Король Ричард, умертвивший двух своих племянников, не намного пережил его, как и герцога Бекингемского. Ибо господь очень быстро послал королю Ричарду врага, у которого не было ни гроша за душой и, как кажется, никаких прав на корону Англии – в общем, не было ничего достойного, кроме чести; но он долго страдал и большую часть жизни провел пленником, преимущественно в Бретани, попав в возрасте 18 лет в руки герцога Франциска (который, правда, хорошо обращался с ним как пленником); получив немного денег от нашего короля и набрав около трех тысяч нормандцев – самых больших головорезов, каких только удалось найти, он высадился в Уэльсе, где к нему присоединился его отчим, сеньор Стенли, почти с 25 тысячами англичан. К исходу третьего или четвертого дня он сошелся с этим злодеем королем Ричардом, и тот был сразу же убит, а он короновался и царствует по сей день.
Я уже рассказывал в другом месте об этих событиях, но здесь уместно было упомянуть о них еще раз, чтобы показать, как господь в наше время платит наличными, не откладывая на будущее, за подобные жестокости. Он наказал и многих других в то же самое время, в чем Вы убедились бы, если бы нашлось кому об этом поведать.
Итак, заключив столь желанный для него брак дофина [393], король держал фламандцев в своих руках; Бретань, которую он ненавидел, жила с ним в мире (он навел на бретонцев страх, разместив на границе с ними большое войско); в Испании также все было спокойно, и король и королева Испанские желали только дружбы с ним, правда, и их он держал в напряжении и вводил в расходы из-за области Руссильон, которая перешла к нему от Арагонского дома, переданная королем Хуаном Арагонским, отцом ныне царствующего короля Кастилии, в качестве залога, пока не будут выполнены некоторые условия договора, которые и до сих пор еще не выполнены [394].
Что касается государств Италии, то они искали его дружбы, заключили с ним несколько союзных договоров и часто присылали свои посольства. В Германии ему подчинялись швейцарцы не менее, чем его собственные подданные. Короли Шотландии и Португалии были его союзниками. Часть Наварры делала все, что он пожелает [395]. Собственные подданные трепетали перед ним, и что бы он ни приказал, выполнялось сразу же, беспрекословно и безоговорочно.
Со всего света ему присылали вещи, которые считались полезными для поддержания его здоровья. Папа Сикст, последний из усопших пап, носивших это имя [396], будучи извещен о том, что король из благочестия желает получить антиминс[397], на котором служил мессу святой Петр, тут же прислал его вместе с другими реликвиями, которые ему были позднее возвращены.
Священная склянка с миром, находившаяся в Реймсе и никогда не покидавшая своего места [398], была принесена ему прямо в его комнату в Плесси и, когда он умирал, стояла на буфете. Он намеревался помазаться миром, как это было сделано при его коронации; и хотя многие полагали, что он хотел умастить все тело, в это поверить нельзя, поскольку склянка очень мала и не содержит такого количества этого масла. Я видел ее в то время, о котором говорю, а также и тогда, когда короля погребали в соборе Клерийской богоматери.
Турок, ныне царствующий[399], направил к нему посла, который доехал до Прованса. Но король не пожелал принять его и не позволил ему ехать дальше. Посол вез ему большой список реликвий, оставшихся в Константинополе в руках Турка, которые тот предлагал королю вместе с большой суммой денег, чтобы король соблаговолил получше охранять брата этого Турка, находившегося в нашем королевстве в плену у родосцев[400]. Сейчас он в Риме, в руках папы.
Из всего сказанного можно понять, сколь умен и велик был наш король, и то, как его уважали и почитали в мире, как лечили его, чтобы продлить ему жизнь, и благочестивыми, угодными богу средствами, и мирскими. Однако все это было бесполезно, и он должен был перейти туда, куда перешли и его предшественники. Господь был очень милостив к нему, ибо он не только создал его самым мудрым, самым щедрым и самым достойным из всех государей, что царствовали одновременно с ним и были его врагами и соседями, которых он во всем превосходил, но и позволил ему пережить их, хотя и не надолго; ведь герцог Карл Бургундский и его дочь герцогиня Австрийская, король Эдуард и герцог Галеаццо Миланский, король Хуан Арагонский – все они умерли раньше него; правда, герцогиню Австрийскую и короля Эдуарда он пережил совсем не намного. У всех у них добро совмещалось со злом, ибо они были людьми; но без всякой лести можно сказать, что у него было гораздо больше качеств, соответствующих его положению короля и государя, нежели у любого другого. Я почти со всеми этими государями был знаком и знал, на что они способны, а потому сужу справедливо.
В этом, 1482 году король пожелал увидеть монсеньора дофина, своего сына (которого не видел уже несколько лет), поскольку настороженно относился к его общению с множеством людей при дворе: он заботился о здоровье ребенка и в то же время опасался, что его могут сбить с пути и воспользоваться им для создания какой-нибудь коалиции в королевстве. Ибо именно так случилось с ним самим, когда он в 13-летнем возрасте[401] по наущению некоторых сеньоров королевства выступил против короля Карла VII, своего отца; эта война получила название Прагерии и длилась недолго. Среди прочего он рекомендовал своему сыну, монсеньору дофину, некоторых советников и всячески убеждал его никого не лишать службы, ссылаясь на собственный опыт: когда король Карл VII, его отец, почил в бозе и корона перешла к нему, он разжаловал всех добрых и именитых рыцарей королевства, которые служили его отцу и помогли ему отвоевать Нормандию и Гиень, изгнать англичан из королевства и воестановить мир и добрый порядок, благодаря чему оно ему досталось в цветущем состоянии, и тем самым навлек на себя большую беду, ибо из-за этого началась война так называемого Общественного блага (о ней я рассказывал в другом месте) и она могла привести к тому, что его бы лишили короны.
Вскоре после того, как король поговорил с монсеньором дофином, своим сыном, и завершил переговоры о его браке, о чем я уже говорил, его постигла болезнь, которая и унесла его из этого мира; она началась в понедельник и продолжалась до субботы той же недели, предпоследнего дня августа 1483 года. Я присутствовал при его кончине, поэтому хочу немного о ней рассказать.
Как только с ним случилась эта беда, он потерял речь, как бывало и прежде, а когда она к нему вернулась, он чувствовал себя как никогда слабым, хотя еще и до этого он был так слаб, что с большим трудом подносил руку ко рту; а худым и истощенным он был настолько, что вызывал жалость у всех, кто его видел.
