О гибели Корниенко мы узнали от его жены Раисы.; Она приехала в Москву хлопотать о пенсии.
Несколько иначе сложилась судьба еще одного нашего фронтового товарища. Однажды по телевидению передавался спектакль «Барабанщица». На титрах с фамилиями авторов спектакля мелькнуло знакомое имя: композитор Леонид Афанасьев. Оказывается, композитора хорошо знал Иван Драченко: быший летчик из 948-го штурмового полка. Летчики знали его по музыке к популярной песне «Первая эскадрилья».
Нас было двенадцать верных друзей – Надежные руки и крылья, Нас было двенадцать веселых парней – Первая эскадрилья.
За фронтовые подвиги Леонид Афанасьев награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I степени, Александра Невского, медалями.
Во время тяжелого ранения его парализовало, и он потерял речь. И все же воля летчика поборола страшные недуги. Он вновь вернулся в любимое небо и в январе 1945 года повел в бой свою первую эскадрилью.
В 1951 году майор запаса Л. Афанасьев с отличием закончил консерваторию в моем родном городе Алма-Ате. За дипломную работу «Концерт для скрипки с оркестром» ему была присуждена Государственная премия.
Сейчас бывший штурмовик – автор нескольких симфоний, одна из них посвящена летчикам. Он написал музыку к двенадцати кинофильмам,- в том числе к фильму «Прыжок на заре», показывающему армию сегодняшнего дня, новое поколение летчиков, пришедшее на смену ветеранам.
А грянет беда – подросли сыновья,
И тоже мечтают о крыльях!
Нас будет двенадцать, как прежде, друзья,
Первая эскадрилья!
…Многих мы вспомнили с Иваном в ту памятную встречу. День медленно клонился к закату, когда мы поднялись со скамейки. По аллеям сада тихим шагом прогуливались люди в больничных пижамах. Большинство попало сюда из-за последствий войны – давали знать себя фронтовые увечья. Иван жаловался на сильные головные боли.
– От глаза,- говорил он, трогая черную повязку.-
Что-то они, сволочи, нарушили тогда… Ну, а ты? Где это
обгорел так? С курорта? Неужели что-нибудь заварится опять? Как думаешь?
Это не было любопытством праздного человека. Говорил фронтовик, хорошо знающий, что такое война и все, что с ней связано.
– Посмотрим,- ответил я.- Но думаю, что не посмеют.
– Товарищ Маршал Советского Союза! Полковник Луганский по вашему вызову прибыл!
Командующий противовоздушной обороной страны Маршал Советского Союза С. С. Бирюзов, выслушав мой рапорт, выходит из-за огромного служебного стола.
В приемной командующего дожидается множество народу с эмблемами различных родов войск. На нескольких столиках непрерывно звонят телефоны. Бесшумные адъютанты и помощники привычно ведут прием посетителей, отвечают на телефонные звонки. Иногда раздается короткий густой звонок над дверью, ведущей в кабинет командующего, и тогда высокий адъютант с погонами подполковника быстрыми шагами пересекает приемную и скрывается за массивной дверью. Вернувшись из кабинета, он молча идет к своему столику и делает какую-то запись на чистой странице огромного блокнота, или же не громко, но внятно произносит фамилию ожидающего приема офицера и, посторонившись, пропускает его в дверь. Только что, перед тем как мне войти, он назвал мою фамилию.
Маршал С. С. Бирюзов еще раз вызывает адъютанта и отдает приказание не соединять его некоторое время по телефону, затем указывает мне на кресло у стола.
Огромный кабинет командующего залит ярким солнечным светом. Над Москвой сияет ясный погожий день. На стене кабинета висит большая карта страны. Эта карта знакома мне, и я привычно нахожу точку, где в настоящее время расположена моя дивизия.
После нескольких вопросов о службе, о состоянии дивизии командующий переходит к делу, ради которого я я вызван в Москву. Маршал говорит, что командование противовоздушной обороны считает меня вполне подготовленным для выдвижения.
– Я думаю, вы согласитесь, Сергей Данилович.
– Разрешите отказаться, товарищ Маршал Советского Союза!- сразу же заявляю я, поднимаясь с кресла.
– Почему?
– Прошу оставить меня командиром дивизии. По-моему, это сейчас самое творческое дело для авиационного командира. К тому же я еще не так давно принял дивизию.
Но главное – мне хочется получше освоиться в роли комдива.
Я волнуюсь. Командующий, не перебивая, внимательно слушает мои доводы.
Когда я закончил, он на некоторое время задумался. Пальцы его барабанили по кожаной обивке глубокого покойного кресла.
– Ну что ж,- проговорил он наконец, поднимаясь,- Причины вроде бы убедительны. Но имейте в виду, что к этому разговору нам еще придется вернуться. И может быть, в самом недалеком времени. До свиданья. Желаю успеха. И учтите – скоро вам предстоят серьезные экзамены.
Протянув на прощание руку, командующий повернулся и пошел к своему столу.
Что заставило меня отказаться тогда от, казалось бы, лестного предложения? Скажу откровенно: сознание того, что я еще не готов к выполнению ответственных задач.
Мирные годы для нас, военных, были временем, прежде всего, повседневной учебы. Каждый летчик должен быть все время «на высоте»: в совершенстве знать и владеть новейшей, непрерывно поступающей техникой.
Учились в полках не только рядовые летчики. Серьезно занимались и командиры всех степеней. Огромный и сложный механизм военно-воздушных сил должен быть все время в четком, хорошо отработанном состоянии.
Развитие техники, рост скоростей самолетов, их «потолка» позволяли врагу применять совершенно иные методы и формы шпионажа. Отошло время, когда шпион или диверсант под покровом темноты крался через границу, заботясь, как бы не хрустнула под ногами ветка. Получив в руки современные самолеты, враг стал использовать для своих грязных дел небо.
Кстати, о том, как закончилась попытка одного из таких нарушителей совершить разведывательный полет, в свое время много писалось.
Американский самолет «Локхид У-2» нагло пересек советскую границу, но в районе Свердловска был сбит зенитной ракетой. Летчик Фрэнсис Пауэре выбросился на парашюте и попал в плен.
Скандал получился громкий,- на весь мир. Комичность положения усугублялась тем, что вначале появилось сообщение о сбитом самолете и погибшем летчике. Американцы, полагая, что болтать некому и концы надежно спрятаны в воду, поспешили отречься вообще от всей затеи с этим разведывательным полетом. Велико же было изумление хозяев шпиона Пауэрса, когда он вдруг «ожил» и стал давать откровенные показания на суде. Конфуз был полным. Американцы, только что заявившие официально о непричастности к этому полету, после показаний пленного летчика прикусили язык и долгое время хранили похоронное молчание.
