Затем советский лидер изменил свое мнение по этому вопросу. Уход Хрущева означал, что мировую арену оставил динамичный политический деятель, не придерживавшийся стандартного образа мышления и пробудивший в Федеративной Республике определенные надежды. Дополнительным подтверждением наших оценок в представлявшихся руководству докладах может служить то, что мы никогда не заблуждались в истинных намерениях Хрущева, хотя временами он надевал на себя маску простодушного и благожелательного человека.
Если со времени правления Сталина и Хрущева советская политика в отношении Германии постоянно претерпевала какие-то изменения и дополнения, но цели ее оставались неизменными, о чем мы докладывали правительству, то после политического конца Хрущева она застыла. Решающее значение имел тот факт, что за двадцать лет Советам не удалось вырвать Федеративную Республику из дружеских объятий Запада. Это обстоятельство побудило советское руководство в большей степени, чем раньше, включать германский вопрос в свою общеевропейскую политику.
В послехрущевский период Кремль поднял тональность своей пропаганды против Федеративной Республики, обвиняя ее в том, что она «самый серьезный нарушитель мира, рассадник неонацизма, реваншизма и милитаризма». В период правления Аденауэра, Эрхарда и Кизингера советская позиция по германскому вопросу свелась к так называемым минимальным требованиям, принятие которых означало бы согласие на перестройку западногерманской общественно-государственной системы по советскому образцу.
Непрерывные клеветнические кампании Советов против ФРГ привели не к изоляции нашей страны, на что рассчитывала Москва, а, наоборот, к укреплению ее связей с партнерами по НАТО.
Произошедшая в 1969 году смена правительства в Бонне была использована Советами, что, впрочем, и ожидалось, для изменения их методов в германской политике при сохранении долгосрочных намерений и целей. Учитывая настойчивые усилия новой правительственной коалиции[89] активизировать восточную политику, Кремль попытался навязать Федеративной Республике договор, подписание которого формально закрепило бы раздел Германии.
Договор, заключенный в Москве, содержал отныне узаконенное с точки зрения международного права согласие Федеративной Республики, к чему и стремилась советская сторона, с концепцией двух немецких государств. Таким образом, Советы добились решения германского вопроса, за которое упорно боролись длительное время.
Когда я писал эти строки, по советско-германскому договору велись оживленные и острые дискуссии, а сам он еще не был ратифицирован. В то время как его сторонники во главе с федеративным правительством и большей частью депутатов от правительственной коалиции ликовали, что вот, мол, наконец-то достигнута «сбалансированность» в отношениях с Москвой, противники не только открыто перечисляли его недостатки, но и подчеркивали: подписывать такие документы вообще-то дело весьма сомнительное.
Федеральное правительство дополнило Московский договор, закрепивший раздел Германии, договором с Польшей, который был заключен в Варшаве 7 декабря 1970 года. Он подтвердил наш отказ от немецких территорий восточнее Одера и Нейсе и тем самым узаконил результаты коммунистической захватнической политики в Центральной и Восточной Европе.
