Видя, что победителю Митридата сопутствует успех, в Пицене активизировался молодой Гней Помпеи. Ему исполнилось тогда только 23 года. Он воспользовался той популярностью, которой обладал в Пицене как сын Помпея Страбона, и захватил власть в данной области. В знак этого в городе Ауксиме он воздвиг судейское возвышение – трибунал. Особым эдиктом он повелел покинуть Ауксим сторонникам Карбона – братьям Вентидиям. Этим он, с одной стороны, продемонстрировал свою враждебность марианскому режиму, а с другой – нежелание идти на крайние меры. Остальные приверженцы Карбона[1147] также бежали из Пицена. Судя по всему, никого из них не казнили. Помпеи набрал три легиона и двинулся на соединение с Суллой, причем, по словам Плутарха, не как бессильный беглец, умоляющий о помощи, а как глава войска, оказывающий Сулле важную услугу (Помпеи. 6).
Против молодого полководца выступило сразу три марианских военачальника – Гай Каррина, Гай Целий Антипатр[1148] и Луций Юний Брут Дамасипп. Помпею грозило окружение. Однако он не растерялся и сам выступил навстречу Дамасиппу. Возглавив атаку своих всадников, он метнул дротик в командира отряда галльской конницы врага и поразил его. Лишившись предводителя, остальные неприятельские кавалеристы повернули назад и расстроили ряды пехотинцев. В конце концов марианцы были разбиты, опасность окружения миновала, поскольку вражеские военачальники поссорились и не смогли согласовать свои действия. Правда, подоспела еще одна армия противника во главе с Луцием Сципионом, который после катастрофы под Теаном решил вновь попытать счастья в ратных делах.[1149] Но его преследовал злой рок: воины вновь изменили консулу. Увидев солдат Помпея, они начали братание и перешли на их сторону. Недаром Цицерон называл Сципиона «злополучным» (За Сестия. 7). Если под Теаном Сулла хотя бы агитировал его войско, то здесь оно покинуло консула сразу. Объяснить это можно лишь тем, что он набрал его тут же, в Пицене, жители которого держали сторону Помпея. Молодой полководец отправил Сулле сообщение о своих победах и двинулся на соединение с ним (Плутарх. Помпеи. 7; Диодор. XXXVIII. 10).
Плутарх утверждает, будто Сулла испугался за Помпея, зная, что ему приходится сражаться с несколькими вражескими армиями, но не ведая еще о его победах, и двинулся ему на помощь. Трудно сказать, так ли это, ибо Плутарх, рассказывая о юности Помпея, склонен сильно преувеличивать его роль.[1150] Юный военачальник, желая произвести впечатление на главнокомандующего, устроил настоящий парад. Когда Сулла соскочил с коня, Помпеи приветствовал его титулом императора… и в ответ услышал то же самое, хотя ни по возрасту, ни по положению этого не заслуживал. Главнокомандующий даже обнажил голову перед молодым военачальником, что нечасто делал даже перед ближайшими соратниками (Сулла. 8. 1–4).
Почему вдруг Сулла проявил такое почтение к «мальчишке»? Конечно, тот показал себя умелым военачальником, избежав разгрома в достаточно сложной ситуации. Но только ли в этом было дело? Конечно, нет. Помпеи контролировал стратегически важный Пицен, который благодаря этому оказывал поддержку антимарианскому блоку (Цицерон. Филиппики. V. 44). А Сулла, как писал сам Плутарх, обычно «обхаживал тех, в ком имел нужду, и чванился перед теми, кто имел нужду в нем» (Сулла. 6.14).
По словам того же автора, главнокомандующий предложил молодому военачальнику отправиться в Цизальпинскую Галлию, где Метелл Пий, «по-видимому, не совершил ничего достойного тех огромных сил, какие находились в его распоряжении. Помпеи заявил, что неблагородно было бы лишать командования человека, старшего годами и превосходящего его славой. Однако если Метелл сам пожелает и сам потребует, то он, Помпеи, готов ему помочь. От Метел – ла пришло соответствующее письмо, и молодой полководец отправился в Галлию, где „не только совершил удивительные подвиги, но и сумел подогреть и разжечь почти угасший от старости воинственный пыл и отвагу Метелла“ (Плутарх. Помпеи. 8. 5–7).
История эта особого доверия не вызывает.[1151] Трудно себе представить, чтобы Сулла предложил не занимавшему даже квесторской должности Помпею заменить двоюродного брата своей жены.[1152] Разговоры о старости Метелла и вовсе противоречат фактам – ему было тогда примерно 45 лет.[1153] Сомнительно также, что под его командованием находились «огромные силы» – очевидно, именно их нехватка и помешала ему добиться больших успехов в Цизальпинской Галлии. Очевидно, вся эта история была придумана Помпеем или кем-то из его доброжелателей.[1154]
На сторону Суллы перешел и один из самых влиятельных сенаторов, консул 91 года и цензор 86-го, «победитель» Ливия Друза Луций Марций Филипп. Это было важнейшим успехом Суллы, в лагере которого консуляры до сей поры отсутствовали, а самым высокопоставленным из его сторонников являлся претор с проконсульскими полномочиями Метелл Пий.[1155] Ему было поручено захватить Сардинию, наместник которой Квинт Антоний Бальб держал сторону марианцев. Филипп справился с задачей – Антоний был убит, остров перешел под власть сулланцев (Ливии. Периоха 86). Та же участь, вероятно, постигла Корсику.[1156] Западное Средиземноморье оказалось словно рассечено надвое.
Еще одним нобилем, примкнувшим к будущему диктатору, был Марк Лициний Красе. Если Помпеи не пострадал от марианцев и ему угрожало разве что лишь отсутствие особых перспектив в карьере, то у Красса в 87 году погибли отец и брат. Плутарх сохранил патетический рассказ о том, как Сулла напомнил ему о долге перед их памятью: «Сулла, желая использовать всю бывшую с ним молодежь как усердных соратников, каждого из них приставил к какому-нибудь делу. Красе, которому было поручено отправиться в землю марсов для набора войска, просил дать ему охрану, так как дорога проходила вблизи неприятеля. Сулла же, разгневавшись на него, резко ответил: "Я даю тебе в провожатые твоего отца, брата, друзей, родных – за них, незаконно и без вины казненных, я мщу убийцам!” Получив такую отповедь, задетый за живое Красе тотчас же отправился и, отважно пробившись сквозь неприятельское расположение, собрал многочисленное войско, а затем ревностно помогал Сулле в его борьбе» (Плутарх. Красе. 6. 3–4).
Смешно думать, что Красса послали в столь опасное путешествие без воинов – вопрос об охране здесь, конечно, лишь повод для эффектной фразы. Однако в словах Суллы содержался важный смысл – он лишний раз напоминал, что выступает в качестве мстителя. Он взывал к чувствам родичей убитых – Катулов, Цезарей, Лентулов и других.[1157]
