На самом деле и крышка была прибита, и тело лежало как положено. Да и хоронили Василия Каратыгина уже с трупными пятнами. Но откуда взялась эта дикая легенда?
Пришлось брату Петру предпринять свое расследование. Оказалось, после того, как родные ушли с кладбища, у могильного холма осталось несколько купцов – особо страстных поклонников великого трагика. Богач Дмитриев, к которому Василий Каратыгин десять лет ходил покупать устрицы, приволок корзину снеди и ящик шампанского. Купцы искренне посчитали, что, коль при жизни актеры «глотают шампанею», почему бы не проводить служителя Мельпомены этим же «нектаром богов». Проводы шли до глубоких сумерек, купцы позвали сторожей и могильщиков, в конце концов пропели «вечную память» и разъехались в слезах.
Но один из кладбищенских сторожей так упился, что подняться не смог. В полночь очнулся он рядом со свежей могилой, и в полупьяном мозгу его пошли плясать фантастические картинки: померещились ему собирающиеся вокруг мертвецы да стон из могилы. От таких видений он кинулся прямиком к кладбищенскому священнику. Тот, видя, что мужик мертвецки пьян, обругал его. Но сторож заупрямился: «Не пьян я, а слышал настоящие стоны – похоронили живого человека!»
Священник все-таки послал слугу проверить. Слуга ходил, слушал на могиле. Но все было спокойно. Наутро сторожу устроили разнос. Что ему оставалось, как не клясться и божиться, что он слышал стоны? Долго еще знакомые и незнакомые спрашивали Петра: неужели и вправду брат его в могиле перевернулся? «Да помилуйте, господа, – отвечал грустно Петр, – как же ему не перевернуться в гробу, когда лучшие его роли теперь только ленивый не играет!»
И действительно, многие брались за репертуар трагика Каратыгина, но никто не смог подняться до его высот. Ну а Петр все еще блистал на сцене, правда, теперь уже в ролях стариков да благородных отцов. Хотел после смерти брата уйти из театра – да не смог. Театр же как дом родной. Если уж уходят из него – так вперед ногами.
А как-то вечером на спектакль пришла старуха в грязном салопе. Билетер только ахнул, взглянув на ее билет, но впустить не посмел. Побежал звать начальника: «Какая-то старуха цыганка подает мне самый дорогой билет. Небось украла где-нибудь».
Вышли два дюжих молодца да и выбросили старуху из театра. Билет, конечно, порвали.
Так и осталась старая цыганка у входа в царство Искусства. Прислонилась к стене перевести дух. И обидно – деньги на билет чуть не год копила. И страшно – а ну как выбегут молодцы да еще накостыляют? А главное – войти в театр так хотелось. Увидеть хоть перед смертью, где он играл, этот красавец Василий? Его-то уж нет. А она все помнит, как, молодая да красивая, гадала ему, кудрявому да статному…
…Петр сидел в гримерной. Смотрел на стену, куда повесил большой литографический портрет брата.
«Каратыгины, на сцену! – закричал за дверью помощник режиссера и тут же, вбежав в гримерную, осекся, извиняясь. – Простите, Петр Андреевич! Никак не привыкну, что Василия Андреевича нет…» – «Ничего!» – криво усмехнулся Петр и подумал: «Права оказалась та цыганка: разъехались мы с братом, а все равно остались в одной квартире – своей гримерке. И даже когда он на тот свет отправился, все равно тут, дома, остался. Потому как один у нас дом – Театр…»
Но об одном жалел Петр: почему Василий не дал цыганке денег? Может, если б заплатил, откупились бы они от тягот судьбы?..
Тихо открылась дверь, и в гримерную проскользнула Соня. Она давно уже не выступала на сцене сама, но частенько заходила к мужу.
«Знаешь, Петруша, – проговорила она, снимая шубку, – я у театра старуху цыганку встретила. Представляешь, она хотела ваш спектакль посмотреть. Пришлось дать ей денег на билет на галерку. В партер-то ее не пустят».
Петр застыл на месте: «Что ты сказала?» – «Я дала ей денег, – извиняясь, проговорила Соня. – Сказала: пусть помянет Василия…»
Милая Соня! Она и не знала, что заплатила за судьбу-удачу…
Действительно, кому, как не сказочникам, уметь предсказывать будущее? Главный сказочник мира – Ханс Кристиан Андерсен (1805–1875), которого в России традиционно принято называть Ганс Христиан, – лучшая кандидатура для доказательства того, что сказочникам подвластно все.
Андерсен действительно умел предсказывать. Вот, например, история его сказки «Дюймовочка». Впрочем, у Андерсена девочку звали Томмелизой. Дюймовочка появилась в русском переводе как калька – и не с датского языка, а с английского перевода – крохотная, с один дюйм. Хотя, надо отдать должное, в русском языке имя Дюймовочка прозвучало просто гениально. Не надо было объяснять, как у Андерсена – «крохотная Томмелиза». Но почему – крохотная? Дело в том, что Андерсен написал эту сказку для Генриетты Вульф, с которой познакомился в детстве, когда жил еще в домике матери на острове Фюн. Генриетта (Хетти, как звал ее юный Ганс) от рождения была увечна – горбата и малоросла. Но она была очень добра и приветлива. Сколько раз она ободряла несчастного Ганса! А он всю жизнь называл ее своим лучезарным эльфом. Но вот оба выросли. И Андерсен понял, насколько несчастна Генриетта. Тогда он написал ей сказку. Задумывались ли читатели, о чем эта «детская» сказка? О приключениях Дюймовочки? Нет! Эта «взрослая» сказка о поисках мужа. О том, как трудно найти достойного возлюбленного, когда все окружающие – жуки, кроты и жабы. В своей сказке Андерсен попытался наворожить героине счастливую судьбу – дать любимого – прекрасного эльфа в чудесной солнечной Италии.
Г.Х. Андерсен. 1860Жаль, что это произошло всего лишь в сказке. В жизни же Генриетте только и удалось, как побывать в этой самой Италии. После смерти отца, морского адмирала, совсем одинокая Хетти пристрастилась к путешествиям, тем более что средства позволяли ей сделать это. Она объездила много стран, но во время одного из таких путешествий корабль, на котором она плыла, затонул.
Андерсен не знал об этом. Но однажды, когда он шел по улице, вдруг почувствовал, что происходит нечто жуткое. Писатель внезапно оказался посреди бушующего океана, и дома, как громадные волны, нахлынули на него. Улица смешалась в одно водянисто-кровавое месиво, и Андерсен потерял сознание. И только через несколько недель Ганс узнал, что в тот самый день утонула его Хетти – его маленький лучезарный эльф.
Надо сказать, что подобное ясновидение случалось с писателем не раз. Обычно он чувствовал плохое, когда оно происходило с теми, кого он любил. Дошло до того, что он стал в каждом опоздании друга предполагать худшее и страшно бояться. Ведь, вспоминая своего сошедшего с ума деда, он думал, что и сам лишается разума. Так что своими картинами ясновидения Андерсен предпочитал не делиться. Это была его тайна. Но в сказках она иногда прорывалась наружу.
