Шеф выложил на стол папку с фотографиями, на которых были запечатлены изуродованные и расчлененные останки людей, которые так хорошо были знакомы вошедшему. Шеф внимательно наблюдал за реакцией человека, который неторопливо рассматривал фотографию за фотографией, не проявляя абсолютно никаких эмоций. Шеф понял, что его подчиненный сейчас всматривается в страшные кадры умерщвления, определяя особенности технологии убийства и составляя представление о профессиональном почерке или о его отсутствии, проводя собственную экспертизу увиденного. Шефу опять стало неуютно: он вспомнил, как много лет назад впервые увидел фотографию с изображением своего партнера, застреленного в упор в спину. Мурашки пробежали по телу стареющего генерала при воспоминании тех ощущений, которые накатили на него из глубины памяти… Шеф вновь взглянул на молодого офицера, спокойно рассматривающего то, что несколько месяцев назад было живой мыслящей плотью. Молодой человек оторвал взгляд от фотографий:
– Шеф, а где фотографии Джима? Я хотел бы увидеть, что досталось ему.
По чуть жестковатому акценту Шеф понял, что вся буря эмоций и переживаний бушует внутри этого человека, но он никак не проявляет это внешне. Генерал поймал себя на ощущении легкой гордости за то, что они умеют готовить таких людей, но это длилось лишь мгновение; он открыл сейф, встроенный в его письменный стол, и достал несколько фотографий, оформленных в маленький альбомчик. На фотографиях был изображен Джим, словно покрашенный для участия в карнавале: синяки и следы от насильственных уколов перемежались на нем, создавая абстрактный рисунок. Молодой офицер задержался на фотографии, изображающей лицо Джима, и внимательно рассматривал ее несколько минут, затем закрыл альбом и вернул его генералу.
– Я могу поговорить с Джимом через посредника? – задал вопрос подчиненный, опережая предложение генерала просмотреть видеозапись беседы-допроса, осуществленную специальной службой.
Шеф кивнул и вновь улыбнулся, затем нажал на кнопку на переносном пульте, включая видеомагнитофон, и на большом экране настенного телевизора появилось изображение беседы двух офицеров специальной службы с Джимом. Запись длилась более двух часов, и все это время Шеф периодически бросал взгляд на своего подчиненного, удивляясь перевоплощению этого обычно очень общительного человека в безмолвную мумию, уставившуюся в экран. Несколько раз молодой человек брал пульт и, отмотав пленку назад, еще раз просматривал заинтересовавший его фрагмент и вновь безмолвно впитывал информацию с экрана.
Запись закончилась. Генерал попросил принести две чашечки кофе, и, когда его секретарь, сама когда-то служившая офицером, принесла кофе и поставила перед молодым офицером небольшую вазочку с белым молочным шоколадом и печеньем, генерал улыбнулся. Неожиданно улыбнулся и молодой человек, улыбнулся той улыбкой, которой улыбаются дети, когда им приносят любимые сладости без предупреждения…
Дверь мягко закрылась, и разговор продолжился. Ароматный напиток, раздражая обоняние, требовал внимания к себе. Генерал сделал несколько глотков обжигающего ароматного напитка, не добавляя ни молока, ни сахара, и отодвинул от себя чашку. Все знали эту привычку Шефа и в шутку поговаривали, что Шеф растранжирил на недопитом кофе больше денег, чем на всех операциях за свою долгую службу.
Старый Мюнхен
Молодой человек добавил в кофе сахар и кусочек лимона и, не торопясь, размешивал ароматный напиток ложечкой, добиваясь одному ему известной кондиции, когда напиток можно будет выпить. Все также знали, что лишь несколько человек отдавали предпочтение кофе по-венециански, добавляя в кофе лимон или натуральный лимонный сок. Сторонников этого напитка в службе Шефа было немного, и всех их называли в шутку «камикадзе». Теперь, глядя, как мерно движется ложечка внутри чашки и как спокойно глядит на напиток его молодой подчиненный, генерал подумал, что это действительно «камикадзе», с той только разницей, что его подчиненным надо, идя на смерть, всеми силами сохранить жизнь.
Разговор продолжался долго, и, когда молодой человек, взяв папку с материалами, вышел из кабинета, Шеф достал носовой платок и вытер взмокшее внезапно лицо. Чувство, что он отправил на тот свет еще одного своего подопечного, не покидало генерала, но это было одно из условий его работы, и он всю жизнь пытался скрыть свои чувства от подчиненных, но, оставшись один, сразу представлял себе одного из своих троих сыновей или дочь и взмокал от волны бессилия. Легче было самому вернуться к тому, что он делал, будучи в том же возрасте, чем теперь посылать «мальчишек», как он называл своих подчиненных.
На часах было уже девять, когда Он вышел из ванной, вытирая лицо мягким полотенцем и ощущая свежесть тела, омытого водой и тем, что цивилизация приспособила для ублажения обоняния и гигиены. Мысли внезапно вернули его на несколько лет назад. Тогда еще был жив Учитель, и, приезжая в маленький монастырь в отдаленном городке в предгорьях крохотных японских гор, Он принимал ванну с настоем из трав после каждой тренировки. Тело горело от обжигающе горячей воды, и хотелось мгновенно выскочить из этой водяной клетки, наполненной кипятком, но Учитель молча проникал в его взгляд, и вода становилась прохладнее, а тело постепенно наполнялось легкостью. Затем Учитель опускал голову так, что его глаз не было видно, но оторваться от тела Учителя было нельзя. Сколько времени продолжались водные процедуры, знал лишь Учитель, ощущая связь со своим учеником и чувствуя тончайшие изменения в его теле…
Стакан апельсинового сока, чуть разбавленный соком грейпфрута, и пара ломтиков, подрумяненных тостером, вернули Его к реальности. Он еще раз посмотрел на часы и быстрым шагом направился в комнату.
Костюм придал телу модный в этом сезоне силуэт, а галстук сфокусировал любой встречный взгляд на мерцающей булавке, дополняющей живописный рисунок ткани. Шестнадцатизарядный «брюннер» привычно разместился под левым плечом, а легкий «смит-и-вессон», отлитый из специальной стали и воплощающий в себе последние достижения оружейной мысли и фантазии, почти игрушечный, но обладающий почти фантастическими огневыми возможностями, надежно «утонул» в специальной кобуре, вшитой в пояс брюк. Несколько секунд Он смотрел на себя в зеркало. Дыхание было спокойным, постепенно точка Дан-тян наполнилась тяжестью, ноги приросли к полу, глаза мгновенно расширились и вновь стали бесстрастными, не было ощущения тяжести одежды, утяжеленной убийственными игрушками. Тело уже привыкло никогда не расставаться с этой ношей и не считало ее тяжестью.
