Возвращаемся в августовские дни 1939 года. После охоты на Имарке Новиков-Прибой с сопровождающими его лицами (сыновьями и секретарём Зуевым) прибыл в районный город Сасово. В Клубе железнодорожников общественность города устроила грандиозный литературный вечер. По-другому и быть не могло: вся Россия читала Новикова-Прибоя. Как всегда на подобных встречах, писатель выступил с чтением отрывков из своих произведений; подробно, с присущим ему юмором, отвечал на многочисленные вопросы.
В марте 1940 года А. С. Новиков-Прибой приехал в Рязань. Здесь он остановился у бывшего машиниста броненосца «Орёл» И. А. Трубина-Немцева, встретился с цусимцами П. Семёновым и Н. Кочиным.
В Рязани прошло несколько литературных вечеров: в частности, в средней школе № 7, в Доме Красной армии.
В октябре 1940 года Алексей Силыч вместе с писателем Иваном Арамилевым приехал в Курск. Там их часто сопровождал общий друг Новикова-Прибоя и Сергеева-Ценского — Георгий Степанов.
Подробный рассказ об этой поездке в художественном очерке Г. Степанова «Певец моря» даёт представление о том, насколько имя Новикова-Прибоя было в те времена популярно в Советском Союзе и насколько он сам был желанен во всех городах и весях:
«Окружённый толпой, Алексей Силыч, держа перед собой букеты пышных осенних цветов, шёл по перрону несколько враскачку, походкой старого моряка, привыкшего ощущать под ногами палубы океанских кораблей.
— Новиков-Прибой!.. Новиков-Прибой!.. — кричали в толпе.
Весть о его приезде скоро облетела весь Курск.
Вечером того же дня большой зал заседаний облисполкома, празднично освещённый хрустальными люстрами, заполнился партийным и советским активом города».
На другой день Алексей Силыч выступал утром во Дворце пионеров, днём — в воинской части, а вечером — в медицинском институте.
«Всюду на рекламных щитах висели огромные афиши, извещавшие об очередных выступлениях писателя. Областные газеты вышли с портретами Новикова-Прибоя.
Многообразная жизнь большого города с приездом Новикова-Прибоя особенно оживилась. Всюду на фабриках, заводах, в учреждениях говорили о Новикове-Прибое, о его жизни и особенно о книге „Цусима“. Устроителей вечеров, распределявших билеты по учреждениям и предприятиям, со всех сторон атаковали люди, жаждавшие видеть знаменитого писателя». Его вечера состоялись в педагогическом и учительском институтах, в Клубе железнодорожников и работников НКВД, в средних школах, в городском театре, на заводах, в Доме Красной армии.
Принимали Алексея Силыча, как всегда, на ура. На сцене он был такой же, как в жизни, — добрый, мудрый сказитель и при этом одновременно — шутник и балагур. Его ответы на записки были всегда оригинальны и находчивы, память охотно подсказывала соответствующую теме байку.
Баек у него было припасено великое множество, на все случаи жизни. Они часто повторяются в воспоминаниях современников, поскольку не раз звучали и во время праздничного застолья, и у охотничьего костра, и со сцены перед читателями. Неутомимый выдумщик, Новиков-Прибой мог на ходу добавлять новые смешные детали, но суть оставалась неизменной и его байки передавались из уст в уста, как анекдоты. Вот одна из них:
— Во время смотра царь подошёл к кочегару и спрашивает: «Ну-ка, ответь мне, что значит двуглавый орел?» А тот возьми и брякни: «Урод, ваше императорское величество!» И вот очень толстый адмирал, весь обросший жиром, обойдя корабль, заинтересовался смышлёным матросом, отвечавшим очень бойко на все вопросы. Довольный его ответами адмирал, наконец, спросил: «А теперь скажи, отчего я такой толстый?» — «От ума, ваше высокопревосходительство!» — не задумываясь, отчеканил матрос. «Это как же понять? Объясни, пожалуйста!» — «Весь ум в голове не помещается, в живот лезет!» — живо ответил матрос не моргнув глазом.
Алексей Силыч любил подтрунивать над своей внешностью. И часто рассказывал:
— Внешность у меня, как видите, невзрачная. Лысый, ростом не вышел, лицо грубоватое. Ничего во мне поэтического нет. Пришёл я однажды на литературный вечер. В вестибюле раздеваюсь. Швейцар куда-то отлучился. Вешаю пальто на крючок и стою, приглаживая лысину. Входит изящная дама, снимает свой демисезон, кидает мне на руку. Что делать? Подавленный и оскорблённый, я покорно беру демисезон и вешаю на свободный крюк. Вручаю даме номерок. Она сует мне двугривенный на чай, поднимается по лестнице. Я прячу двугривенный в карман. Не успеваю отойти от вешалки — подходят мужчина и женщина (они видели, как я принимал у дамы пальто), суют мне свою одежду. Принимаю и у них. Опять дают на чай… Чистая беда! Наконец возвращается швейцар и говорит: «Ты, гражданин, что тут делаешь? Разве это порядок? Кто тебя просил на моё место становиться?»
Я поскорее в зал. Начинается вечер. Предоставляют мне слово. Подхожу к рампе и — о ужас! — вижу в первом ряду ту женщину, которая дала мне двугривенный на чай. Она меня узнала, смущена. Я тоже чувствую себя неловко. В антракте дама подходит ко мне за кулисы, просит извинить её и хочет получить обратно свой двугривенный. «Я, — говорит, — оскорбила вас». — «Ничего, — отвечаю, — не оскорбили, а двугривенный не отдам: я его заработал».
Наблюдая за Алексеем Силычем во время его десятидневного пребывания в Курске, бывая на всех его творческих встречах и выбираясь с ним при первой возможности за город, Степанов пишет:
«Да, несмотря на то, что ему шёл седьмой десяток, он не потерял страсти к передвижению, много ездил, лёгок был на подъём, любил закатиться куда-нибудь в лесные края и там вместе с самыми заправскими охотниками побродить по лесным чащобам. Русские леса, родные поля Тамбовщины, спокойные реки средней полосы, сёла, забытые просёлки и людные большаки — всё, всё было любо живой поэтической душе жизнелюбца. Всюду у него были друзья, и с каждым годом их становилось больше и больше».
Когда Новиков-Прибой и Арамилев возвращались из Курска, в купе с ними оказался седовласый толстяк, который, немного подремав на своей верхней полке, проснулся и, видимо, заскучав, вдруг увидел на столике книгу «Женщина в море». Попросил посмотреть. Арамилев протянул ему книжку: пожалуйста!
Попутчик с полчаса листал книгу молча, а потом дал волю эмоциям: «Вот прохвост! Ну и чёртов сын!»
— Кого это он так величает? — поинтересовался потихоньку Алексей Силыч у друга. Тот переадресовал вопрос читателю, который взглянул на обложку и ответил:
— Новикова-Прибоя! Вот ведь дьявол полосатый!
Алексей Силыч заинтересовался, Арамилев — смутился.
— Да как же, — объяснил пассажир, — я вообще книжек не читаю. Некогда, да и скучно. А этот так написал, что сразу взял за душу. Уж больно занозисто пишет, прохвост. Вы уж позвольте дочитать.
