Теперь я остановлюсь на двух других идеалах. Понаблюдайте летним утром, как первые солнечные лучи пробуждают спящую розу от ее сладкого сна. Теперь я продолжу и спрошу: останавливали ли вы когда-нибудь ваши восторженные глаза на красоте майского пейзажа, когда цветущие плодовые деревья покрывают, насколько хватает ваш взор, бархатно-зеленую поверхность многочисленных садов какого-нибудь благословенного сельского уголка? О чём говорит вашему воображению каждое из этих плодовых деревьев с их бесчисленными цветами? «О медовых фруктах зрелого летнего сезона», скажут многие из вас, пожалуй. Конечно, цветок и плод являются, насколько это понимает необразованный ум, началом и концом короткой цепи кажущихся обыкновенными явлений, которые составляют ежегодное возрождение к жизни простого плодового дерева. Кто интересуется, что происходит между таким красивым началом и таким утилитарным концом? Ученый интересуется. Его опытный глаз обнаруживает здесь чудесную повесть. Каждое из этих плодовых деревьев в золотой майский день представляется ему невестой, одетой в самый яркий венчальный наряд и ожидающей приближения жениха.
Я признаю, что говорю каким-то необыкновенным для ученого языком. Он, по мнению многих, не подходит для описания того, что люди называют холодными фактами науки. Они называют их так, но справедлив ли их язык? Физические факты науки не холодны, если не холодна ваша душа и сердце. В каждом физическом факте мы находим пламя, если мы верно расшифровываем весть, которую он несет к нам. Физический факт говорит о деятельности, иначе он не мог бы проникнуть в глубины нашего сознания. Деятельность есть жизнь в широком смысле этого слова. Смерть — холодна, но жизнь горяча, и говорить о холодных фактах науки — значит злоупотреблять языком. Такое злоупотребление создает ложное понятие о науке, представляя ее методы и результаты лишенными всего того, что зажигает эмоции человека. Каждый физический факт имеет два конечных пункта: первый — наше сознание, а второй — находится на какой-нибудь звезде, веселящейся в пылающей энергии своей молодости. Так же, как жизнь весенних цветов и медовых фруктов зрелого летнего сезона имеет свое происхождение в животворном дыхании небесного жениха, благодатного солнца, так и каждая земная деятельность, каждый физический факт, с одним его конечным пунктом, опущенным в ваше сознание, может проследить свое происхождение от животворного дыхания какого-нибудь небесного жениха, какой-нибудь горящей звезды. Только исследуйте тропу, ведущую от одного из этих конечных пунктов к другому, и вы найдете на каждом конце этой тропы ту красоту, которая вечно волнует сердца людей науки. Сделайте это и вы никогда больше не будете говорить о холодных фактах науки.
Позвольте мне для иллюстрации проследить одну из этих тропинок, хотя бы на небольшом расстоянии. Пятьдесят лет назад, находясь в группе сельских пастухов, я наблюдал звезды на черном фоне летнего ночного неба и чувствовал, что их свет является языком, провозглашающим славу Богу.
Изменила ли наука это понятие ранних детских лет? Что сообщает моему уму этот свет сегодня? Ответ на этот вопрос рождался на протяжении всей моей жизни и постепенное раскрытие его глубокого смысла давало мне величайшее наслаждение. Фарадей и Максвелл сказали мне, что свет есть манифестация деятельности электрической силы. Открытие Рентгеновских лучей и радиоактивности указало мне, что первоначальными источниками электрической силы являются положительные и отрицательные электроны, электроны и протоны, — строительные камни материи; что свет есть излучение, то есть распространение в пространстве электрической энергии от атомных структур, в которых электроны своими движениями определяют характер этих структур их и содержащуюся в них энергию. Затем пришел Томсон, тот самый Томсон, который отпугнул меня от Кэмбриджа, потому что я думал, что он слишком молод, чтобы быть моим учителем физики. Он подсказал мне, что электроны имеют массу инерции вследствие находящейся в них электрической энергии. Эта догадка привела к обобщению, что всякая электрическая энергия имеет массу, обладающую не только инерцией, но и силой притяжения. Кто не знает сегодня об этом обобщении и кто не слышал об Эйнштейне и его доказанном теперь предсказании, что луч света будет отклоняться силой притяжения? Луч света представляет собой электрическую энергию, а электрическая энергия обладает силой притяжения, так же, как и всякая другая масса, о которой говорил Ньютон. Звезда, получающая свет, излучает электрическую энергию и поэтому она выбрасывает к нам часть своей собственной массы. Когда это излучение доходит до нас, мы можем сказать, не прибегая к образному языку, что звезда посещает нас. Я не пускаюсь в витиеватую образность речи, когда называю солнечное излучение мягким дыханием небесного жениха, благодатного солнца.
Пятьдесят лет назад, находясь под внушением псалмов Давида, я находил в свете звезд небесный язык, который провозглашает славу Богу, но я не знал как этот язык достигал меня и надеялся, что когда-нибудь мне может быть удастся узнать. Эта надежда была в моей душе, когда я высадился в Касл-Гардене. Сегодня наука говорит мне, что звезды сами приносят свой свет ко мне. Каждая горящая звезда является сосредоточием энергии, животворной деятельности, которую она обильно посылает во все направления жаждущего энергии пространства; она выливает жизнь из своего собственного сердца, чтобы порождать новую жизнь. О, какая чудесная перспектива открывается нашему воображению, какая новая мудрость открывается наукой в словах книги Бытия: «Он вдохнул в его ноздри дыхание жизни, и человек стал живой душой». Свет звезд есть часть животворного дыхания Бога. Я не могу смотреть на мерцающий звездами небосклон, не чувствуя этого божественного дыхания и его оживляющего действия на мою душу. Но здесь я должен остановиться. Я чувствую как тяжелая рука фундаменталиста[8] тянет меня назад и его суровый гневный голос напоминает мне, что его мудрость не позволит мне истолковывать слова книги Бытия, которые не могут быть поняты людьми, чьи научные знания почти те же, что были у ассирийцев и халдейцев несколько тысяч лет тому назад.
Я пытался указать здесь на красоту в одной лишь области естественных наук. Такой же красоты полны и другие области естественных наук и она ни в коем случае не уступает тому понятию прекрасного, что составляет основу изящных искусств, как музыка, живопись, скульптура и поэзия. Развивать в науке чувство красоты и есть, по моему мнению, второй идеал многочисленных сотрудников Национального Исследовательского Совета. Будет ли мешать такая наука развитию духовного уровня нашей национальной жизни?
