гонений на христианство последователи Христа молились не только за власть, но и за мучителей своих. А в 1920-1930-е годы то был не «союз Христа с Велиаром», по выражению архиепископа Илариона (Троицкого) (4, с. 525), а выживание бесправной Церкви под пятой всесильного государства. Альтернативой этому было предлагавшееся Сталину в 1938 году секретарем ЦК ВКП(б) Г. М. Маленковым радикальное решение – «покончить в том виде, как они сложились, с органами управления церковников, с церковной иерархией» (206, с. 93–94).
Только этим можно объяснить униженно-умиленный тон статьи митрополита Николая (Ярушевича) «На приеме у Сталина»: «Ко всем нашим планам и нуждам Иосиф Виссарионович отнесся в высшей степени сочувственно и сердечно и пообещал поддержку нам и в дальнейшем… Беседа была совершенно непринужденной беседой отца с детьми» (55, 1945, № 5, с. 25). Как не вспомнить здесь трагический псалом Давида: При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе… Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши – веселья… (Пс. 136, 1–3).
В то же время, будучи летом 1945 года в Англии и Франции, митрополит Николай охлаждал пылких молодых и старых эмигрантов, поверивших в искренность поворота церковной политики Советского государства. Одному он прямо сказал, что «в России духовная работа, несмотря на все перемены, – тяжелый крест и что заграничный русский не сможет приспособиться к тамошней психологии». Он также «посоветовал», чтобы Свято-Сергиевский богословский институт не переезжал из Парижа в Москву (197, с. 164).
В опубликованных записях бесед Патриарха Сергия с председателем Совета по делам РПЦ Г. Г. Карповым прежде всего бросается в глаза жесткая, пристальная до мелочности опека государственного административного органа над Церковью и ее руководством. Патриарх обязан согласовывать с председателем Совета перемещения не только архиереев, но часто и священников; его обязывают написать ту или иную статью для ЖМП; ему сообщают о письмах и телеграммах, приходящих на адрес Патриархии, о новых изданиях книги «Правда о религии в России» на иностранных языках (см. 109, с. 291–308).
Например, 5 мая 1944 года председатель Совета указал Патриарху на «ряд неправильных притязаний со стороны архиепископа Луки, неправильных его действий и выпадов». В частности, на то, что архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) в своем кабинете в госпитале повесил икону, перед операциями молится, на совещании врачей хирургического госпиталя сидел за столом президиума в архиерейском облачении и т. и. «Сергий заявил, что он обратит на это внимание и примет меры воздействия», – все это под грифом «совершенно секретно» сообщает Карпов в СНК СССР (109, с. 313). И Патриарху это унизительное подчинение надо было вытерпеть, вынести ради блага Церкви.
Патриарх Сергий (Страгородский)
Очевидным ответом на вопрос, надо ли было идти Церкви на компромисс с Советской властью, является докладная записка Г. Г. Карпова в Совет Народных Комиссаров СССР на имя И. В. Сталина, В.М. Молотова и Л. П. Берия от 19 апреля 1944 года. Карпов сообщает о праздновании Пасхи в Москве, указывая, что на ночной пасхальной службе в «30 церквах патриаршей ориентации и одной обновленческой… было большое переполнение верующих». Общее число молящихся Карпов оценивает приблизительно в 300 тысяч человек (это в условиях еще военной Москвы, когда въезд в столицу был ограничен), детализируя: половина молящихся – пожилые люди, 25 % – среднего возраста и 25 % – молодежь. «Выборочные данные о посещаемости церквей в эту ночь в Московской области показывают, – отмечает Карпов, – что количество верующих в церквах было значительно выше, чем в праздник Пасхи 1943 года» (109, с. 308–309). Таким образом, как только государство прекратило гонения и легализовало Церковь, люди стали открыто возвращаться к Богу.
Патриарха Сергия осуждали и продолжают осуждать многие церковные люди за «политиканство» и «заигрывание с властями». Но вот в своих воспоминаниях известный переводчик Н. М. Любимов (1912–1992) приводит слова Патриарха, произнесенные в январе 1944 года в Елоховском соборе: «Давайте же как можно чаще думать о нашей вере – о силе нашей веры: она, эта вера, свое возьмет, она непобедима ни для каких темных сил». И эти слова, пишет Любимов, «вспышкой молнии озарили мне подлинную сущность Сергия, вынужденного в крайних обстоятельствах жертвовать белоснежностью риз своих ради общего дела… Для такого человека, как Сергий, для которого христианская мораль являлась не сухой догмой, не отвлеченной идеей, а живой плотью… вынужденное, вымученное криводушие представляло собою бремя потяжелее тюрьмы и каторги. С 1927 по 1944 год он безотлучно пребывал на каторге нравственной…». Но мудрый страж Дома Господня сумел «сохранить уголок священной рощи, которая, чуть только распогодилось, мгновенно стала выбрасывать побеги…» (89, с. 98–99, 93).
По Промыслу Божию Патриарху Сергию не суждено было увидеть «землю обетованную». Период его патриаршества можно сравнить с тяжким путем народа через пустыню – пустыню арестов, смертей, измен, обманов, безверия, угроз и искушений, но путем, одухотворенным верою и надеждою на милость Божию.
2
Первые годы патриаршего правления Алексия I проходили в обстановке удивительного с советской точки зрения сотрудничества с властью. Было разрешено проведение Поместного Собора Русской Православной Церкви, и он состоялся в январе – феврале 1945 года с участием более сорока архиереев, десятков клириков и мирян, в присутствии трех патриархов и представителей иных Православных Церквей. Деяния Собора освещались советскими средствами массовой информации: заметки и статьи в газетах, даже сюжеты в кинохронике. Это произвело сильное, хотя и неоднозначное впечатление на советское общество и способствовало усилению расхождений в коммунистической среде между «твердыми ленинцами» и иными коммунистами, не до конца задавившими в себе голос сердца.
Однако демонстрационный эффект не был главным для Церкви. Главными задачами Собора Местоблюститель патриаршего престола митрополит Алексий назвал избрание Патриарха и утверждение «Положения об управлении Русской Православной Церковью». Содержание разделов положения основывалось на утвержденных документах Поместного Собора 1917–1918 годов и определяло строго иерархический строй церковного управления, увеличивая полномочия Патриарха, епархиальных архиереев и настоятелей приходов (198, с. 324).
В заключительном слове митрополит Алексий, избранный Патриархом, сказал: «Если труден подвиг пастыря, если еще тягостнее труды архипастыря, то во сколько же крат тяжелее и необъятнее подвиг того, кому от Господа через голос поместной Церкви вверяется эта Церковь! И потому устрашает мои слабые силы высота и ответственность служения, к которому я призываюсь ныне, и усугубляет во мне чувство моей немощи. И вместе с тем умножает нужду в Вышней помощи. Но я готов все же исполнить волю честнейших о Господе собратий и чад, призывающих меня взойти на святейший престол Патриархов Московских и всея Руси. Уповаю на благодатную помощь Господню» (цит. по: 198, с. 327).
В те же дни в советской печати появились документы, содержащие весьма примирительные в отношении
