— Эсхил зашифровывает историю, а ее надо дешифровать.
— Сумеют ли новые поколения сделать это возвышенно и красиво?
— Остановимся на Геродоте. Это самый достоверный историк древности. Он говорил, что Прометеев огонь вовсе не огонь. Это огнь. Это разные вещи. Огнь — та изначальная материя, о которой греки говорили: «Вначале был огнь, логос, то есть слово. Огнь был сам Бог». Прометей посягнул на сотворение мира…
— Отдельного от Бога?
— Да, альтернатива божеского начала. Богоборчество началось с Прометея. И с тех пор мы святотатствуем.
— Когда вы присутствуете на политической кухне телевидения и радио, кем себя осознаете?
— Я на этой кухне не наблюдатель, а повар в белом колпаке.
— Вы, обличитель разрушителей всех мастей, вдруг, шокируя благодушное население, предполагаете, что вслед за вами жители России назовут Путина отцом. Что это за дичь?
— Ну была же такая песня (напевает) : «Мы готовы к бою. Сталин — наш отец».
— Чтоб такое запели, надо сначала главе государства стать вождем.
Про «МК» и преисподнюю
— Веселым и ярким предводителем для многих стал «МК». Каким он вам кажется?
— «Московский комсомолец» — это одно из самых ироничных, отчасти раблезианских изданий. С «МК» нельзя говорить банально, тускло, пошло, рационально. С вашей газетой можно говорить примерно так, как бизон говорит с охотником.
— В 80-х годах вы тоже были охотником. Наверное, бизоны вам под Москвой не попадались? Кого вам удалось взять на мушку?
— Я был наивным ружейным охотником. Стрелял иногда уток влет, иногда на воде. Случалось, рябчиков выслеживал на ветке, и они откликались на мой манок. Иногда вылетал заяц — то русак, то беляк. У того и другого — одна судьба, я их подстреливал.
— Насладились дичью?
— Всё отдавал любимым девушкам: мне нравилось, как они обгладывают косточки. Кто-то помогал им… Я не следил — эти девы не были женщинами моих пещер.
— И почему вы бросили охоту, это модное увлечение состоятельных господ?
— Просто перестал проливать живую кровь.
— Но противников на ринге вы перекусываете пополам прямо в рубашках от — кутюр.
— А что делать писателю? Он двигается по миру, находит жертвы. Заглядывает к жертвам во все интимные места. Драма знаете в чем состоит? После смерти, когда писатель переносится в мир иной, все его персонажи и прототипы набрасываются на него, грызут со страшным голодным скрежетом.
— Какая мрачная перспектива!
— Какая она есть! Художник, примеряясь к сюжету, расписывая героев, должен помнить: на том свете его ждет за это расплата.
— Кто из прототипов — а их ведь множество! — самый страшный и непредсказуемый у вас?
— Это я сам. Все мои романы — сплошное самоедство. Каннибализм. Я изглодал всего себя. Уже вижу, как вхожу в чистилище… Чуть не сказал — царства небесного — этому счастью не бывать никогда. И на меня набрасывается господин, вылитый я. Он из «Господина Гексогена», он из «Политолога» — все они набрасываются и пожирают меня.
— У вас солидное тело, им есть чем позабавиться.
— Однажды я был в Мексике. И в харчевне зажаривали быка. Мясо шкварчало, исходило соком. Гастрономы угощали меня его плотью. Неповторимая трапеза! Уверяю вас, глаз быка и его семенник — это совершенно разные вкусовые достоинства. Кстати, особенно вкусны были рога: пропущенные сквозь огонь, они наполняются мягкой субстанцией. У быка в рогах — мудрость всех бычьих поколений.
— Они знают, кого насадить на свой рог.
— Быки — очень милосердные животные. Их надо сильно раздразнить, взбесить, чтобы это животное пошло, скажем, на ринг к Соловьеву бодаться с кем попало.
— Но ринг закрыли. Почему? Свобода, свобода! Эх, без креста! Помните?
— Думаю, всё имеет конец, свое завершение. Эпатирующий ринг просто прошел все свои стадии. Умер своей гармоничной смертью.
Охота на охоту
— Вы, наверно, негодуете, когда охотники убивают львов, антилоп?
— Надо очень не любить львов, чтобы тащиться на край земли, преодолевать массу хлопот, тратить деньги на самолеты, нанимать погонщиков, стрелков, которые носили бы за тобой оружие, ставили бы палатки. А еще ждать, когда на тебя выйдет этот великолепный венец творения. Ведь лев — это Зевс! И всадить в это природное совершенство свой жакан, видеть, как он разрывается, превращается в кровавое нечто… Поэтому я бросил охоту и занялся бабочками. Но я не думаю, что совершил подвиг. Убивать бабочек так же ужасно, как и убить быка.
— Но бабочкин век не длинен. Тут греха поменьше.
— Как знать. Мы рождаемся, готовые к жизни. А бабочка проходит столько стадий! Потом — о чудо! — появляется бабочка. Это одно из таинственных превращений.
— В воспоминаниях «Робкий путь к Набокову» Белла Ахмадулина пишет: в Монтрё старый писатель признался ей, что никогда не был на Кавказе, а там есть очень редкая бабочка, которой нет нигде. Вы знаете про нее?
— Вот эта бабочка — «Дельфиниус проханикус». Я ее открыл, описал и дал ей свое имя. Она жила в предместьях Тифлиса. Белле я пробовал это знание втолковать. В моих книгах бабочки — среди главных действующих лиц. В русской культуре бабочка — странное явление. Русский луг переполнен бабочками — голубые, золотые, белые, пестрые. Но фольклор их не знает. Тут скрыта какая-то тайна, фигура умолчания. Первым табу нарушил старик Аксаков, написав книгу о бабочках. Потом Набоков эстетизировал бабочку. Восхитительные создания летели перед ним всю жизнь. Мои бабочки собраны мной на «горячих точках» мира.
— Вы мужественный человек. Ваши сегодняшние осудители такой смертельной опасности не подвергались. Как же вы рискнули поехать корреспондентом «Правды» в Афган?
— (Отшучивается.) Исключительно за бабочками. Вот эти голубые, словно из блестящего самоцвета, — они из Никарагуа. Эта из Кампучии.
— Ну и помотались вы по опасным точкам. Вас ведь не призывали солдатом?
— А что такое «Певец во стане русских воинов»? Это тоже миссия. Была она и у меня. А Верещагин? Великий художник связал свою судьбу с русской армией навечно. И погиб на броненосце вместе с адмиралом Макаровым в Японскую войну.
Какая монархия ему нужна
— Вы называете себя монархистом. Что за монархию вы имеете в виду?
— У меня бабочка есть — монарх. Она похожа на Владимира Кирилловича Романова, великого князя. Он мог бы стать престолонаследником. В эмиграции он себя провозгласил императором. А когда Гитлер вторгся в Россию, стал симпатизировать захватчику.
