Мао Аньцин был вторым сыном Мао Цзэдуна и Ян Кайхой. Он вырос внешне очень похожим на отца. После героической гибели Ян Кайхой, когда Аньцин был еще ребенком, его носило и мотало по жизни сильными ветрами; он нахлебался горя в жизни, был несчастным бродягой, нищенствовал, просил подаяния, ему приходилось очень горько, он перенес очень много физических страданий. Мао Цзэдун очень любил и жалел Мао Аньцина, заботился о нем. Он знал, что у сына неважно со здоровьем, а потому не предъявлял к нему таких суровых требований, как к Мао Аньину. Кроме того, Мао Цзэдун постоянно лично интересовался тем, как идет лечение Аньцина.
В 1957 году Мао Аньцин лечился и отдыхал в Циндао. В начале августа Мао Цзэдун приехал в Циндао. Он остановился в доме для почетных гостей города Циндао и послал меня за Мао Аньцином. Отец и сын пошептались, поговорили по душам. Когда Мао Цзэдун в прошлом говорил с Мао Аньином, то речь при этом шла главным образом об учебе, о политике, о работе. А с Аньцином отец большей частью говорил об учебе, быте и о здоровье. Мао Цзэдун слыхал, что в больнице была медсестра, которая очень хорошо заботилась об Аньцине, что между ними возникло чувство. Тогда Мао Цзэдун попросил людей из охраны поехать в больницу и разобраться в ситуации; попутно посмотреть, в каких условиях Аньцин находится в больнице. Отдел охраны направил своего сотрудника Сюй Юнфу в больницу. Тот подробно расспросил о том, как живет и лечится Мао Аньцин в больнице. По возвращении Сюй Юнфу написал докладную записку. Мао Цзэдун внимательно прочитал ее и специально попросил телохранителя Тянь Юньюя передать его благодарность Сюй Юнфу. Мао Цзэдун при этом подчеркнул: «Ты скажи Сюю, что написал он очень хорошо. Поблагодари его, поблагодари его от меня».
Мао Цзэдун также очень жалел и любил двух своих дочерей – Ли Минь и Ли Нэ. Он строго следил за их домашним воспитанием. Когда родилась Ли Минь, Дэн Инчао (жена Чжоу Эньлая. – Прим. пер.), держа младенца на руках и самым внимательным образом рассмотрев девочку, глубоко прочувствованно сказала: «Какая, в самом деле, прелесть». И вот так ее и стали звать этим трогательным именем: «Прелесть» (или «Цзяоцзяо»). Когда в 1947 году «Прелесть» вернулась из Советского Союза и стала учиться, уже живя подле Мао Цзэдуна, тогда Мао Цзэдун и дал ей новое имя: Ли Минь.
В то время Мао Цзэдун пользовался псевдонимом «Ли Дэшэн» (в переводе с китайского: «Ли Победитель». – Прим. пер.). В классическом древнекитайском труде «Луньюй» есть такая фраза: «Муж благородный стремится быть в речах осторожным, а в делах искусным». Мао Цзэдун довольно много занимался изучением классической китайской литературы. Для него было весьма характерным то, что он, выражая свои надежды, наделил своих дочерей именами Ли Минь («Искусная в делах») и Ли Нэ («Осторожная в речах»).
Ли Минь и Ли Нэ с самых малых лет ели в общей столовой вместе с нами, бойцами охраны. А когда они подросли и пошли в школу, то стали питаться в школьной столовой. Они вовсе не пользовались, как бы уж заодно с отцом, коммунистическим «столом». А когда они поступили в университет, то они и питались и жили в общежитии, в университетском городке, точно так же, как дети всех простых людей; то есть в одной комнате жили шесть-восемь студенток, спали на верхних или нижних нарах, ели ту же простую еду, что и все остальные. Они всегда ходили в старой одежде из синей материи; как и все, посещали занятия и так же, как и все, отправлялись в деревню для участия в физическом труде; как и все, они ходили пешком, ездили на велосипедах, теснились в автобусах. И если не сказать, то никто и не подумал бы, что они – дочери Мао Цзэдуна.
[…] Где-то в 1956 году Мао Цзэдун однажды во время прогулки спросил меня:
– Вот как по-твоему, кто из них лучше: Ли Минь или Ли Нэ?
– Обе они очень хорошие, – ответил я. – И тот и другой ребенок к нам относятся с большим уважением. Им ни в коей мере не присуща манера походя демонстрировать свое превосходство, чем страдают дети некоторых высокопоставленных работников. Они требовательны к себе, стремятся расти, прогрессировать.
Мао Цзэдун отрицательно покачал головой:
– С моей точки зрения, у них нет таких перспектив, как у вас. У них нет такого будущего, как у вас. Они перенесли меньше трудностей, чем вы, а будущее есть только у тех людей, которые способны переносить трудности.
– Председатель, вы, что же, хотите заставить ваших детей переносить трудности? – возразил я. – Да ведь они перестрадали намного больше, чем простые люди!
Мао Цзэдун снова покачал головой:
– Ты не прав. Когда ты произносишь все эти слова о трудностях, то ты неверно мыслишь, потому что ты начинаешь свои рассуждения с того, что они – мои дочери, а потому ты подходишь к ним с иными критериями, чем к детям из обычных, простых семей. Вот они едят в нашей столовой, верно? А ведь питание там намного лучше, чем в большинстве крестьянских семей; ну разве это не так?
– Председатель, вы всегда берете для сравнения более низкий уровень. Это несправедливо. Вот в большинстве городских семей совсем необязательно едят хуже, чем в нашей столовой. У меня дома еда лучше, чем в этой столовой.
– Ты внес вклад в революцию, – улыбнулся Мао Цзэдун. – Если ты будешь питаться получше, люди ничего дурного не скажут. Но они-то никакого вклада еще не внесли. Когда речь идет о человеке, то в вопросах быта все-таки лучше равняться на тех, кто живет хуже. Если не принимать во внимание при сравнении людей их вклад в общее дело, а меряться привилегиями, довольствием, тогда не будет вообще и самого будущего.
Среди детей Мао Цзэдуна Ли Нэ относительно меньше перенесла трудностей, чем ее братья и старшая сестра. Однако я всегда считал, что на ее долю выпало невзгод больше, чем на детей в обычных семьях. Я пришел на работу подле Мао Цзэдуна в 1947 году. Ли Нэ тогда было только семь лет. Однако она вместе с нами, солдатами, прошла нашими походными дорогами, жила под открытым небом, переживала воздушные налеты, бомбардировки, привыкла к свисту пуль и снарядов, на ее долю горечи досталось немало!
Я до сих пор помню этого маленького человечка, крохотную девочку, которой едва исполнилось семь лет. Во время переходов она несла эмалированную кружку; как и большинство бойцов, стояла в очереди, чтобы получить свою порцию соевых бобов из большого общего котла, а затем, не произнося ни слова, присаживалась на корточки возле стены и своей ручонкой доставала эти обжигающе горячие бобы, отправляла их в ротик и жевала, жевала… И у нее, как и у взрослых людей, от бобов пучило живот, она без конца портила воздух. И эти простодушные большие глаза никогда не показывали, как она страдает и как ее ранит эта стыдоба – то есть то, что приходилось портить воздух!
