Я неторопливо брел вдоль скамеек, установленных в центральной части улицы под низко нависающими кронами деревьев, рассматривал вывески и размышлял, где бы перекусить. Вдруг до меня донеслось нечто, совершенно выбивавшееся из контекста этого вечера. «Раскинулось море широко…» — нахально, учитывая наличные вокальные возможности, выводил молодой голос.
Я обернулся — и увидел поющего: парнишка лет двадцати, может, чуть старше, водил пятерней по струнам гитары. Неподалеку от него расположилась на скамье группка сверстников, без сомнения российского происхождения. Перед поющим на земле валялась картонка, на которой в свете фонарей поблескивало несколько монет. Наверное, сегодня я бы уже не удивился, может быть, даже не задержал шага, проходя мимо. Но — тогда…
— Ребята, перекусим вместе?
Я ожидал чего угодно — испуга или, наоборот, хамства, осторожных вопросов — но только не мгновенного и безоговорочного согласия.
— Сейчас, он допоет — и пойдем.
Пицца и пиво быстро установили доверие — и вскоре я уже знал, что все они оказались в Вене где-то около полугода назад, все — «нелегалы»: кто-то отстал от туристской группы здесь или в Италии, а кто-то сумел незаметно пересечь аж две границы — польскую и австрийскую. У троих за плечами институт, у одного — техникум и два курса университета. Условия, в которых они живут в лагере для «перемещенных лиц», курортными не назовешь: кровать, скудное трехразовое питание и несколько шиллингов в неделю на все про все. А только пачка «Малборо» стоит те же 5 шиллингов. Притом, что права на работу нет. И притом, что надзиратель — скотина-бюргер, ненавидящий славян: «русские свиньи» не сходит с его языка. Но и этот «рай» на исходе — через месяц лагерь закрывается.
— И что будет с вами?
Ребята пожимают плечами.
— А в Америку трудно попасть? — это говорит, кажется, тот, который пел.
— Ну, и что ты там будешь делать, если попадешь? — спрашиваю его.
— Петь, например…
— Ребята, — говорю я, — может, вам податься назад: там сейчас свобода, ничего вам за побег не будет. Можете заняться коммерцией, например…
— Я вчера звонил отцу в Минск, — рассказывает один из них. — У отца там свой магазин. Я говорю — может, вернуться? А он мне в ответ: «Сюда — ни за что!»
Все четверо согласно кивают головами. Это звучит как общий ответ.
Вспомнил я это к тому, что Аксенов в разговоре не раз повторял: «Мало, мало в России человеческого материала, а он там так нужен…»
Так и откуда бы ему там было взяться — вон куда он устремился.
Говори мы сегодня, было бы что добавить к этому тезису.
А тогда…
Вся президентская рать
— Я как-то пообщался в России с ведущими демократами, к которым я, в общем-то, отношусь хорошо — но не увидел я в них будущего страны, такого, во всяком случае, какое хотелось бы видеть… Эти люди гораздо больше заинтересованы участвовать в хитросплетениях политиканства — кремлевского и околокремлевского — чем в какой-то основной идее развития российского общества. Увы, но это так! Когда говорят, что вокруг Ельцина собрались мерзавцы, я почти согласен: у президента далеко не блестящий состав команды. Но это еще не мерзавцы. А настоящие ждут за кулисами, они выйдут — и это будут такие мерзавцы, которые просто вырежут всех. Так что давай держаться хотя бы этой, не садисткой власти.
— Ты все же предполагаешь, что новая революция может произойти?
— Она безусловно будет! Я рассчитываю на новое поколение — на новое поколение дельцов. Почему-то, когда произносишь слово «дельцы», сразу возникает в башке образ — «русский мафиози». Я же говорю о дельцах, которые, возможно, допустят существование мафиози — но для них это будет такое, второстепенное дело. Дельцы, вооруженные компьютерами, международным опытом, зарубежными связями — они смогут изменить лицо страны и ее будущее.
— И помогут сделать процесс необратимым… — вставил я.
— Да! И вообще, Россию может спасти только ее принадлежность к Западу, к западной цивилизации: только в этом контексте страна может уцелеть как таковая. Иначе она распадется — с превращением многих ее частей в маленькие фашистские, террористические княжества.
Сегодня этому нашему с Аксеновым разговору примерно 15 лет…
Брать или не брать
— Поговорим о другом, — предложил я. — Вот сейчас пришла из России информация: толстые журналы — те, что являлись носителями российской литературы, средством ее сохранения, — лишаются государственной поддержки. Как бы ты оценил такое обстоятельство?
Годы спустя в разговоре с Губерманом мы вернулись к этой теме — она по-прежнему оставалась злободневна и для нас не стала безразлична и спустя годы — наш с ним разговор я перескажу позже в одной из следующих глав.
А тогда Аксёнов рассуждал примерно так:
— Толстые журналы — наша традиция, которую не хотелось бы терять. Может быть, если бы нашлись среди промышленников, среди хозяев частного капитала люди, которые обеспечили бы стабильную финансовую поддержку, организовав некий комитет…
— То есть, помощь должна быть обезличенной? Не так, что конкретный меценат дает деньги на конкретный журнал…
— Нет, я говорю об образовании специального фонда для поддержки — не вообще русской литературы — это слишком абстрактно, а именно толстых журналов. Что было бы куда лучше, чем правительственная поддержка. Какая-то помощь журналам должна происходить. Другое дело, что некоторые редакторы уже начинают искать альтернативные источники, и успешно: сейчас они гораздо меньше зависят от подачек правительства. «Знамя», например, более или менее успешный в этом смысле журнал — он уже меньше зависит от государственной дотации. А «Новый мир», он только на этом и держится: там специально сокращают тираж, чтобы уложиться в выделенный государством бюджет.
Ну, закроются эти журналы — и что? — продолжал Аксенов.
— Можно, конечно, сказать так — забудь, их время прошло! И вообще, они все коррумпированные, советизированные, столько уже там грязи напечатано — надо их вообще забыть! А все равно не хочется: ведь кроме дерьма в них много было хорошего. И борьба шла, и время ломалось… Там жила задавленная, но какая-то мысль, какой-то талант жил все-таки. Да и вообще, толстый журнал вошел в традицию русской интеллигенции.
И еще новое обстоятельство — эти журналы в Москве никогда и не купишь. Я был поражен, узнав, что их покупают прямо в редакции: просто приходят читатели в редакцию — и покупают.
Итак, литература продолжается
— Ты в последнее время часто приезжаешь в Россию. Как там писатели в новых условиях, продолжают ли работать?
