Потом снова дипломатическая работа. В 1930–1938 годах Федор Федорович был советским послом в Эстонии, Дании, Болгарии. И здесь он, как и раньше, все силы отдавал тому делу, которое ему поручала партия. Показал себя талантливым дипломатом.
Находясь за рубежом, Раскольников узнает о жестоких репрессиях Сталина. Тяжело переживает трагическую гибель в результате произвола и беззакония Сталина ни в чем не повинных людей — ближайших соратников Владимира Ильича Ленина, активных деятелей Великой Октябрьской революции, выдающихся полководцев гражданской войны. Многих из них Федор Федорович знал лично по совместной работе. Тогда же он стал замечать, что и за ним следят ежовско-бериевские агенты. Чувствовал недоброе. Предвидел надвигающуюся опасность.
Глубоко потрясла Раскольникова весть о том, что по указке Сталина его объявили «врагом народа», лишили советского гражданства, поставили вне закона.
Федор Федорович до конца своей жизни оставался настоящим ленинцем, советским патриотом, бесстрашным бойцом большевистской партии. Он верил и знал, что правда восторжествует. Культ личности, как явление чуждое нашей Коммунистической партии и нашему советскому строю, будет разоблачен, осужден и уничтожен.
Умер Раскольников 12 сентября 1939 года во Франции.
Таков боевой путь этого замечательного человека — флотоводца, дипломата, партийного деятеля и писателя.
ВЕН. ТИХОМИРОВ
Дивизия отступала… По раскисшим от осенней распутицы дорогам тянулись обозы, телеги с ранеными по ступицу тонули в непролазной орловской грязи, словно грачи хохлились на передках орудий ездовые, по обочинам, изломав строй, измученные и полуголодные, брели бойцы.
Пронизывающий осенний ветер гнал по небу рваные свинцово-тяжелые тучи, сыпал ледяным дождем вперемежку с мокрым, тут же тающим снегом, разбойно посвистывал в голых ветвях деревьев, срывал с них последние ржавые листья.
Время от времени его порывы доносили с юга тяжелые раскаты артиллерийской канонады и удушливый едкий запах гари. И тогда замедлялось движение, исхудавшие пальцы бойцов хватались за полупустые подсумки, до боли стискивали ложи винтовок.
Но звучала негромкая команда, ротный, хмурясь, отворачиваясь, ронял ставшее горько-привычным за последние несколько недель:
— Ша-аг-ом…
И опять приходила в движение однолико-серая колышущаяся лента старых шинелишек, драных полушубков, городских пальто и крестьянских зипунов. Дивизия отступала…
С юга напирали деникинцы. Корниловские офицерские полки, казачьи сотни Шкуро, английские гаубичные батареи на гусеничном ходу, танки и бронепоезда Антанты, которыми командовали заморские инструкторы, и самолеты с трехцветными, «единой-неделимой», эмблемами на крыльях.
Наступали, как профессионалы воинского дела, четко, словно на высочайших смотрах развертывая полки; рвались к добыче с жадностью бандитов, метили свой путь виселицами, пепелищами, братскими могилами.
Жестокая ненависть к «мужичью», посмевшему посягнуть на родовые тысячедесятинные поместья, к «пролетарьяту», потребовавшему отдать созданные его же трудом фабрики и заводы, вековые, с молоком матери впитанные традиции бар и угнетателей, подстегивали, гнали вперед.
Деникинцы наступали…
Под их ударами истощенная, плохо вооруженная, потерявшая в кровопролитных боях чуть не треть первоначального состава 13-я армия откатывалась все дальше на север, отступала через Харьков и Белгород в направлении Курска. На подступах к городу завязались жестокие бои.
Среди других красных частей, оборонявших Курск, была и 9-я стрелковая дивизия, та самая, которая приняла на себя первый удар наступавшей деникинской армии. Бойцы и командиры этой дивизии, в основном местные уроженцы (до октября 1918 года дивизия так и называлась — 1-я Курская советская пехотная), защищая свой родной город, проявляли подлинные чудеса героизма. Но силы были слишком неравны.
…Утром 16 августа на участке 3-й бригады, которой командовал И. А. Милюнас, ударная группа белогвардейцев в составе двух корниловских, Алексеевского и Кабардинского полков, при поддержке четырех бронепоездов, танков, артиллерии, конницы начала наступление, стремясь прорваться к Курску. Вновь части 9-й стрелковой оказались на направлении главного удара.
Бои были жестокими. Каждая деревушка, каждый хуторок доставался деникинцам ценой больших потерь. Красноармейцы сражались до последнего патрона, в отчаянных контратаках перемалывали рвущиеся на Москву части Добровольческой армии, захватывали бронеавтомобили и танки. Противник был вынужден приостановить наступление, подтянуть новые резервы. Но и наши части в этих боях понесли большие потери.
Полки, по численности равные ротам и даже взводам, не смогли долго сдерживать наступление белогвардейцев. 20 сентября Курск был сдан. Ударная корниловская дивизия развернула наступление на направлении Орел — Кромы. На Южном фронте создалось угрожающее положение.
Пленум ЦК РКП (б) в сентябре 1919 года принял решение о немедленном усилении Южного фронта. Для борьбы против Деникина отзывали с других фронтов лучших командиров молодой Красной Армии, сюда направлялись ответственные партийные работники, срочно готовились подкрепления. К первым числам октября в 9-ю стрелковую прибыл новый командир.
Начдив-9, Петр Адрианович Солодухин, несмотря на свои 26 лет, был уже опытным военачальником. Гидротехник по профессии и армейскому опыту, он два года провел на германском фронте, после революции работал в Петросовете, а в июне 1918 года во главе «7-го инженерного летучего боевого отряда имени Петроградского Губсовдепа» отбыл на Северный фронт.
В боях под Котласом, на Северной Двине, под командованием прославленных героев гражданской войны Павлина Виноградова и Иеронима Уборевича 7-й инженерный и его молодой командир получили признание солдат революции.
Под стать Солодухину был и военком дивизии Семен Петрович Восков, пламенный большевик, член РСДРП с 1917 года.
…Это произошло в ночь на 11 октября в маленькой деревушке Рассыльное. Тускло светила чадящая трехлинейка, сизый махорочный дым слоился над столом, заваленным картами, оружием, биноклями, патронташами. А вокруг — командиры, штаб бригады.
Комбриг Милюнас, жестоко простуженный, покашливал, растирал ладонью болевшую грудь. И всякий раз, когда короткие сильные пальцы машинально касались алой, атласной розетки только что полученного ордена, какая-то особая, чуть смущенная улыбка на миг смягчала суровую складку его обветренных губ. Военком Зайцев беспрерывно курил, ладонью отгоняя от лица едкий дым самосада, щурил глаза, воспаленные от долгой бессонницы. Командир разведчиков Батрацкий, подтянутый, собранный, и сейчас, на привале, не снявший тяжелой кобуры с маузером, громоподобным «шепотом» докладывал обстановку. За день бригада оторвалась от противника и теперь готовилась занять оборону на новых рубежах.
